Слава Бродский - Московский бридж. Начало
Генрих никак не мог сам для себя ответить на вопрос, почему в стране, где мы жили, бридж был запрещен, а, скажем, шахматы и домино не были запрещены. И у него возникла такая идея – а что, если играть в бридж, но на костяшках домино? И он изготовил из домино аналоги карт. Деталей этого изготовления я не знаю, никогда я этого домино не видел, но знаю, что оно было изготовлено, и пробная игра в Парке культуры и отдыха состоялась. (А может быть, на Генриха тоже оказали влияние московские художники-нонконформисты, которые, борясь с запретами властей, примерно в это же время стали устраивать свои выставки на «открытом воздухе»?)
Генрих сказал мне, что назовет свое изобретение «математическим домино». Я предложил назвать это «математическим универсальным домино» (сокращенно – МУДО). Но Генрих такое название не принял.
«Математическое домино» Генриха Грановского не пошло широко. Но идея была неплохой.
Как-то в Горбачевские времена, накануне намечаемой поездки Горбачева в Вашингтон, Генрих пришел на Преображенку и сказал, что проходил где-то близко от своего дома и там какие-то бабульки в разгар какого-то празднества исполняли в подпитии всякие там частушки. «Ну, – сказал Генрих, – знаешь, как они прокричат таким пронзительным голосом какие-то две или четыре рифмованные строчки и потом крикнут "Ии … их! " и закружатся в каком-то простом танце».
И я сказал, что знаю, о чем он говорит, но, пожалуй, не видел такого в жизни, а только, наверное, где-то на сцене.
«Ну, вот, – продолжал Генрих, – а я ворвался в их пляску и тоже прокричал:
"Мишка, штопаный гандон,
Завтра едет в Вашингтон!
Ии…их! "
Они были очень напуганы этим, и мне пришлось оттуда смыться».
Сейчас, когда я пишу эти строки, я ясно представляю себе лицо Генриха: улыбка, слегка выпученные глаза, слегка возбужденная манера рассказа. Он немного грассировал, и когда рассказывал что-то, то подходил очень близко к тебе, не соблюдая даже ту небольшую дистанцию, которую мы держали в России.
Внешне Генрих чем-то напоминал Горбачева. И ему часто об этом говорили. Однажды он пришел на Преображенку необычайно злой. Ему опять кто-то в автобусе сказал, что он похож на Горбачева. И он меня стал спрашивать, что это все значит.
– Я прросто не понимаю! Рразве у меня шейные позвонки такие же, как у всех этих подонков?!
И он решил отрастить бороду.
Он отрастил бороду, и разговоры о том, что он похож на Горбачева, прекратились. Но вот он как-то опять пришел на Преображенку. И был в какой-то непонятной задумчивости. Я спросил его, в чем дело. И он мне рассказал, что ехал только что в метро. К нему подошла какая-то пожилая женщина и сказала: «Вы знаете, извините…» И Генрих спросил у нее: а в чем, мол, дело. И женщина продолжила: «…извините, но вот если вам сбрить бороду, вы будете вылитый Горбачев!»
В конце восьмидесятых дела Грановского шли уже не так хорошо. Образование было не в моде. И мало кто хотел нанимать репетитора своим детям. Хуже стало у Генриха и со здоровьем. Он перенес несколько инфарктов. В какой-то момент он попал в больницу. В это время я должен был ехать на пасеку. Но все-таки успел заехать к Генриху. По каким-то причинам меня к нему не пустили. (В советских больницах, если помните, любили не пускать к больному.) Я передал ему записку. И когда уходил, увидел его через какие-то двойные стекла. Пытался помахать ему рукой, но это было бесполезно. Потом я увидел, как ему принесли мою записку и как он ее читал и ел клубнику…
Вот что написал Алик Макаров в своих воспоминаниях о Генрихе:
«Пережив несколько инфарктов, он начал играть в теннис около своего дома в Теплом Стане. Однажды с той же целью он приезжал ко мне в Троицк. Мы провели отличный день и договорились продолжить эти игры. Говорят, что час ежедневной игры в теннис решает кардиологические проблемы. Увы, Генриха это не спасло».
Да, действительно, в последние годы Генрих часто играл в теннис. Один из его учеников имел какое-то отношение к Институту физкультуры. И Генрих получил доступ к теннисным кортам института. Иногда я присоединялся к нему. Генрих носился по корту, совсем не будучи похожим на сердечника. Но Генрих умер не от инфаркта. Так что, я думаю, можно было бы сказать, что он все-таки смог одержать победу над своим сердцем. Но он не мог победить советскую медицину. Он принимал таблетки, разжижающие кровь. В госпитале у него началось кровотечение, которое «прошляпили» врачи. Вот так он и умер. Я узнал об этом на пасеке. Но на похороны все-таки смог приехать.
