Admin - i 55852782446a6f06
Когда же я присел на корточки, разглядывая остатки нежити, сержант насмешливо прокомментировал:
- Что, товарищ офицер, подгорел шашлычок?
- Да не говори, сержант, - в том же тоне весело ответил я. - Одни угли, есть нечего.
Сзади раздался странный булькающий звук. Обернувшись, мы успели только разглядеть спину выскакивающего наружу альтенанта.
- Спёкся, - прокомментировал невозмутимый следователь, подпирающий стенку с очередной папиросой в зубах. - Зря вы про шашлык, бедняга ещё не скоро сможет нормально питаться. Видимо, воображение у него хорошее.
- Да, нехорошо получилось, - вздохнул сержант.
- Ничего, для него на первый раз и этого довольно. А дальше, боюсь, и нам впечатлений хватит по самые уши, ещё есть шанс последовать его примеру.
Я выпрямился, мрачно покосился на приоткрытую дверь в конце аршинного предбанника, в очередной раз поморщился от мерзких запахов, к которым добавился ещё и запах упомянутого сержантом подгоревшего шашлыка, и решительно вошёл в достаточно просторную комнату за этой самой дверью.
Мы выбрались на свет минут через десять, всей толпой. Так долго продержались, наверное, из духа соревнования - никому не хотелось быть первым. А когда я понял, что ещё немного, и меня стошнит прямо здесь, хотя, кажется, и нечем, я плюнул на гордость и развернулся к выходу. Следователь с сержантом не заставили себя упрашивать и затопотали следом.
На свежем воздухе несколько отпустило, и я передумал бежать к ближайшим кустам. Зато вот Обыло солнечный свет и кислород не помогли. А мы с бледно-зеленоватым следователем переглянулись и одновременно полезли в карманы за папиросами.
- Что там? - нам навстречу бросился оставшийся следователь и пара солдат. Чуть в отдалении лежала на плащ-палатке оракул, которую милосердно не приводили в чувство. Рядом, привалившись к дереву, сидел Радыгов, которого какой-то рядовой отпаивал характерной жидкостью из фляжки.
- Трупы, - мрачно ответил Жегалин. - Очень много трупов. Разной степени изуродованности, разной степени разложения. Сколько работаю, даже близко похожего не видел, тем более - сразу.
- Я так понимаю, вопрос, "кто это сделал", перед нами не стоит? - вздохнул прокурорский. - И так понятно?
- Надо полагать, эти твари уже получили своё, - пожал плечами Жегалин. - Нам предстоит только опознание. И похороны. Ну что, товарищи офицеры, командуйте, - насмешливо хмыкнул он, глянув по очереди на меня и на гроссмастера.
- Да что там командовать, - вздохнул Самон Самонович. - Мне тут сидеть до пришествия богов не имеет смысла, Велью Стапановну тоже лучше подальше увезти, пока она не очнулась. Да и вам такая толпа народа не нужна. А Стахов вон вообще в отпуске, ему тут тем более делать нечего. А, гвардии обермастер?
- Моя помощь может оказаться нужной, - я нехотя пожал плечами. Спускаться обратно не хотелось, но по совести здесь лучше было бы остаться кому-то из офицеров. Кроме меня, получается, некому.
Но это как раз нормальная ситуация. Офицеров - то есть, собственно, людей без тени, способных управляться со стихиями, вообще довольно мало. Было бы много, и война была бы существенно короче: пара десятков обученных совместно действовать опытных боевых офицеров может заменить батальон пехоты, и это не преувеличение. А на практике получается не больше десятка офицеров на полк, причём из них несколько молодых. В войну больше просто не было, а в мирное время и столько - много. Вот и получается, что офицер должен быть мастером на все руки и "каждой бочке затычкой".
- Ну, молодой, ответственный, всё понятно, - усмехнулся службист. - Удачи вам тут. А я пришлю жреца, к ночи доберётся. Надеюсь, вы к тому времени успеете закончить?
- А вот леший знает. Во всяком случае, постараемся, - ответил я.
Взяв с собой двоих бойцов для переноски бесчувственной женщины, гроссмастер вместе с молодым альтенантом ушёл. Ну что ж, пора брать командование на себя.
- Значит так, бойцы. Кто близко сталкивался с нежитью в её самом гнилом и отвратительном состоянии, шаг вперёд! - оказалось, опыт подобный был у всех, что, впрочем, не удивительно. - А теперь на чистоту. У кого крепкие нервы и желудок, и кто чувствует в себе силы копаться в мёртвых телах? Предупреждаю сразу, зрелище тяжёлое. Особенно учитывая, что там в основном женщины и дети...
