Джон Голсуорси - Пустыня в цвету
– Не выпускай его! – закричала Динни. – Его надо вытереть тут же, в ванной.
– Ладно. Схвати его за шею и держи.
Укутанный в большое мохнатое полотенце, пес поднял к ней морду, – выражение ее было самое разнесчастное.
– Бедный малыш, ну сейчас все твои беды кончатся, зато как ты хорошо будешь пахнуть!
Собака отряхнулась. Уилфрид снял с нее полотенце.
– Подержи его еще минуту, я принесу старое одеяло – пусть полежит, пока не высохнет.
Оставшись наедине с собакой, которая стремилась вылезти из ванны, Динни придержала ее за лапы и вытерла следы горестей, накопившиеся у нее возле глаз.
– Ну вот! Теперь куда лучше!
Они завернули почти бездыханного пса в старое армейское одеяло и перетащили его на диван.
– Как мы его назовем, Динни?
– Давай попробуем несколько кличек, может, нападем на его прежнюю.
Пес не откликнулся ни на одну.
– Ну что ж, – сказала Динни. – Назовем его Фошем. Если бы не Фош, мы бы никогда не встретились.
Глава восемнадцатая
После возвращения генерала из города настроение в Кондафорде было мрачное и встревоженное. Динни пообещала вернуться в субботу, но настала среда, а она все еще была в Лондоне. Ее заверение, что «официально мы не помолвлены», мало кого утешило, так как генерал тут же добавил: «Хочет подсластить пилюлю». Несмотря на все просьбы леди Черрел рассказать подробно, что произошло между ним и Уилфридом, генерал был немногословен.
– Да он почти и рта не открыл, Лиз. Вежливый и все такое, – откровенно говоря, он совсем не похож на человека, который может струсить. И воевал, говорят, хорошо. Непонятная история!
– А ты читал его стихи, Кон?
– Нет. Где же я мог их читать?
– У Динни они где-то есть. Очень мрачные стихи. Но говорят, многие писатели мрачные. Да пусть его, лишь бы знать, что Динни будет счастлива!
– Динни говорила, что он собирается напечатать поэму, где рассказано об этой истории. Видно, тщеславный тип!
– Поэты почти всегда люди тщеславные.
– Не знаю, кто бы мог повлиять на Динни. Хьюберт говорит, что от него она как-то отдалилась. Начинать семейную жизнь, когда над тобой нависла такая туча!
– Знаешь, я иногда думаю, – негромко заметила леди Черрел, – что, живя так, как мы живем, трудно понять, отчего теперь над человеком нависают тучи…
– Ну, тут уж понятно, – решительно заявил генерал, – во всяком случае, понятно тем, с кем стоит считаться.
– А с кем сейчас стоит считаться?
Генерал помолчал. Но потом решительно произнес:
– Англией, по существу, все равно правит аристократия. Если бы не верхушка общества, мы давно бы пропали. Командуют по-прежнему армия и высшее сословие, что бы там ни болтали всякие социалисты!
Леди Черрел посмотрела на него, удивленная этим красноречием.
– Хорошо, – сказала она, – но что нам делать с Динни?
Генерал пожал плечами.
– Ждать, пока все как-нибудь не разрешится само собой. Лишить ее наследства – устарело, да и невозможно: мы слишком ее любим. Ты с ней поговори, когда представится случай.
Хьюберт и Джин тоже обсудили этот вопрос, но по-своему.
– Какая обида, что Динни не увлеклась твоим братом!
– У Алана это уже прошло. Я вчера получила от него письмо. Он в Сингапуре. Наверно, у него там кто-то есть. Надеюсь, хотя бы не замужняя женщина. На Востоке так мало молодых девушек.
– Не думаю, чтобы ему понравилась замужняя женщина. Скорее это туземка; говорят, малайские девушки очень хорошенькие.
Джин скорчила гримасу.
– Какая-то малайка вместо Динни! – Помолчав, она задумчиво пробормотала – Хотела бы я поговорить с этим Дезертом. Уж я бы ему растолковала, что о нем скажут, если он и Динни потащит за собой в эту грязь.
– Смотри только, чтобы Динни не рассердилась!
– Если машина будет свободна, я съезжу завтра и поговорю с Флер. Она должна хорошо его знать; он был у них шафером.
– Я бы предпочел поговорить с Майклом; но умоляю тебя, будь осторожна.
Джин, привыкшая жить по принципу «сказано – сделано», двинулась в путь на следующий день чуть свет, пока дом еще спал, и к десяти часам уже подъезжала к Саут-скверу. Майкла в Лондоне не было, он уехал в свой избирательный округ.
– Чем прочнее его положение в округе, – объясняла Флер, – тем чаще он считает нужным туда ездить. Комплекс признательности. Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Глаза Джин под длинными ресницами были устремлены на Фрагонара[24] и будто говорили «уж слишком ты француз»; потом она метнула взгляд на Флер, и та чуть не подскочила, – ей-богу, настоящая тигрица!
