Hairuzov - Tochka vozvrata
– Жена-сатана, – пробормотал Короедов, – уследила-таки. Вот всегда так, соберешься друга попроведывать, а тебя приконтрят.
– Вы не знаете, как пройти к Бакшееву? – спросил Ершов у женщины, больше не надеясь на пилота первого класса.
Некоторое время она молча смотрела на Ершова.
– Маша, он правду говорит, – залепетал Короедов. – Ивана на работу вызывают. Нас вот послали за ним.
Но она так глянула на него, что он осекся.
– Спуститесь к речке и выйдете к огородам. Там увидите – на крыше пропеллер крутится. Это его дом.
Ершов поблагодарил женщину и пошел вниз к реке. Дорога, не доходя до воды, забралась на бугор и раздвоилась. Ершов остановился, не зная, куда идти дальше. Дома походили один на другой: все сложены из бруса, покрыты шифером. «Какой же из них Бакшеева?» Если бы он зашел с лицевой стороны, все было бы проще, в кармане у Ершова лежал адрес. Но попробуй угадай со стороны огородов.
«Надо искать пропеллер», – вспомнил он слова женщины. Пошарив по крышам глазами, заметил над одним из домов прозрачный диск вращающегося винта. Приглядевшись, понял, что это молотил воздух хвостовой винт со списанного вертолета. От винта к настилу, где был закреплен покрашенный в черный цвет топливный бак, шел привод.
«Вон в чем дело, винт воду в бак качает!» Походив вдоль забора, Ершов отыскал калитку, повернул щеколду. «Есть собака или нет?» – гадал Ершов, направляясь к дому.
– Собаки нет, иди смело, – неожиданно услыхал он глухой голос.
Ершов вздрогнул и остановился. На крыльце, расставив ноги, стоял высокий, широколицый, заросший густой щетиной мужчина лет сорока. На нем была синяя, выгоревшая на солнце демисезонная куртка и такие же синие, с карманами на коленях хлопчатобумажные брюки. Смотрел он исподлобья, и, может быть, от этого его темные, наполовину прикрытые бровями глаза казались обрезанными.
– Ну-ну, смелее, – сказал мужчина. – Я не кусаюсь.
– Вы Бакшеев?
– Попал точно. Небось Ротов прислал.
– Он, он! – с необъяснимой поспешностью ответил Ершов. – Спрашивает, когда вы на работу выйдете. Я с вами вместо Фонарева летать буду. Заблудился я тут, хорошо женщину встретил, она рассказала, куда идти.
– Летчику блудить не следует, – сказал Бакшеев. – Начинающий летчик должен со своего чердака узнавать соседний двор, а дом командира – тем более. Ну да ладно, на первый раз прощаю.
Бакшеев сунул гаечный ключ в брюки, спустился с крыльца, открыл калитку.
– Заходи в дом, – все тем же ровным голосом пригласил он.
Первое, что бросалось в глаза в доме Бакшеева, – так это огромная полетная карта. Она занимала полстены. Точно такую же видел Ершов в аэропорту в штурманской комнате. Рядом с картой на тонком ремешке висел планшет, левее, на подоконнике, стояли авиационные часы, а снаружи, за стеклом, торчал самолетный термометр.
После того как ушла жена, Бакшеев жил вдвоем с дочерью. Вообще-то поначалу он остался один, жена забрала и дочь. В свое время в аэропорту было много разговоров: одни осуждали Бакшеева, другие оправдывали его. Но через некоторое время дочь вернулась к отцу, и разговоры смолкли.
– Вот что, не в службу, а в дружбу, пока магазин не закрыт, слетай, возьми бутылку, – Бакшеев, как бы извиняясь, развел руками. – Приятель должен прийти. Я сам хотел сходить, да тут у соседки несчастье – трубу прорвало, дома, кроме ребятишек, никого.
– А я уже взял, есть у меня, – сказал Ершов, подивившись проницательности Падукова, и достал из портфеля приготовленную бутылку.
– Ох, и летчики пошли, – с какой-то неприятной интонацией произнес Бакшеев. – Тебя надоумили или сам догадался?
Ершов приподнял голову и увидел темные холодные глаза. На миг ему показалось, что на него навели двухстволку.
– Да что вы! У меня случайно в портфеле оказалась, – начал выкручиваться Ершов. – Вот я и подумал, чего бежать в магазин, когда есть.
– Ну ладно, коли так, – смилостивился Бакшеев.
Едва Ершов выставил на стол бутылку, как на улице хлопнула калитка, запели на крыльце ступеньки, и в дом влетела молоденькая девушка. Быстрыми глазами она оглядела незнакомого летчика, улыбнулась, затем взгляд прыгнул на стол, на бутылку с водкой, улыбка тотчас же погасла. Молча повернувшись к вешалке, она стала снимать плащ. Бакшеев предостерегающе заморгал Ершову глазами, показывая, чтобы он убрал со стола бутылку. Девушка, резко обернувшись, глянула, как влепила пощечину.
