Admin - i fb127fa68ca722d5
Тай не вздрогнула и не вжала голову в плечи лишь потому, что долго переводила в уме, с трудом воспринимая ээксидер вслух, и не успела испугаться, прежде чем младший чиновник заговорил вновь:
Ї Или используйте магию.
Ї Что вы поняли, госпожа Тайила? Блесните знаниями, Ї дружелюбно продолжил Лакдам уже на бутгрути.
Ї "Визрата" - это ведь магия, Ї извиняющимся тоном произнесла Тай. Ї Больше ничего не поняла. Но ээксидер - запрещенный язык, наказание - смерть. Мне не позволено говорить на нем. А вам?
Лакдам посмотрел на Тай с непонятным выражением лица. Певучий звон гонга нарушил тишину. "Латия", подумала Тай. Сердце, висевшее на тонкой нити надежды, оборвалось. В большой гонг в замке звонили только, когда Тай-Брелу угрожала опасность, или его обитатели по ком-то скорбели. Тай встала с кресла, выпрямилась, медленно обернулась к двери. В библиотеку, не спрашивая позволения, вошла Кратишиэ. Девушки посмотрели друг другу в глаза, и Кратти скорбно кивнула.
Глава 6. Преображенный
431 год от подписания Хартии (сезон поздней осени)
Бран
Если надвигалась гроза, Дитятко чувствовал ее за полдня: глупый ужас перед необъяснимым не подчинялся человеческому разуму. Пес в нем начинал паниковать, рвался бежать куда глаза глядят и прятаться. Хозяин и хозяйка запирали его во время грозы в сарае. Он и сам был не против, хотя одним ударом плеча мог проломить подгнившие доски. Хозяева это тоже понимали, но знали, что не проломит и не убежит.
Почему другие не убегали, не хотели расторгнуть негласный договор, не бунтовали против навязанной им участи? Дитятко осторожно поспрашивал. Те, кто захотел откликнуться, Волк и Медведь, обозвали его глупцом. Куда бежать? Охотнику под дротик? Хозяева недаром требуют всегда следовать просчитанным заранее маршрутам, "работать", не попадаясь лишний раз на глаза. Что сталось с теми, кто решил пошалить, поиграть удалью? Даже самому страшному зверю не дадут просуществовать долго в мире, где водятся люди. Да и зачем убегать от такого веселья: охоты, еды, кровавых забав? Когда Дитятко пытался объяснить, как восстает против хозяйских развлечений человеческая его половина, собеседники его не понимали. Нечто из досмертной человеческой памяти мелькало в передаваемых бестиями образах, но у них сгусток собственного "я", сохранившийся после слияния с животной плотью, был скорее "приятным довеском" к звериным талантам.
Дитятко не умел вилять хвостом, не мог лаять, хотя был произведен из огромной собаки западной породы "баулия". Таких собак в Метрополию завозили редко: они тяжело поддавались дрессировке, зачастую нападали на хозяев, но в охране и убийстве людей равных им не было. Когда Дитятко осознал себя зверем (а не сгустком междумирья, лишенным тела и ощущений, но обремененным сознанием и памятью), он не сразу понял, радоваться ему или отчаиваться - это и спасло ему жизнь. Хозяева не сильно полагались на удачу и готовы были при первом же признаке непослушания уничтожить неудачное творение. Они боялись, что "основа" - почти взрослый, очень крупный баулия не подчинится, что человеческое "я", неизвестно сколько пробывшее без тела, уже слишком размыто и будет подавлено звериными инстинктами. Но получилось наоборот: человек одним махом заполнил собой все, непроизвольно взяв под контроль слух, зрение, обоняние, осязание. Дитятко пришлось даже немного ослабить хватку, чуть выпустить пёсье на свободу, потому как звериные инстинкты и память собачьих предков были выше его понимания.
Дитятко в новом теле учился ходить, есть, охотиться и не доверять тем, кто заботился о нем, хотя, надо отдать должное, хозяин, по кличке Перепел, ни разу не проявил к нему жестокость, с первого же дня после преображения обращаясь с ним, почти как с человеком. Но "преображенный" не мог верить одному из тех, кто его некогда обманул и убил, а теперь изгалялся над его жутковатым воплощением.
Бестии любили перед сном лениво "переговариваться", обмениваться впечатлениями дня. Дитятко осторожно, чтобы те не донесли потом хозяевам, интересовался прошлым соседей. На вопрос о междумирье Волк, подумав, послал соседу по вольеру ощущение жажды быть во плоти, осязать, чувствовать. Медведь вспомнил, как пахнул окровавленный металл его меча. Рысь промолчала. Дитятко засыпал потом в загоне, пропуская через сон запахи и звуки окружающего мира, а в полусне воскресил забытое чувство, что сам, пленсом, был воплощением боли, тоски и стремления прекратить существование, он даже представлял себя большим кровоточащим сердцем, витающим над миром.