На этот раз думали дольше, и некоторые всё-таки взяли самоотвод. Среди добровольцев оказались оба следователя, два сержанта из трёх, четверо пехотинцев и один пограничник. Обоих караульных увёл с собой службист, трое танкистов и два пограничника предпочли постоять с автоматами. Ну и, кроме того, вызвался помогать князь, что тоже не оказалось неожиданностью; я даже не пытался ему возражать, потому что сам на его месте поступил бы так же. Хотя... почему "бы"? Вот, поступаю.
Наша монотонная жуткая работа продолжалась до вечера. Один из танкистов упал в обморок, а двое пограничников были к тому близки; всех троих решили не мучить и отправить в посёлок. Впрочем, остальные тоже не выглядели бодрыми и довольными жизнью.
Говорить не хотелось. Обсуждать - тем более. Через какое-то время сознание отказалось фиксировать происходящее. В голове попросту не укладывалось, что вот это мог сделать человек.
Есть в нашем языке хорошее слово - нелюди. Это, наверное, единственное подходящее слово...
Жрец прибыл ближе к полуночи. Половина бойцов дремала кто где, остальные стояли в карауле на случай появления умёртвий, а мрачные измотанные следователи сидели недалеко от входа в подземелье и разбирали документы. Запахи, витавшие над оврагом, уже никого не беспокоили - за столько времени притерпелись, перестали замечать. Жрец, подтянутый крепкий старик, только сокрушённо покачал головой и сотворил охранное знамение. А вот здоровенный волк, верхом на котором приехал служитель богов, скалил зубы, дыбил шерсть на загривке и поджимал хвост.
Отдельно мы сложили всевозможные документы, найденные личные вещи - всё, что могло пролить свет на личности умерших в этом овраге и личности их убийц, кто бы они ни были. Пока жрец пел песню прощания, мы стояли подле него, своеобразным почётным караулом. Вместо родных и близких, кто должен провожать умерших в последний путь. Впрочем, за эти годы мы все стали друг другу родными и близкими. Общая беда сплачивает, как ничто другое.
Здоровяк Обыло, стоявший рядом со мной, утирал рукавом катящиеся слёзы. Да и не он один.
Вот старый князь беззвучно повторяет за жрецом слова, уткнувшись лбом в ладони.
Немолодой пограничник теребит в руках застиранный носовой платок, тоже периодически поднося его к глазам.
Даже циник Жегалин выглядит осунувшимся и пришибленным.
В горле застрял колючий комок, и я тоже с трудом сдерживал слёзы. Не потому, что мужчины не плачут; ещё как плачут. От боли, от горя. Просто... привычка.
Потом мы все выбрались из оврага, прихватив вещественные свидетельства с собой, и я, дождавшись кивков от следователей и жреца, залил этот шрам на теле земли пламенем, тщательно следя, чтобы оно не выплеснулось наружу: не хотелось стать причиной лесного пожара.
Я долго не давал огню ослабевать. Уже сгорели в тонкий пепел тела, и их души с дымом унеслись в божественные чертоги. Выгорела изнутри и обрушилась просторная пещера, стены которой столько времени прятали свидетельства страшных преступлений. Прахом стала трава, мелкий лесной мусор. Отпустил стихию только тогда, когда стены оврага запеклись в толстую каменистую корку, навсегда став памятником на братской могиле трёх десятков человек.
Я не стал задерживаться в посёлке. Утром отправившиеся домой бойцы подвезли меня на десяток вёрст, пока было по пути. Потом они свернули на широкую дорогу, ведущую в город, а я отправился дальше по просёлку, не зная, куда он выведет меня дальше. Указателя на повороте не было, а расспрашивать спутников не хотелось. Нам вообще после всего пережитого не хотелось разговаривать, и я благодарил богов, что мне никогда больше не придётся увидеться с этими людьми. Не потому, что они чем-то плохи, а просто из-за того, что теперь для меня все они будут связаны с этой историей, которую очень хочется поскорее забыть, только вряд ли получится. Так что я просто доверился грунтовой дороге, совпадающей пока с нужным направлением движения, и шёл, изо всех сил пытаясь ни о чём не думать, а просто наблюдать за живым и солнечным миром вокруг.
Единственное, о чём я жалел - что прощание со странным лесником-князем получилось быстрым, скомканным и сумбурным. Однако после обнаружения этого страшного подземелья он был, кажется, шокирован сильнее всех остальных, и выглядел совершенно раздавленным. Я понимал, о чём он думал, наверное, частично виня в произошедшем себя. Но совершенно точно знал, что не смогу найти подходящих слов, способных его поддержать.
