Сергей Нефедов - 1941 г. Дорога на Москву
После прорыва немцев к морю более миллиона французских, английских и бельгийских солдат были отрезаны от основных сил. Немецкие танковые корпуса продвигались вдоль побережья, почти без сопротивления занимая французские порты. Объятые паникой французы бросали оружие; английская экспедиционная армия отступала к Дюнкерку — это был единственный порт, откуда англичане могли эвакуироваться на родину. Но Гудериан подошел к Дюнкерку на два дня раньше; немецкие танки уже стояли перед беззащитным городом — и тут поступил приказ остановить наступление. «Мы лишились дара речи», — вспоминал Гудериан [11].
«Стоп-приказ» Гитлера стал одной из загадок истории; остановка танков Гудериана позволила 300 тыс. англичан избежать гибели или плена и переправиться через пролив. Одно из распространенных объяснений этой загадки состоит в том, что Гитлер еще не умел обращаться с новым оружием; он был обеспокоен сообщениями о большом количестве вышедших из строя танков и хотел сохранить танковые дивизии для «битвы за Францию». В действительности потери немцев боли невелики — поврежденные танки ремонтировались и снова вступали в строй.
«Чудо в Дюнкерке» не облегчило участь Франции. Через день после эвакуации англичан немецкие танковые корпуса прорвали французский фронт на Сомме. 25 июня Франция капитулировала. Французская армия потеряла 84 тыс. убитыми, полтора миллиона французских солдат сдались в плен. Потери вермахта составили 27 тыс. убитыми. При этом немцы не бомбили французские города и заводы; все это стало добычей победителя. Правда, Англия не положила оружия, она была недоступна: танки не могли плавать по морю. Тем не менее, фантастическая победа Германии повергла в шок всю Европу.
В глазах Гитлера обладание абсолютным оружием отменяло все моральные принципы, позволяя вести войну на уничтожение, после которой никто не призовет победителя к ответу. Обладающему новым оружием «сверхчеловеку» дозволена любая жестокость, а побежденные «недочеловеки» должны стать рабами. Всесокрушающий меч диктует политику своему хозяину — он требует, чтобы его использовали, пока он не затупится. Фундаментальное открытие всегда порождает волну завоеваний — волну, которая стирает с лица земли народы и государства, делает одних господами, а других — рабами. Обретя новое оружие, немецкая армия должна была двинуться на завоевание мира — независимо от воли Гитлера и независимо от того, какую страну ей предстояло завоевать первой.
Таким образом, нападение на Россию было неизбежностью. Гитлер заговорил о походе в Россию сразу же после окончания французской кампании — он торопился использовать новое оружие, пока его не скопирует противник.
Сталин понимал эту угрозу; он был напуган «блицкригом» во Франции; он искал встречи с германским послом и говорил: «Мы должны оставаться друзьями!» [12]. Вместе с тем Сталин пытался как можно быстрее перенять новое оружие; уже через несколько дней после Дюнкерка он приказал создать новые механизированные корпуса — такие же, как у немцев; Было сформировано девять механизированных корпусов, копирующих немецкие; каждый корпус имел 1031 танк и пехоту, которая должна была сопровождать танки на автомобилях. Разница состояла лишь в том, что в советских мехкорпусах катастрофически не хватало автомобилей и «мотострелки» были вынуждены передвигаться пешком. Планировалось, что часть машин поступит из народного хозяйства после мобилизации — но в действительности в СССР не было достаточного числа автомобилей, чтобы оснастить моторизованные дивизии [13]. Скопировать новое оружие Германии оказалось непросто. Однако уже сами попытки такого рода должны были ускорить неизбежное германское нападение: Гитлер не мог позволить, чтобы его оружием овладел другой.
Парадоксально, но то, что интуитивно уловил Сталин, осталось не понятым советским Генеральным штабом. Военные-профессионалы знали, что у Советского Союза намного больше танков, чем у Германии, и советские танки лучше немецких. Они не понимали, что новое оружие — это не просто танки. Лишь один из советских командиров, военный теоретик Г.С. Иссерсон, бил тревогу и призывал извлечь уроки из блицкрига во Франции. На совещании Генерального штаба 23—31 декабря 1940 г. С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков не допускали мысли о блицкриге, они говорили, что Советский Союз — это не Польша и не Франция; что Германии потребуется 15 дней, чтобы ввести в бой главные силы [14]. Генеральный штаб готовился к войне: была проведена частичная мобилизация, и к 22 июня приграничные армии насчитывали около трех миллионов солдат. Эти армии были разделены на три группировки, отстоявшие на 100-200 километров друг от друга; за 15 дней они успели бы сомкнуться и образовать единый фронт. Но 15 дней — это был срок, полученный из опыта первой мировой войны, а Германия обладала новым оружием, перечеркивавшим этот опыт. Позднее Жуков признался, что не мог представить себе, что Германия введет главные силы в первый же день войны [15]. Но это признание было запоздалым.
