Карина Тихонова - Не родись красивой, или Точка опоры
Затем Элла пожаловалась на вчерашнюю бессонницу и удалилась в свою спальню.
Я выбрала себе книжку и уселась с ней в глубокое кожаное кресло.
Где и просидела до приезда Максима.
Поужинали мы, как обычно, довольно поздно, и Максим передал мне список банковских телефонов и адресов.
– Только я сомневаюсь, что тебе ответят по телефону, – сказал Колобок.
– Почему?
– Банковская тайна, и тому подобное…
– Я же не спрашиваю, сколько, у кого на счету! – возмутилась я. – Я хочу спросить только одно: открывала я счет в этом банке или нет?
Максим вздохнул.
– Сомнительно звучит, – сказал он. – Оператор может подумать, что кто-то балуется.
– А я объясню, что у меня амнезия! – настаивала я. – Тоже не поверят?
– Не знаю, не знаю, – ответил Максим, поглаживая чисто выбритый подбородок. – Попробуй! Авось получится…
– А если не получится?
– Тогда я что-нибудь придумаю, – пообещал Колобок.
Настоящий друг.
Ужинали мы с ним вдвоем. Элла из своей комнаты больше не вышла, Генриэтта тоже отправилась спать неподобающе рано.
Несколькими днями раньше перспектива поужинать один на один с Колобком подвергла бы меня в шок. Но сегодня мы сидели за столом, как старые приятели, и вели непринужденную беседу. Неопределенность, омрачавшая наши отношения, ушла в прошлое.
После ужина я поднялась в свою комнату. Включила телевизор, посмотрела какой-то детектив. Фильм меня не вдохновил.
Я отправилась в ванную.
Привела себя в порядок и улеглась в кровать.
Попробовала почитать на сон грядущий, но неожиданно поняла, что у меня разболелась голова.
Погода меняется.
Я выключила свет и немного поворочалась с боку на бок.
Головная боль не только не успокаивалась, но расходилась все сильней. Промучившись некоторое время, я включила свет и посмотрела на часы.
Половина второго. А сна ни в одном глазу.
«Ничего не поделаешь, – поняла я. – Придется идти за таблетками».
Аптечка находилась на кухне. Собственно, аптечкой это назвать было трудно: так, лекарства первой необходимости. Цитрамон, парацетамол, капли для носа, йод, баралгин и куча пакетиков с надписью «Колдрекс».
Я набросила на ночную рубашку махровый банный халат и отправилась в путешествие по полуосвещенному дому.
В доме уже царила сонная тишина, поэтому одинокий женский голос внизу звучал особенно отчетливо. Хотя женщина старалась говорить шепотом.
Я замерла перед кухонной дверью.
Несомненно, это был голос железной леди Марьи Гавриловны.
Очень странно. Почему она разговаривает шепотом? И с кем она разговаривает?
Я прилипла ухом к двери, но голоса собеседника не услышала.
Экономка говорила по телефону. И, судя по ее тону, говорила с человеком, которого считала своим кровным врагом.
– Нет, – сказала она яростным шепотом. – Больше я ждать не хочу! Понятно?
Пауза. Видимо, собеседник пытался ей что-то объяснить.
– Мне наплевать, – прошипела Марья Гавриловна. – Это твои проблемы.
Еще одна пауза. Долгая и красноречивая. Очевидно, человек на другом конце провода пустил в ход все свое обаяние.
– Хорошо, – сдалась наконец Марья Гавриловна. – Подожду еще неделю. Но не больше! Это ясно?
Тишина.
Грохнула трубка, с силой брошенная на стол, неузнаваемый голос всегда корректной домоправительницы отчетливо произнес:
– Сдохни, тварь!
Но я поняла, что сказано это было не для ушей собеседника, а для души.
Для собственной души.
Раздались шаги, приближающиеся к двери. Я юркнула в сторону и прижалась к боковой стене.
Дверь открылась, из кухни вышла железная леди. Как всегда подтянутая, аккуратно причесанная, в безукоризненно выглаженном костюме.
Честно говоря, я не могла понять, как ей удается за целый день сохранить такой идеальный внешний вид? Ни морщинки на прямой юбке, ни пятнышка на ослепительно белой блузке…
Она, что, ни разу не присаживается? За целый день?
Вот робот!
Но сейчас я уже так не считала. Обычно бесстрастное лицо домоправительницы было перекошено такой гримасой ненависти, что я невольно содрогнулась.
Если она обернется, все пропало. Прятаться мне некуда.
Но Марья Гавриловна шла вперед, не разбирая дороги. Несколько раз споткнулась на ровном месте, и я поняла, откуда на меня повеяло сильным запахом коньяка.
Ничего себе!
