Санин Евгений - Белый гонец
- Я обошла пять домов, - доложила она. – И везде до меня уже побывал этот Молчацкий. Четверых уговорил. Один Андрей Семенович несгибаемым оказался. И то потому, что ни его, ни меня не стал слушать!
- Хоть за это дяде Андрею спасибо! – с усмешкой заметила Лена.
- Сергеевы тоже предупредили Молчацкого, что спустят на него собак, если он хоть раз еще к ним сунется! – сказал сидевший у стены пожилой мужчина.
- Ну хоть одна хорошая весть! – с одобрением заметил Григорий Иванович.
- Почему одна? - подала голос седая женщина в зеленых очках. - Мишины ко мне подходили. Говорят, тоже не будут до последнего дом продавать. А вообще Григорий Иванович, я хоть и слепая почти, а вижу, что не только сама Покровка, но и люди уже в домах разделяться стали. Совсем, как в Евангелии… Два против трех и три против двух. Ладно, когда еще большинство. А если равенство, то тут все в ход идет: и лесть, и уговоры, и даже насилие!
- Какое насилие? – тут же послышался голос старшины Зацепина, и только сейчас Стас заметил, что и он присутствует на совещании, превращая его видом своей формы в подобие штаба.
- Да это я так… Для примера! - махнула рукой женщина. – У Стороженко жена вон уже три дня своего мужика не кормит! Да все равно без толку! Деньги ведь от Молчацкого он уже получил и теперь усмехается только. Водка-то – калорийная! И на закуску еще хватает…
Григорий Иванович выждал, когда стихнет недружный смех, и без тени улыбки спросил:
- Какие еще новости?
- Кто-то скупил Поцелуево! Все пять домов одним разом! – сказала сидевшая рядом со Стасом и Леной на диване женщина.
- Ах, какой недочет в нашей работе! – с огорчением покачал головой Григорий Иванович. – Так проморгать близлежащие деревеньки… Как же мы сами до этого не догадались? Кто скупил, неизвестно?
- Почему неизвестно? В селе ведь живем! – отозвалась Наталья Васильевна и кивнула на большое окно, за которым виднелись далекие огоньки коттеджей. - Жена Градова!
- Вот… Гадова!.. - процедила сквозь зубы Лена.
- Еще что? – продолжал Григорий Иванович.
- Цаплино тоже скупили на корню.
- Молодцы! И его проморгали… А ведь оно тоже попадает в предполагаемую зону затопления. И хоть все эти деревеньки давно считаются вымершими, и их даже на карте нет, но все же нашла как-то эта Градова бывших хозяев или наследников! Надо срочно заняться всем тем, что еще осталось.
- Поздно, Григорий Иванович, их тоже уже скупили…
- Молчацкий?
- Нет, тоже она…
Григорий Иванович недовольно покачал головой и заметил:
- Хоть голоса деревень можно оспорить и не включить в окончательный документ схода, но все равно это портит и без того грустную нашу статистику. Так что у нас не 50 на 50 теперь, дорогие братья и сестры… - он вопросительно посмотрел на Стаса, но тот отвел взгляд и продолжил: - А как минимум 44 на 56. Не в нашу пользу. Есть еще какие-нибудь новости?
- Вроде бы нет… - раздались неуверенные голоса.
- Тогда, так… - Григорий Иванович снова поднялся с кресла и уперся пальцами в свой массивный стол. - Одного не могу понять: что движет этими, с позволения сказать, людьми? Прямо какой-то бандитский набег на нашу Покровку. И до чего странный… Ни на какие переговоры и тем более уговоры, ни на какие объяснения не идут. Один у них разговор: получайте деньги и выметайтесь!
Григорий Иванович оглядел ждущих от него хотя бы одного слова надежды, шедших до последнего с ним людей - суровые рыцари со щитами и копьями также молча взирали на него, словно говоря, что они тоже, в случае чего, готовы прийти на помощь – и сказал:
- Ну и самое последнее. Так сказать, главная новость. Общий сход, когда будет решаться судьба Покровки, назначен на двадцать восьмое августа. Молчацкий сам на этой дате настоял. Знает, видать, какой в этот день праздник. Говорит, сам Градов лично прибудет.
Григорий Иванович обвел глазами притихших людей и усмехнулся:
- Они думают, Успение Пресвятой Богородицы будет символизировать смерть Покровки. Но мы-то православные, знаем, что Ее успение это не смерть, а только начало жизни! На этой оптимистической ноте давайте и закончим сегодняшнее совещание!..
4
Стас с подозрением покосился на парня…
Домой Стас вернулся, когда уже наступила ночь.