22 июня германские войска вторглись в Россию. Полторы тысячи танков Гудериана и Г. Гота двумя колоннами прорвались через не успевшие сомкнуться эшелоны советских армий, за шесть дней прошли 400 км и соединились под Минском. В этом первом котле было взято в плен 330 тыс. русских солдат и захвачено 3 тыс. танков. Русские механизированные корпуса почти не имели автомобилей и атаковали без поддержки пехоты; сотни танков лавиной проходили через немецкие линии, которые смыкались за их спиной. Через некоторое время у танкистов заканчивались горючее и боеприпасы; последними зарядами они подрывали свои машины и выходили из окружения пешком. Иногда они даже не имели связи со своим командованием: ворвавшийся в Дубно 8-й мехкорпус имел единственного радиста, которому удалось наладить связь лишь с немецкой радиоразведкой.
Красная армия терпела тяжелые поражения — однако паники не было. «Несмотря на то, что мы продвигаемся на значительные расстояния... — писал немецкий танкист, — нет того чувства, что мы вступили в побежденную страну, которое мы испытывали во Франции. Вместо этого — сопротивление, постоянное сопротивление, каким бы безнадежным оно ни было» [16].
Приграничные советские армии были уничтожены или взяты в плен, но резервные армии создали новый фронт на Днепре. Танковые группы Гудериана и Гота снова прорвали фронт и окружили эти армии у Смоленска, но сражение затянулось, и русские успели создать новый фронт под Москвой. Огромная страна высылала навстречу врагу новые и новые армии; эти армии гибли — но на смену им приходили другие. В начале октября три танковые группы Гудериана, Гота и Э. Гепнера начали последнее, решающее наступление — на Москву. К 7 октября они замкнули два «котла» у Вязьмы и Брянска; пытаясь прорваться, советские солдаты сплошной массой шли на пулеметы и пушки «панцергренадеров». «Атака их выглядела невероятно, — писал лейтенант Егер из седьмой танковой дивизии. — ...Они шли целыми колоннами, с артиллерией, лошадьми и грузовиками. Стеной надвигались на нас. Идеальные мишени для артиллеристов! А те расстреливали вражеские орды в упор залпами, непрерывным огнем. Это было самое настоящее истребление» [17].
В конце концов, измученные боями солдаты окруженных армий стали сдаваться в плен; по свидетельству фельдмаршала фон Бока, группа армий «Центр» взяла 674 тыс. пленных [18]. Главные силы русских фронтов были уничтожены, и, когда танковые колонны повернули на Москву, дорога для них была открыта — не было сил, которые могли бы им помешать. «Фронта обороны на западном направлении не существует, — доносил Сталину Жуков. — ...Все пути на Москву, по существу, открыты» [19].
Должно быть, это был один из самых драматических моментов истории XX века. Казалось, что Москва беззащитна перед колоннами завоевателей, обладавших всепобеждающим новым оружием. 1500 танков и около миллиона немецких солдат двигались к Москве, а перед ними не было никаких войск — если не считать нескольких тысяч подольских курсантов и десантников майора И.Г. Старчака. В Москве вспыхнула паника, толпы обезумевших людей громили магазины и штурмовали поезда, пытаясь бежать из города.
Казалось — спасения не было.
И тут пошел снег...
Спящего унтер-офицера Людвига Колодзинского приятель растолкал: «Эй, Людвиг, поднимайся и выходи со мной!» Колодзински выскочил наружу. «Была настоящая вьюга! Ветер гнал свинцовые тучи, землю успел покрыть толстый слой снега... Когда я потом вышел утром, снег уже успел растаять. Все дороги превратились в непролазную грязь» [20].
Всякое оружие может применяться лишь при определенных условиях. Новым оружием германской армии были танки и передвигающаяся на автомобилях мотопехота. Но грузовики не могли пройти в непролазной грязи. Автоколонны с войсками, боеприпасами и топливом беспомощно застряли на дорогах» а танки не могли наступать без топлива и поддержки мотопехоты. «Наступление моторизованных частей невозможно по той простой причине, что все боевые машины по самую ступицу колес увязли в грязи», — записал в дневнике фон Бок [21]. Движение на Москву было приостановлено.
