Доминик Ливен - РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ
Римские концепции империи
ПАМЯТУЯ О ВЕРОЯТНЫХ ОШИБКАХ и стараясь по возможности оставаться в рамках нашего проекта, продолжим исследовать слово «империя» и эволюцию его значений. Imperium римского магистрата было правом руководить и требовать повиновения от своих подданных. Со временем это понятие расширилось и по аналогии стало означать право Рима требовать повиновения от покоренных народов. Как и следовало ожидать от римлян, их концепция империи была так хорошо сформулирована юридически и политически, что до сих пор сохранила свое значение и в западной истории, и среди западных историков. Разумеется, гораздо удобней пользоваться концепцией, если держать ее в строгом ошейнике четких юридических и политических определений. Согласно концепции римлян империя - это государство с точно обозначенной территорией, осуществляющее суверенное управление своими подданными, в той или иной форме находящимися в его прямом административном подчинении. Это не гегемония политических деятелей. Когда Рональд Рейган назвал Советский Союз «империей зла», это, безусловно, было отчасти навеяно научной фантастикой и, естественно, нашло отклик у людей, привыкших к ее терминологии. Что дает лишний повод подчеркнуть абсолютную ложность представлений Рейгана о постсталинской России.
Чтобы понять многообразие значений и нюансов слова «империя», необходимо проследить его эволюцию на протяжении тысячелетия. Хотя у такого подхода есть свои опасности. «Империя» происходит от латинского слова imperium, которое точнее всего переводится как «законная власть» или «суверенное право». Другие ключевые слова, такие как «император» (imperator), «колониализм» и «колонизация» (colonia), также имеют латинские корни. На протяжении веков эти слова эволюционировали внутри латинской христианской традиции и использовались преимущественно по аналогии и для обозначения понятий, весьма удаленных от первоначального латинского значения. Тем не менее проследить эволюционную логику использования термина «империя» в западной традиции представляется возможным.
Но этот термин применялся не только учеными, но и западным обществом в целом, когда речь заходила о политических системах, не укладывающихся в латинскую традицию. Во многих случаях аналогии довольно прозрачны, и использование термина «империя» оправданно и полезно- Однако и здесь требуется известная осторожность. Даже когда законы, институты и политические системы кажутся очень похожими на имперские, они хотя бы в какой-то степени отражают культуры и цивилизации, в которых они существуют. Институты могут формально совпадать как две капли воды, но ментальность и амбиции тех, кто участвует в них, могут отличаться как небо и земля. Одно и то же слово, использованное в различных культурных контекстах, может дать совершенно неверное представление о реальности.
К примеру, слово «император» в его первичном римском значении переводится как «успешный полководец». И хотя даже в римские времена это слово должно было обозначать монарха, оно всегда сохраняло совершенно недвусмысленный военный оттенок. Римские императоры оставались в первую очередь и преимущественно полководцами. В еще меньшей степени это магнетическая привлекательность великой культуры или давление глобальной экономической системы. И уж менее всего это просто одна из форм чуждого и навязанного извне воздействия.