Это был июнь 1991 года. Из бриджистов на похоронах был еще только Вилен. Когда я увидел его там, печально и медленно бредущего в своей неизменной вельветовой куртке, мне стало совсем муторно.
Это были вторые похороны, на которых мы с Виленом были вместе. Таня Голикова – «бабушка Московского бриджа» – скоропостижно скончалась от инсульта в возрасте 52 лет, 11 марта 1987 года. Когда Василий Васильевич Налимов, Танин босс, говорил на поминках какие-то теплые слова о ней, он, в частности, в соответствии с той философской концепцией, которую он исповедовал, сказал что-то примерно в том духе, что не все заканчивается для человека после его физической смерти. На самом деле я не помню точный смысл слов Василия Васильевича. Но дословно запомнил, что добавил к сказанному Вилен. Он сказал: «Но попечалиться все-таки не возбраняется».
Незадолго до смерти Вилена мы разговаривали с ним по телефону. Он – из Москвы, я – из Нью-Йорка. Он был тогда уже серьезно болен. И я решил, что вот тогда-то я и скажу ему, как я обожал его и как приятно мне было общаться с ним все это время. Но когда мы стали говорить, я не смог выговорить все эти «телячьи нежности». Это было бы, наверное, и супротив его, да и моих принципов. И я только надеюсь, что он знал, что я хотел бы ему сказать и почему не сказал.
…И ДВА РАСКЛАДНЫХ КОРОЛЯ
Так получилось, что с теми ведущими игроками Москвы семидесятых годов, которые были когда-то моими партнерами, я играл по БУКС'у. Сюда я отношу (помимо Вали Вулихмана, с которым я обкатывал систему и играл самые первые матчи в Прибалтике) Марика Мельникова, Вилена Нестерова, Васю Стояновского, Сашу Рубашова, Генриха Грановского, Леона Голдина и Мишу Донского. По этой причине я, наверное, единственный человек, кто плохо знал все остальные московские системы. Я никогда не имел возможности по ним играть (хотя и знакомился с ними по описанию) и ощущал их только направленными против меня за столом.
С Мариком Мельниковым я играл по БУКС'у всю мою бриджевую жизнь в России. Он был энтузиастом БУКС'а, считал его хорошей системой (особенно «Малый БУКС») и продолжает считать так и сейчас. Но вот самоотверженность, проявленная Сашей Рубашовым, Виленом Нестеровым и Васей Стояновским при изучении БУКС'а, меня просто изумила. Система была выучена ими безропотно и досконально. И буквально с первой игры они ориентировались в логике системы довольно свободно. Не лучше Марика, конечно (который чувствовал ее своей печенкой), но ошибок в механизмах БУКС'а они не делали.
* * *
С Сашей Рубашовым мы отыграли по БУКС'у целую неделю в Ронишах. Сам Саша написал, что у него эта система «шла с большим скрипом». Но если кто-то станет трактовать эти Сашины слова таким образом, что он путался в системе или делал какие-то ошибки, то это было бы совершенно неверно. «С большим скрипом» – скорее всего, означало, что Саша не всегда понимал логику системы. Но я ему говорил: играй, мол, как написано, и все будет в порядке. И он торговался дисциплинированно, по системе. Особых его ошибок я не припоминаю.
* * *
По БУКС'у мы играли с Виленом Нестеровым. Когда мы играли против него с Мариком, он часто иронизировал по поводу нашей системы. В БУКС'е очковое содержание сразу включает дополнительные очки за расклад, которые подсчитываются по системе Горена. Так мы и объясняли противникам свои заявки, называя наши очки «раскладными». И когда такое объяснение давалось Вилену или его партнеру, Вилен к словам «столько-то раскладных очков» часто добавлял «… и два раскладных короля». Но когда он играл по БУКС'у со мной, все шло довольно гладко. В частности, оба рождественских турнира в Тарту, в 1974-м и 1975 годах, мы играли по БУКС'у и заняли там второе место в 1974 году и первое – в 1975 году.
* * *
С Васей Стояновским мы играли только в одном турнире в Таллине. Где-то в самом начале турнира Вася сделал какую-то неожиданную и непонятную для меня заявку в торговле. И когда после игры я ему сказал об этом, он мне возразил, что никогда не делает никакой заявки просто так, не подумав. И если мне покажется, что он заявил что-то не то, то я не должен злиться на него, а должен подумать, какая карта (даже самая неожиданная, невероятная) может быть у него. И эта карта у него и будет.