– Танюша, познакомься, – проговорил Бакшеев. – Это мой новый второй пилот.
– Василий Ершов, – представился летчик.
– Очень приятно, – ответила Таня. – Ты мне, папа, что обещал? Сам за сердце хватаешься, а все туда же.
– Сердце не от нее болит, – нахмурившись, проговорил Бакшеев.
Он вышел в сени, принес велосипедную камеру, отрезал кусок, аккуратно свернул его, сунул в карман.
– Ты посиди, – обратился он к Ершову, – я сейчас быстро вернусь, поговорим.
Проводив взглядом отца, Таня ушла к себе в комнату.
Минут через пять появилась снова, переодетая в спортивный костюм.
– А вы что стоите? Садитесь, – уже мягче сказала она.
– Ничего, постою, – ответил Ершов.
Некоторое время она молча смотрела на него, видимо, решая, как поступить – казнить или миловать?
– Значит, вы будете с моим отцом летать?
– С вашего позволения, начнем, – улыбнулся он.
– Так не начинают, так заканчивают, – быстро проговорила она, кивнув на бутылку. – Или у вас врожденная наклонность к алкоголю?
Разговор принял нежелательный оборот, и Ершов решил его не поддерживать. На улице вновь потемнело, полил дождь, оставляя на стеклах тонкие водяные царапинки. Некоторое время Таня стояла, облокотившись на спинку стула, и смотрела в окно.
– Послушайте, а вы знаете десять летных заповедей? – неожиданно спросила она. – Отец говорит: без них лучше не подниматься в воздух.
Ершов удивленно посмотрел на нее:
– Нет, не знаю.
– Неужели отец не спросил? Странно. Обычно он с этого начинает. Первая, – Таня загнула палец, – держи фонарь в чистоте. На посадке можешь не увидеть землю. Вторая: не шуруй ногами – не дрова возишь. Третья: кто хозяин высоты, тот хозяин боя. Четвертая: увидел точку в небе – считай, условный самолет противника.
– Какой противник? Сейчас же не война, – улыбнувшись, перебил Ершов.
– Ничего. Полетаете с отцом – поймете. У него всегда война, всегда боевые действия.
– Ну, это ты зря.
– Не перебивайте, я еще не все сказала, – Таня на секунду задумалась. – А волшебное слово из двадцати букв знаете?
– Нет, – признался он.
– Тогда совсем пропали. Слово это «предусмотрительность». У отца это главная заповедь. Он хочет все предусмотреть, но обычно все наоборот получается.
Ершов скосил глаза на дверь, где на листе бумаги красным фломастером было крупно написано:
«Уходя, проверь:
1. Выключен ли свет, утюг и другие электроприборы.
2. Закрыт ли кран.
3. Есть ли мелочь на автобус.
4. Лежит ли в кармане ключ от квартиры.
5. Открыта ли форточка для кота Васьки».
Пункт пятый приписан чернилами – видимо, постаралась дочь. «Настоящая контрольная карта, как в самолете!» – подумал Ершов.
Вскоре пришел Бакшеев. Он долго не входил в дом, громыхая в сенях железяками.
– Папа, я на тренировку пойду, после седьмого – соревнования, – сказала Таня, едва Бакшеев переступил порог.
– Валяй, – коротко разрешил он.
– Может, вам чай поставить? – Таня покосилась на бутылку с водкой.
– Иди, иди, пить не буду, – перехватив ее взгляд, проговорил Бакшеев. – Что-то мне нездоровится.
– Может, тебе врача вызвать? – забеспокоилась Таня.
– Зачем? Я думаю, пройдет, вот только начну летать. Пройдет. Засиделся – все от этого.
Проводив Таню, Бакшеев некоторое время с ног до головы оглядывал Ершова. Каждый год в отряд приходило пополнение, и Бакшеев, как инструктор, обычно первым проверял теоретическую подготовку, затем проводил аэродромную тренировку. Но раньше приходили в основном с Ан-2, уже понюхавшие воздух. Этот был с экспериментального выпуска. Бакшеев знал: с такими надо было начинать все с начала, с азов. Разглядывая своего будущего второго пилота, Бакшеев пытался понять, что за человек перед ним. С чего начать, как повести с ним разговор?
– Откуда такой красивый будешь? – наконец спросил он.
– Из Самары.
– Откуда, откуда?
– Из Куйбышева.
– А-а, так и говори. Мать с отцом есть?
– Есть. Отец на заводе начальником цеха работает, мать в школе преподает. Если хотите, я вам сейчас всю биографию расскажу.
– А ты не ершись, не ершись, – прогудел Бакшеев. – Должен же я знать, кто ты есть и с чем тебя съесть. Ведь ты моей правой рукой будешь. Какой же я командир, если не буду знать своей руки, а?
Ершов промолчал.
«Этот зажмет, не вздохнешь, – подумал он. – Прав Падуков. Выбора нет. Остается одно – терпеть».