Комнату родителей слегка освещала затепленная на столе лампадка, и сразу стало видно, что вся она заполнена лежащими людьми. Все уже спали. Только с родительской кровати, где Стас разместил старушку с пожилой женщиной, слышался шепот:
- Я говорю ей, ну что тебе стоит хоть раз вместо того, чтобы все утро валяться в постели, в церковь сходить!
- А она?
- Только на другой бок повернется и дальше спит. Я и так, говорит, всю неделю, как проклятая, вкалываю на работе, дай хоть в воскресенье как следует выспаться! Говорю ей: Надя, родная, ну крестик хотя бы надень!..
- А она?
- Что она… Вот, говорит, что я ношу вместо крестика! И амулет со страшным таким скорпионом показывает.
- Да… есть такой знак зодиака. Прости меня, Господи, в астрологии…
- А ее дочка, моя внучка, знаешь, что на это сказала? Кто носит крест, с тем Бог, а кто амулет – с тем дьявол…
- Поистине говорится, устами младенца глаголет истина!
Старательно обходя лежавших на полу, застеленным матрасами и старой одеждой, людей, Стас поравнялся с папиным диваном. На нем спал мужчина, которому во сне велел к нему ехать отец Тихон, и невольно улыбнулся.
Звуки, который издавал тот, уже больше походили на здоровый мужской храп, чем на хрип безнадежно больного человека.
«Слава Богу!» - радуясь за него, подумал Стас.
Стараясь ступать как можно тише, он дошел до своей комнаты. Здесь, как это бывает ночью в деревне, было совсем темно. Зажигать общий свет, чтобы не разбудить спавших в родительской комнате, не хотелось. Хорошо, перед уходом он забыл выключить портативный компьютер, и теперь в углу были видны две колючие синие точки. Ориентируясь по ним, он прошел к столу, включил настольную лампу и увидел сидящего на стуле, похожего на художника, парня.
- А ты что не спишь? – шепотом удивился Стас. - Я же тебе сказал, чтобы ты на мою кровать лег!
- А ты тогда где будешь спать? – вопросом на вопрос ответил тот и вздохнул: - Да и не спится что-то. Хорошо тут у вас. Красиво… Вот думаю, а не купить ли у вас дом, чтобы остаться в нем навсегда? Может, присоветуешь мне какой? Только чтоб подешевле!
Стас с подозрением покосился на парня: а не подсыл ли он, как говорили в Древней Руси, от Молчацкого? Или тоже, как Ваня, решил заработать? Но нет, говорит так, что нельзя не поверить. И он, подумав, честно сказал:
- Вряд ли я чем могу тебе здесь помочь. Цены у нас – непомерные!
- Жаль! – с видимым сожалением вздохнул парень. - Все деньги, что я нажил праведно и неправедно – разве теперь отделишь пшеницу от плевел – я отдал своему храму и направил свои стопы в монастырь. Значит, не судьба мне у вас навсегда оставаться. Но хотя бы еще завтра хотелось здесь побыть. Не возражаешь, если я у тебя завтра еще поживу?
- Нет, конечно! – пожал плечами Стас. – Живи, сколько хочешь! И вообще, можешь привести с собой еще тех, кого увидишь завтра на могилке отца Тихона…
- Вот спасибо! – обрадовался парень. - Места у вас тут особенные… Гармония чувствуется. Во всем. Не считая, конечно, этих коттеджей, дамбы, водохранилища… А гармония - штука редкая: она ведь – веками, тысячелетиями складывается. И ее сразу же можно увидеть. И любоваться, не уставая… Это я тебе, как художник, скажу!
- А ты что, и правда, художник?
- Как бы тебе сказать… - почему-то сразу замялся парень. - По профессии – да… Суриковское окончил. Но, что касается рода деятельности… - он замолчал и после долгой паузы признался: - Если бы ты знал, чем я совсем недавно на жизнь зарабатывал, ты не только бы меня одного в своей комнате не оставил, но и вообще в ваш дом не пустил!
Стас помолчал: надо – сам скажет, а не скажет – и знать-то зачем?
Парень по-своему оценил его молчание, видно, знал разницу между словами «любознательность» и «любопытство» и сам продолжил:
- Подделками я занимался. Слава Богу, хоть не икон… Знаешь, это когда целой бригадой под видом музейных работников по деревням разъезжают. Возьмут у старушки, якобы для изучения, ценную икону, быстро перерисуют, искусно состарят – и возвратят подделку. И я то же самое делал – только с картинами. Конечно, не великих мастеров, чтобы в тюрьму, не дай Бог, попасть… Но – тоже не Божье дело… Понял это однажды, покаялся, раз и навсегда оставил свое мастерство и - в обитель. Только чемоданчик рабочий да мольберт прихватил – вдруг меня там в иконописцы пожалуют?.. Краски и всякие химикаты уж очень ведь дорогие…