– Я пришла насчет Динни и ее жениха. Ты ведь знаешь, что с ним там случилось? – Флер кивнула. – Неужели ничего нельзя сделать?
Флер испытующе на нее поглядела. Ей, правда, двадцать девять, а Джин – всего двадцать три, но стоит ли разыгрывать опытную матрону?
– Я очень давно не видела Уилфрида.
– Кто-нибудь должен сказать ему напрямик, что о нем подумают, если он втянет Динни в эту грязную историю!
– А я вовсе не уверена, что все это так уж раздуют, даже если поэма и выйдет в свет. Людям нравятся герои вроде Аякса[25].
– Ты не была на Востоке.
– Нет, была, я ездила в кругосветное путешествие.
– Это совсем не одно и то же.
– Дорогая моя, – сказала Флер, – ты меня, пожалуйста, извини, но Черрелы лет на тридцать отстали от века.
– Я не Черрел!..
– Ты – Тасборо, а это, пожалуй, еще хуже. Сельское духовенство, кавалерия, флот, колониальные чиновники, – ты думаешь, с ними кто-нибудь считается?
– Да, те, кто к ним принадлежит, – значит, и он и Динни тоже.
– Те, кто по-настоящему любит, ни с кем не считаются. Когда ты выходила замуж, тебя останавливало, что над Хьюбертом висело обвинение в убийстве?
– Это совсем другое дело. Ему нечего было стыдиться.
Флер улыбнулась.
– Как это на тебя похоже! Вы даже не поверите, господа присяжные, как говорят в суде, но девятнадцать из двадцати людей нашего круга только зевнут, если вы им предложите осудить Уилфрида; и тридцать девять из сорока забудут всю эту историю меньше чем через две недели.
– Не верю, – отрезала Джин.
– Увы, милочка, ты не знаешь современного общества.
– А современное общество как раз и не в счет, – еще резче возразила Джин.
– Может, тут ты и права, но что же тогда в счет?
– Где он обитает?
Флер засмеялась.
– На Корк-стрит, против Галереи. Уж не собираешься ли ты сунуть голову в пасть льва?
– Не знаю.
– Уилфрид кусается.
– Ну что ж, спасибо, – сказала Джин. – Мне пора.
Флер поглядела на нее с восхищением. Джин покраснела, и румянец на загорелых щеках сделал лицо ее еще более ярким.
– До свидания, дорогая, только уговор: вернись и расскажи мне, как это было. Я знаю, у тебя бесовская отвага.
– Я еще не уверена, что пойду туда, – сказала Джин. – До свидания.
Она села за руль и сердито погнала машину мимо Палаты общин. По натуре она была человеком действия, и трезвая рассудительность Флер только обозлила ее. Однако явиться к Уилфриду Дезерту и потребовать: «А ну-ка, верни мне мою невестку!» – было не так-то просто. Все же она доехала до Пэл-Мэл, поставила машину возле «Парфенеума» и пошла по Пикадилли. Прохожие, особенно мужчины, оборачивались ей вслед: уж очень изящна и стройна была ее фигура и необычны краски словно светящегося изнутри лица. Джин не представляла себе, где находится Корк-стрит, но знала, что это где-то поблизости от Бонд-стрит. Найдя нужную улицу, она побродила по ней, пока не отыскала Галерею.
«Это, наверно, тот дом напротив», – решила она. Она постояла возле двери, на которой не было никакой дощечки, и увидела, что по ступенькам поднимается какой-то человек, ведя на поводке собаку.
– Что вам угодно, мисс?
– Меня зовут миссис Хьюберт Черрел. Мистер Дезерт живет здесь?
– Да, мадам, но я не уверен, можно ли его сейчас видеть. Сюда, Фош, ты ведь послушная собака! Если вы обождете, я сейчас узнаю.
Минуту спустя Джин решительно выпрямилась и переступила порог. «В конце концов, – подумала она, – не будет же это хуже собрания прихожан, когда тебе надо выудить у них церковную лепту!»
Уилфрид стоял у окна, удивленно приподняв брови.
– Я невестка Динни, – сказала Джин. – Извините, что я к вам так врываюсь, но мне нужно было вас видеть.
Уилфрид поклонился.
– Фош, поди сюда!
Спаньель, обнюхивавший юбку Джин, послушался не сразу; пришлось позвать его снова. Он лизнул Уилфриду руку и сел у его ног. Джин покраснела.
– Это, конечно, ужасно бесцеремонно с моей стороны, но, надеюсь, вы меня извините… Мы недавно вернулись из Судана.
Выражение лица Уилфрида было по-прежнему ироническим, а ирония всегда сбивала ее с толку. Она продолжала совсем уже неуверенно:
