Луи-Себастьен Мерсье - Картины Парижа. Том II
Только роскошь может излечить раны, нанесенные роскошью. Этот яд сделался необходимым для организма в целом. Основной закон — это жить. Самое отвратительное зрелище — вид праздной нищеты, которая ожидает смерти, сложив руки и испуская нечленораздельные стоны. А так как столица представляет собою нестройное собрание людей, не имеющих ни земли для обработки, ни фабрик, которыми они могли бы управлять, ни должностей; так как подавленные нищетой люди могут существовать лишь только некоторыми видами мелких и несложных ремесел, то нужно, раз зло уже совершено и столько раз уже приходилось мириться с его последствиями, нужно, — повторяю, — дать средства к существованию всей этой толпе, которая, в противном случае, может пойти на нечего худшее.
Государство открыто разрешает общественную лотерею, которая представляет собою азартную игру, всегда выгодную для банкира, получающего весь барыш. Зачем же запрещать азартные игры частным лицам, в то время как всех разоряют подобной же игрой, о той только разницей, что в ней ни одно частное лицо не остается в выигрыше? Эту игру ведет само государство, и ведет наверняка. Пусть же вернет оно частным лицам их преимущества и доходы: лучше быть игроком, чем ростовщиком, мошенником или вором. Как только в большом городе начинает царить праздность, единственное средство противодействовать разложению — это устроить так, чтобы никому не было отказа в средствах к существованию, так как иначе закон, желая быть рассудительным, превратится в слепой и бесчеловечный.
Игра — это мимолетная торговля, быстрая, подверженная бесчисленным случайностям, способная размельчить чересчур большие состояния. Она усиливает денежное обращение, которое насыщает, оживляет и способствует потреблению. Неиграющие наживаются на выигравших. В опьянении выигрыша деньги текут, ускользают и рассыпаются под ногами удачливого игрока. Жадные люди становятся щедрыми, и все лица разглаживаются под влиянием радостных надежд. Деньги начинают очень быстро обращаться, торговцы этим довольны, и мало-по-малу все самые мелкие артерии государственного организма получают животворящие соки.
Во всяком случае, я предпочту видеть в Париже игорные дома, чем дома терпимости. Первые могут еще оказывать некоторое добро, вторые же безусловно гибельны. Финансовая система Ло представляла собой общественную азартную игру. Никогда не было видано во Франции такого оживления: товарооборот ускорился, дела развивались, и все сословия благоденствовали. Подобная же игра, но менее беспорядочная, менее страстная, сдерживаемая в известных границах, могла бы принести большую пользу. Не будем же обманывать себя и посмотрим на вещи в их настоящем свете. С тех пор как золото стало жизненной силой государств, с тех пор как сами короли стали царствовать при помощи золота, — считаются только с его счастливыми обладателями. В самых высших классах, как и повсюду, не гнушаются наклониться, чтобы поднять золото; без него все является лишь ненужным украшением.
Звание, не приносящее доходов, не ставится ни в грош; геральдика похоронена в справочниках, и мы, подобно англичанам, уже не спрашиваем: Что это за человек? А спрашиваем. Сколько он имеет? Равенство людей, — кто мог бы это подумать! — возникает благодаря роскоши. В ожидании того дня, когда она нас погубит, она всех нас одинаково приводит к краю бездны. В наших городах нет других повелителей, кроме тех, которых мы сами себе выбираем; нет других рабов, кроме людей, не имеющих золота; а тот, у кого оно есть, может смело смотреть в глаза всякому; если человек уплатил монарху все причитавшиеся с него налоги, он больше уже ничем ему не обязан.
Золото вырывают друг у друга, золото делят; оно так необходимо всем! И в этой борьбе сегодняшний победитель на другой день оказывается побежденным. Все чувствуют, что при таком положении вещей различные места, занимаемые отдельными лицами, являются в глазах рассудительных людей совершенно одинаковыми, что единственное реальное и устойчивое отличие основано на обладании золотом, и что, следовательно, нужно разбрасывать его во все стороны, чтобы каждый мог получить хотя бы небольшие его крупицы. Кто не чувствует, что допускать, с одной стороны, колоссальнейшее наследство, а с другой — запрещать такому-то наследовать от другого деньги за игорным столом — нелепо и опасно, что это противоречие может повредить даже теперешнему правительству, ибо оно, превратившись в банкира, умышленно умалило добро, которое могло бы получиться от страшной игры, где все невыгоды, конечно, на стороне понтирующего!
Если такое рассуждение оставляет многого желать, то ведь и я смотрю на него только как на временное средство, которое даст законодателю время прибегнуть к другим, более нравственным мерам. Это зло началось с Кольбера; его мероприятия, равно как и мероприятия его последователей, меня вполне оправдывают. Кольбер, находясь во главе торговли и промышленности, принес им в жертву земледелие; он призвал в города толпы людей, которые обрабатывали землю в провинции; он создал бесчисленный класс рантье. Появились прекрасные изделия, зато совершенно исчез хлеб. С удивлением читаешь, что во время беспорядков предшествовавших воцарению Генриха IV{101}, королевство производило вдвое больше съестных припасов, чем требовалось населению, и что во время блестящей деятельности Людовика XIV народ, окруженный чудесами живописи и скульптуры, голодал; с тех пор он голодал не раз, а это свидетельствует о порочности мероприятий не в меру прославленного Кольбера, который создал Людовику подходящие условия для расточительности, подчинил народ придворным и усилил королевскую власть свыше положенного ей предела.
Следует при этом отметить, что, несмотря на мероприятия Кольбера, фабрикант и торговец не пользуются почетом, соответствующим их труду. Почему покупатель мнит себя выше продавца? Разве они не взаимно полезны друг другу? И есть ли на свете такая вещь, которую нельзя было бы перевести на деньги? Оплачивают трон; алтари оплачены. Король и папа получают доходы, попадающие им в руки в виде золотых монет. Самые почетные награды во всех современных государствах зиждутся на деньгах. Вельможи так же горячо стремятся получить золото, как и те, кто его совсем не имеет. Все великие актеры мира сего, начиная с тех, что выступают на подмостках, и кончая теми, что играют при дворе, получают денежное вознаграждение, и притом (на это нельзя не обратить внимания) получают его вперед. Говорят, что торговля основана на барыше и что это-то ее и унижает. Но ведь все жаждут барыша: тот, кто присутствует при утреннем туалете короля, торгует своим временем, своими разъездами, своим угождением, своим низкопоклонством, а между тем все его путешествия ограничены Парижем и Версалем. Купец же посещает все порты Европы: он полезен всем людям. Один привозит из своих странствий множество всевозможных сведений, а другой, — дворянин, желающий торговать только своею кровью, — целыми годами добивается какого-нибудь полка, который от него ускользает. В конце-концов он беднеет, и его потомство на протяжении целых двухсот лет обречено жить в нищете.
Говорю ли я все это серьезно? Шучу ли? Предоставляю угадать это вам, читатель!
274. Сожаления, и притом совершенно излишние
При виде всего, что так позорит богатый и цивилизованный народ, какой писатель не пожалеет об отсутствии трибуны, с которой всенародно произносились бы громовые речи! Во всех странах злоупотребления кончаются лишь тогда, когда их предают общественному порицанию. Лучшие образцы красноречия, оставленные нам античностью, были произнесены с трибуны, и в наши дни, когда политические идеи сделались более здравыми, с трибун можно было бы сделать целый ряд полезных предложений.
Кто осмелился бы взойти на такую трибуну, не почувствовав себя согретым благородным пламенем патриотизма? В наши дни во всех наиболее свободных государствах народ узнает о трениях, происходящих в правительстве, и о тех или других его недостатках только из газет, являющихся весьма ценным средством, но гораздо менее действительным, чем живое слово, гремящее среди многочисленного собрания.
275. Пожелание
Народонаселение Парижа увеличивается и будет еще увеличиваться, потому что с тех пор, как доро́ги открыты, все устремляются из провинции в столицу. Целые полчища молодых людей являются в Париж, бросив родительский дом с тем, чтобы нажить состояние или чтобы пользоваться в столице большей свободой; отсюда это несметное число ищущих работы и мест.
В Париж притекает масса денег, и это усугубляется еще тем, что эти деньги не возвращаются в провинцию, с сосредоточиваются здесь в небольшом числе рук.
Подобного рода соображения вызвали у многих желание превратить Париж в порт, каким он и был, повидимому, в былые времена. Нет сомнения, что морская торговля как нельзя более подошла бы столице такого населенного королевства, каким является Франция, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что почти все деньги сосредоточены именно в Париже. Такая торговля ничем не повредила бы другим городам королевства, — во-первых, потому, что новые сношения, завязавшиеся с Америкой, могли бы удвоить или утроить число кораблей, курсирующих в настоящее время; во-вторых, потому, что торговля оживляет все области, в которые она проникает; и наконец, потому, что со временем, при некоторых усилиях, можно было бы оспаривать у Англии и у Голландии часть того исключительного господства на море, которое они присвоили себе.