Рысь никогда с ним не "говорила". Она была слаба и хотела умереть. Дитятко знал, что она и до бестии была самкой - хозяева всегда воплощали пленсов согласно их человеческому полу. С Рысью что-то пошло не так с самого начала трансформации. Хозяин, пожимая плечами, признавал, что в преображении зверей в бестии ошибки неизбежны. Рысь мучилась от боли с позвоночнике, ее раны от вживленной Перепелом брони кровоточили. Она часто лежала в своем загоне, редко охотилась, но когда ей привели недавно выведенного самца для спаривания, она атаковала его с неожиданной яростью и рвала так, что хозяева боялись встрять. Дитятко знал, что они рано или поздно ее уничтожат. Он даже жалел ее: она тоже страдала.
Медведь всегда хотел убивать, и в бытность человеком. Его посылали туда, где надо было посеять страх и хаос. Он однажды убил толкователя, и был горд, по крайней мере так понимал Дитятко его примитивные эмоции, но потом напоролся на опытного охотника-истребителя, чуть не погиб и стал осторожнее, осознав, что уязвим.
Пока Дитятко был на испытательном сроке, хозяева не давали ему поручений. Потом он стал охотиться, добывать себе в лесу пропитание, обходя людское жилье и заимки. Дитятко знал, что, если он покажет себя с дурной стороны, пса убьют, а человеческий дух вернется в междумирье (а может уже отправится в ад на вечные муки, обещанные людскими религиями), но если хозяева убедятся в его надежности, то ждать ему испытания кровью. Дитятко даже мечтал иногда, что встретит истребителя, а тот, как следовало из "фольклора" бестий, убив "преображенного", сразу освободит заточенную в нем душу. Бестии страшились встречи с истребителем, а Дитятко боялся не Той стороны - человеческое сознание пленса было почище любых пыток.
Когда Дитятко окончательно ощутил себя "преображенным", он боялся, что через некоторое время отупеет и забудет прежнюю жизнь, как те звери, что окружали его. Но была надежда, что он не похож на своих "братьев и сестер". Даже в бесконечности Междумирья он сумел сохранить свои воспоминания и мысли и продолжал осознавать себя человеком в ловушке, а не зверем на свободе. Дитятко врагом самому себе не был, таил все соображения внутри: зная способности бесовиков, боялся даже, что они мысли его могут прочитать. Потом понял, что таких, как их могущественный "вожак", мало.
Он помнил, как пожилой бесовик выдернул его из бесконечного кошмара Куртины и вогнал в тело собаки. Пес лежал на каменном полу и корчился от боли. Дитятко казалось, что он превратился в пучок тонких нитей, обжигающих как щупальца медузы, и эти нити, раня его самого, вытягивались все дальше и дальше, и тело оживало от онемения: подергивались лапы, сердце колотилось, пасть наполнялась горькой слюной. Человек с татуированным лицом, склонившийся над ним, заглянул ему в морду, удовлетворенно кивнул. Дитятко рванулся, чтобы схватить врага, ибо любой бесовик для него был врагом, но хозяева все предусмотрели - он был связан. Счастье, что они посчитали его порыв всего лишь реакцией агрессивного кобеля породы "баулия".
"Вожак" приезжал на ферму часто, не реже, чем три раза за сезон. С ним всегда была женщина, бледная, худощавая, с застывшим взглядом и восковым лицом. Бесовик водил ее за руку, и она тупо ковыляла за ним. К их приезду часто готовили новых зверей, "сырье", как называл их Перепел. Обычно это были собаки и волки, редко выдры, рыси или лисы. Таких зверей обычно разбирали быстро, как понял Дитятко, для охраны. На "сырье" хозяева и "вожак" много сил не тратили: редко кромсали или вживляли под шкуру шипы и броню, большинство оставалось на вид обычным зверьем, и с живущими в них пленсами побеседовать было невозможно - те уже людьми себя почти не осознавали (хотя "сырье" понимало приказы и, вообще, было умнее и опаснее обычных животных). "Вожак" проводил с ними не более получетверти, тогда как на создание разумных бестий у него уходило по полдня, и еще полдня его помощница, бледная женщина, отлеживалась в хозяйском доме.
Иногда приезжали заказчики: когда бесовики, когда обычные люди, имеющие власть или деньги. Недалеко от фермы "вожак", звали которого господин Толий, распорядился построить храм, чтобы не привлекать внимания к суете вокруг дома Перепела и его жены, мол приехали люди помолиться своему богу, чем не место - тихо, малолюдно, вековой лес шумит, шепчет о вечном. Для любопытных Перепел якобы торговал кроличьими шкурками, хотя кролей разводил взаправду, скармливал тушки неразумным бестиям - "сырью", которое на охоту в лес посылать было нельзя. Несколько рабов выполняли грязную работу, помогали хозяину выхаживать молодняк и избавляться от мертвечины. Жена Перепела, молчаливая южанка, во всем помогала мужу и командовала рабами и слугами. Дела на ферме шли хорошо.