Я дождалась, когда шаги домоправительницы стихнул на половине прислуги, и только после этого ужом скользнула в темную кухню. Нащупала выключатель, и огромное просторное помещение озарилось ярким верхним светом.
Я открыла дверцу холодильника, нашла нужное обезболивающее и разломила таблетку пополам.
Бросила горькую, как хина, половинку в рот, запила водой из чайника.
Все эти манипуляции я проделала на автопилоте, не отрывая глаз от телефонной трубки, валявшейся на кухонном столе.
«Не лезь! – шепнул внутренний голос. – Только хуже будет!»
Но искушение оказалось сильнее.
Я подошла к столу, зачем-то воровато оглянулась и взяла трубку. Нажала на кнопку включения сети. Сейчас на электронном табло должен высветиться номер последнего звонка.
Но вместо цифр табло равнодушно нарисовало передо мной ряд коротких черточек.
Номер не определился. А жаль.
Я вернула трубку на место и отправилась спать.
Следующее утро я встретила как певчая птичка – очень рано.
Поворочалась, поворочалась, поняла, что заснуть больше не удастся, и, кряхтя, вылезла из кровати.
Нашарила тапочки и отправилась совершать привычные гигиенические процедуры.
К завтраку я спустилась раньше всех. Даже раньше Эллы, которая вышла к столу с четкими темными полукружьями под глазами.
– Что с тобой? – спросила я.
– Плохо сплю, – ответила Элла отрывисто.
– А почему плохо спишь?
Она раздраженно пожала плечами.
Ясно. Хозяйка не в настроении. Сегодня ей под руку лучше не попадаться.
– Подбросишь меня в город? – спросила я.
– Зачем? – мрачно поинтересовалась Элла.
Я молча приподняла брови. Элла запоздало спохватилась.
– Извини.
– Ничего, ничего, – ответила я, с интересом разглядывая ее измученное лицо. – Может, я сама Генриэтту отвезу? Ты сегодня не в форме.
– Нет, – ответила Элла отрывисто. Снова спохватилась, с усилием взяла себя в руки и объяснила:
– Не потому, что не доверяю. Мне нужно в город.
– Ну, раз нужно…
И остаток завтрака мы провели в молчании.
Максим уехал еще раньше нас. Если ему и можно было поставить что-то в упрек, то только постоянное отсутствие дома. Он уезжал раньше всех, приезжал назад позже всех. Впрочем, он же не просто так прогуливался. Он деньги зарабатывал.
Вошла Марья Гавриловна, спокойно доложила:
– Толик в машине.
– Хорошо, – ответила Элла, не глядя на нее. – Мы спускаемся.
– Как погода? – поинтересовалась я у домоправительницы. Но не потому, что меня сильно волновал этот вопрос. Мне хотелось хорошенько разглядеть ее лицо.
– Ветра нет, – ответила Марья Гавриловна привычным высушенным тоном. – Но сыро. После обеда обещали около нуля.
– Спасибо, – ответила я, не заметив ничего особенного.
Лицо как лицо. Неужели это та самая женщина, которая вчера, спотыкаясь, вышла из кухни? Женщина, лицо которой было перекошено от ненависти и от которой за версту несло коньяком?
Даже представить невозможно.
В машине Элла задала мне неожиданный вопрос:
– Ань, а ты не обидишься, если я с тобой не пойду?
Честно говоря, я только что обдумывала, как спросить то же самое, но так, чтобы она не рассердилась.
– Что ты! Конечно, нет! – ответила я.
– Ты не заблудишься? – виновато спросила Элла.
– Не заблужусь, – бодро пообещала я.
Элла высадила дочь возле школы, проводила ее до дверей внимательным взглядом. После чего обернулась ко мне и задала второй странный вопрос:
– Ань, у тебя деньги есть?
Я опешила.
– Ты же знаешь. Пять тысяч минус мобильник…
– Нет-нет, я не так спросила! – заторопилась Элла. – Я хотела сказать, они у тебя с собой?
Я машинально раскрыла сумочку.
– Ты права, – признала я. – Забыла вытащить. Вот, безголовая!
– Нет, я не это имела в виду, – снова заторопилась Элла, бросая короткие смущенные взгляды на спину Толика. Внезапно она перешла на шепот и спросила:
– Ты не могла бы мне немного одолжить?
Я удивилась, но виду не подала.
– Разумеется! Сколько тебе нужно?
– Ну…
Элла помедлила.
– Тысячи три…
– Что?! – вскрикнула я в полный голос.
Толик вздрогнул и посмотрел в зеркальце недоумевающим взглядом.
Элла дернула меня за руку.
– Тихо!
– Молчу, молчу, – зашептала я. – Зачем тебе столько?
Элла смотрела прямо перед собой больными воспаленными глазами и молчала.
