Низами Гянджеви - Хосров и Ширин
Когда Хосров послал, все зная про Ферхада,
Ширин свое письмо, исполненное яда,
Так было сумрачным угодно небесам,
Чтоб в Руме царствовать не стала Мариам.
Твердят: «Отравы злой ее убила сила.
Ведь это месть Ширин, что также яд вкусила».
Но, истину блюдя, не слушай, что твердят:
Низвергнул Мариам лишь властной мысли яд.
Индусы, видел я, являли силу мысли, —
Вмиг листья свежие, как мертвые, повисли.
И, одурманив люд, они порой луну,
Как шар сияющий, бросали в вышину.
Лишь только Мариам прекрасная навеки
Замкнула сладкий рот и опустила веки, —
Как, ощутив себя уж не в ее руках,
Всю вольность прежнюю вкушает шахиншах.
Когда сгорел престол — как дерево Марии;
Как пальма, шах расцвел, как «дерево Марии».
Но все же Мариам оказан был почет, —
И в сумрачном дворце день горестно течет.
И месяц шах провел в молитвенном обряде,
Не трогал тронных дел и в черном был наряде.
Лишь обо всем Ширин была извещена,
Почуяла меж роз и тернии она:
Ей было радостно свою оставить гневность, —
Ведь чистоту души уничтожает ревность.
Но все ж росли печаль и сокрушенье в ней:
Прозрела Судный день за сменой смертных дней.
В теченье месяца, чтоб быть душой с Хосровом,
Веселья под своим она не знала кровом.
А месяц миновал — ив душах нету ран,
И мир уже забыл свой горестный изъян.
И предалась Ширин уверенной надежде:
Пошлет ему письмо и вспыхнет он, как прежде.
Все, все слова души в него метнет она,
Как в почву сеятель бросает семена.
Сочувственное письмо Ширин Хосрову по поводу смерти Мариам, написанное в отместку
Взяла она калам; за первою вторая
Строка обдумана; реченья подбирая
Столь сладковейные, как майская листва, —
Так заплела она начальные слова:
«Во имя господа, что там, на звездном троне,
Прощает смертного, воздевшего ладони,
Владыки светлого небесной стороны, —
Кому служения людские не нужны.
Питая существа, с них не берет он платы.
И лал вправляет он в камней подземных латы.
И птиц на высях гор и тварь в глубинах рек
Он в горькую тоску ввергает не навек.
За добрые дела он все прощает людям,
Мы в бедствиях всегда к нему тянуться будем.
Все длань его взнесла — от Рыбы до Луны,
Он знает все дела — от Рыбы до Луны.
Два цвета знает он: в тьме — полночь, полдень — ярок.
То горький колоквинт, то сахар их подарок.
В дворце и золотом и черном слышит он
То свадебный напев, то стоны похорон.
Твоей невесте, шах, не стало в мире места, —
Не бойся: для тебя есть не одна невеста.
Она ушла во тьму, — была ведь не впотьмах:
Ведь ведала, что скор на пресышенье шах.
Пусть лучше у него подруги нет на ложе, —
Ну что ж, насыщен он! Она ушла — ну что же!
Он снова бросит взор на розовый цветник
И молвит: «Предо мной цветок иной возник».
Грущу: ушла во мрак нежнейшая из кукол.
А свет ее, как всех, и нежил и баюкал.
О нежный сердцем шах, не плачь! Иль ты не рад,
Что клад укрыт в земле? Она была ведь — клад.
Ты горе не вкушай, тебя разрушит горе.
Ведь землю жесткую и ту иссушит горе.
Ах, сердце хрупкое от горя кто спасет?
Всех с этой нежностью во взоре кто спасет?
О шах! От Мариам ты отведи поводья,
Не скажет и Иса, где все ее угодья.
Пусть нежная жена сошла в подземный дол,
Не надо покидать свой царственный престол.
Ты в кубок лей вино, не лей в свой кубок слезы.
Горюя, новых бед накличешь ты угрозы.
Живи, покуда смерть не встала у ворот.
Пусть умерла она. Родившийся — умрет.
Смерть смертного узрев, не каждый будет в горе
Дни долгие влачить, — он все забудет вскоре,
Оставившим наш мир обиды не чини.
Терпения хотят — не слез хотят они.