Хотя было бы удобней ограничиться узким политическим определением империи, иногда это бывает очень и очень непросто сделать. Михаэль Манн убедительно показал, что политика, вооруженные силы, экономика, культура и религия в равной мере являются факторами имперского могущества, только их относительная значимость меняется от эпохи к эпохе, В начале двадцать первого века экономический и культурный факторы стремительно выходят на передний план. Означает ли это, что империя умерла, или здесь просто требуется скорректировать терминологию применительно к современным условиям? В конце концов, в своих самых важных и интересных для нас проявлениях империя всегда стремилась быть политическим лицом какой-то великой цивилизации или хотя бы культуры, значительно большей, чем культура местного значения. Тогда как сама цивилизация зачастую была во многом воплощением какой-то великой религии,
В глазах римлян Римская империя была универсальной: она повелевала всей землей или по крайней мере всеми ее частями, которые того стоили. К варварам, обитавшим за имперскими границами, римляне относились, примерно как колонисты девятнадцатого века к «аборигенам». Своего единственного соседа - Парфянскую империю - римляне считали «восточной деспотией, варварской и хвастливой нацией, состоящей из всякого сброда». Как и большинство других аспектов римской культуры, ее универсализм во многом обязан грекам, Александр Македонский покорил практически весь известный мир, и хотя его империя просуществовала недолго, распространение эллинистической культуры продолжалось и после ее распада, «Греческие философы, в особенности стоики, утверждали, что все человечество - это единое сообщество, объединенное вселенским разумом. Именно греки со второго века до нашей эры стали отождествлять Римскую империю и вселенную (oikoumene). Эти идеи оказали такое глубокое влияние на сознание политической и интеллектуальной элиты Рима, что к первому веку понятия orbis terrarum и imperium слились в одно, и с того времени никаких различий между ними не делалось»,
Манн Михаэль - современный американский ученый, профессор социологии Калифорнийского университета.
Orbis terrarum (лат.) - «круг земной» или «вселенная»; у римлян обозначение стран и их населения на земле, насколько она им была известна.
Принятие в четвертом веке христианства - религии, которая не признает ни политических, ни культурных границ, только расширило римский имперский универсализм. Постепенно христианское духовенство, проповедуя Евангелие за границами государства, обратило целые народы в свою религию и, соответственно, в конце концов приобщило их к своей культуре. Такого правители имперского Рима никогда не могли себе представить. Объединение универсалистской имперской традиции с монотеистической мировой религией создало новый тип империи, которому предстояло лечь в основу многих могущественных государств, существующих и по сей день. По сравнению с синкретичными, политеистическими империями прошлого «доктринальная жесткость» иудейского монотеизма несла в себе ростки как единства, так и раскола. Единая религия может формировать культуру и даже национальный характер. Но «мы должны считаться с возможностью, - пишет Гарт Фоуден, - что монотеизм сам по себе способен при определенных обстоятельствах вызывать рознь. Там, где политеизм размывает божественное и снижает накал и напряженность религиозных споров относительно его природы, предлагая широкий спектр возможных вариантов, монотеизм сконцентрирован на божественном и раскаляет религиозную полемику, загоняя всех верующих, со всем бесконечным разнообразием их религиозных мыслей и обычаев, в один плавильный котел, который рано или поздно лопнет».
Фоуден Гарт - современный английский историк, специалист по античности, сотрудник афинского Центра по изучению Греции и Древнего Рима.
Наследники Рима
У РИМСКОЙ ХРИСТИАНСКОЙ МОНОТЕИСТИЧЕСКОЙ империи было трое наследников: Византия, ислам и Западная Римская империя. В седьмом веке неистовый натиск мусульманства серьезно ослабил Византийскую империю и кардинально изменил ее культуру, общество и государственные институты. Впрочем, и до этого времени Византия была не столько наследницей Рима, сколько просто его историческим продолжением. Галлия, Испания и Британия всегда считались наименее важными и богатыми римскими провинциями. Культурным и экономическим центром средиземноморской империи было южное и восточное побережье, и именно здесь Римская империя консолидировалась в пятом веке. Столетием позже, при императоре Юстиниане, Византия вновь захватила большую часть Италии. К концу седьмого века Византия отличалась от Западной Римской империи во многих важных аспектах. И главным отличием было то, что византийский император имел гораздо большее влияние на константинопольского патриарха, чем любой западный император - на папу. К тому же западные императоры попали в зависимость от наследственной земельной аристократии. Последняя наложила существенные ограничения на королевскую и императорскую власть не только de facto, но и юридически. Феодальный контракт представлял собой двустороннее соглашение, нарушение которого монархом делало законным сопротивление вассалов. Разумеется, теоретически абсолютная власть византийского императора, как и любая другая самодержавная власть, была на практике ограничена многими факторами. Но она не была ограничена законом и не рассматривалась как договор - и в этом было основное различие между востоком и западом Европы.