Коль тело смертного подвергнется недугам, —
То власти царственной не быть к его услугам.
Что взносишь над ручьем ты вопли в вышину?
Пусть Тигр уменьшился на капельку одну.
Над Тигром пей вино, оно — твоя услада.
Одной корзины нет из всех корзин Багдада.
Души бессонницу дремотой потуши.
Ушедшая из глаз пусть выйдет из души.
Хоть стройный кипарис исчез из сада мира, —
Останься, ты — душа, ты — вся услада мира.
В почете должном будь, и вечно будь один.
Горит прекраснее единственный рубин.
Для солнца кто ровня? Назвать была б обида.
Два солнца чтить нельзя — таков устав Джемшида.
Двум птахам сладко спать под снегом зимних пург.
Ты должен быть один: ты — сказочный Онмург.
Утратил ценный дал, но ты ведь царь, и щедро
Бесценных лалов ряд тебе откроют недра.
Та голова ценней, с которой равной нет.
Ценней алмаз, чей свет — неповторимый свет.
Газель умчалась прочь; но, друг великолепий,
Газелей множество твои вмещают степи.
Пусть зернышко одно утратил твой хырман, —
Да будет целый ток тебе судьбою дан!
Пусть розы нет, — забудь, что есть на свете терны,
Мир воскресит цветы течением размерным.
Останься, пусть ушла румийская краса, —
Не плачь о Мариам: останется Иса».
Поездка Хосрова к замку Ширин под предлогом охоты
Лишь только свет воздвиг свой позлащенный стяг
И мрак он разогнал, как скопище бродяг, —
Припомнил царь: на дичь так радостна охота!
И счастья попытать пришла ему охота.
В душе была Ширин, как свет былого дня,
И в степи весело направил он коня.
Вот най, вот барабан! Гремят его раскаты, —
И закружился мир, веселием объятый.
Знаменоносцев ряд вздымает шелк знамен.
Кто смел, спешит к царю — ловитвою прельщен.
Царь блещет на коне. Как должно по обрядам,
Венчанный строй владык идет с Шебдизом рядом.
Шел слева Ниатус. Как он, забыв свой сан,
С рукою у седла шел справа богдыхан.
Пылает лик царя. Душа Хосрова рада,
И набекрень надел венец он Кей-Кубада.
И солнце молвило: «К ноге его прильну!»
А конь кольцо рабынь повесил на луну.
Как будто над луной зыбучей тучей вея,
Над головой царя струился стяг Кавея.
Все в золоте мечи вокруг царя горят, —
Как будто вкруг царя оград замкнулся ряд.
Сквозь них протиснуться — напрасная отвага.
Никто сквозь этот строй не мог бы сделать шага.
Свидание Хосрова с Ширин
Узрев Луну, что свет простерла по округам,
Для тополя сего он сердце сделал лугом.
Увидев гурию, что здесь, в земном краю,
Ворота заперла, как гурия в раю.
Увидев светлый ум, готовый к обороне,
Чуть не повергся в прах сверкающий на троне.
И с трона он вскочил, чтоб вмиг облобызать
Пред ней свои персты, — и сел на трон опять.
С мольбой о милости он к ней приподнял длани,
Он осыпал ее сластями пожеланий:
«Как тополь, ты стройна, юна и хороша.
Да будет радостна всегда твоя душа!
Твое лицо — заря; с ним блещет вся природа.
Ты — стройный кипарис, опора небосвода.
От свежести твоей во мне весенний свет.
Поработил меня учтивый твой привет.
Ты ткани и ковры постлала по дорогам,
И мчался я к тебе, как будто бы чертогом.
Ушных подковок лал, исполненный огня,
Дала ты для подков мне верного коня.
За ценным даром вновь я одарен был даром;
От жарких яхонтов мой лик пылает жаром.
Ты — россыпь радостей! Как лучший дар возник
Передо мной твой лик! Да светится твой лик!
Я — молоко, ты — мед. Твои усладны речи.
И выполнила ты обряд почетной встречи.
Но для чего врата замкнула на замок?
Ошиблась ты иль здесь мне что-то невдомек?
Меня назначила ты в плен земле и водам —
Сама же в высоте явилась небосводом.
Но я не говорил, что, мол, вознесена
Хосрова мощь над той, что светит, как луна.
Нет, я ведь только гость. Гостей приезжих взоры
