Кэт Мартин - Цыганский барон
– Тебе надо на лондонскую сцену, – сухо ответила девушка.
– Да, каждый цыган – прекрасный актер. У нас это в крови. В три года наши дети уже умеют морочить людям голову. Монг, чаво, монг! Проси, мальчик, проси! – Доминик усмехнулся. – Мы можем сыграть кого угодно, от нищего до короля.
– Ты и впрямь меня одурачил, – весело ответила Кэтрин.
– Тебе ведь не было по-настоящему больно?
– Нет, но, бьюсь об заклад, ты играл с вдохновением!
Доминик рассмеялся.
– Ты права, огненная киска, ох как права!
Кэтрин шутливо ткнула его под ребра, и он притворно застонал, схватившись за бок. Она улыбнулась, затем вздохнула: как хорошо, что все кончилось. Положив голову ему на плечо, такое сильное и надежное, Кэтрин закрыла глаза.
Поскрипывали повозки. Кони везли их куда-то далеко-далеко. Интересно, куда? Впрочем, если это путешествие приближает ее к дому, какая разница, куда ехать?
Дом. Англия. Там она снова станет графиней Арундейл, там не будет цыган, не будет каждодневной изнурительной борьбы за жизнь.
Там не будет теплого и надежного плеча человека, который сейчас рядом.
У Кэтрин почему-то вдруг заныло сердце. Впервые она задумалась, каково ей будет дома без него.
И с печальной ясностью она поняла, что ей будет ох как не хватать Доминика.
Глава 10
Там, в вышине,
Над вершинами гор,
В небесном сумраке,
Ночь расправляет волшебные крылья,
Сотканные из тумана и звезд.
Необъятен размах ее крыл ‑
Весь мир под ними.
Прекрасен и загадочен узор,
Чуден, как звездное небо.
Вальтер Старки
– Куда мы едем? – спросила Кэтрин.
Доминик выпрямился, расправил плечи. На жесткой деревянной скамье сидеть не очень-то удобно. Кэтрин уснула на его плече, и он старался править повозкой так, чтобы не разбудить ее. Один раз он предложил ей пойти поспать в вагончик, но она отказалась, предложила сама подержать поводья, чтобы он мог поспать.
– Мы едем в Рэтис, в Камарджу, на праздник святых Марий. Цыгане уже много лет приезжают туда, чтобы отпраздновать день своей святой покровительницы, Сары-ля-Кали.
– Расскажи мне об этом празднике.
Доминик улыбнулся.
– Никто не знает, когда возникла эта традиция и почему. Известно лишь, что две Марии – сестры Пресвятой Девы, ставите свидетельницами чуда Воскресения, оказались в этих местах после того, как их корабль разбился о скалы. Говорят, женщин спасла их прислужница Сара, цыганка.
– Интересно, – заметила Кэтрин. – Что же было дальше?
– В двенадцатом веке здесь построили церковь, названную Нотр-Дам де Рэтис[3]. С начала тринадцатого века каждый год в середине мая сюда стали приезжать пилигримы-католики, чтобы помолиться в церкви своих святых – Марий, но никто не знает точно, когда это место стали считать святым и цыгане. Только вот с каждым годом их стало приходить сюда все больше и больше. Так что каждый год сюда приезжают цыганские таборы.
– Чтобы отпраздновать «Черную Сару», – закончила за него Кэтрин.
Доминик кивнул.
– Говорят, она молится за Кочевое Племя. Наш народ верит, что собор стоит на ее мощах. Сюда приходят, чтобы помолиться заступнице и попросить святую о помощи. Кроме того, – усмехнулся Доминик, – это прекрасный повод для грандиозной пэшивы.
Кэтрин засмеялась:
– Да уж, вы не упустите случая, чтобы не устроить пьянку.
– Точно. А этот праздник – всем праздникам праздник. Когда еще увидишь столько соплеменников!
– И сколько нам еще ехать? – В вопросе Кэтрин прозвучало детское нетерпение. Она тоже любила праздники!
– Если нас ничто не остановит, завтра приедем.
– А потом, после праздника? Потом ты отвезешь меня домой?
– Да.
Кэтрин вздохнула с облегчением, и Доминик почувствовал укол совести. Бедная девочка! Она даже не догадывается, что ждет ее на родине. Непонимание, отверженность, презрение, может быть. Но все равно он не отступится. Как он задумал, так тому и быть.
В полночь они остановились, чтобы немного поспать. Весь следующий день тоже провели в пути. Сначала ехали по плодородной равнине. Зеленые поля. Виноградники. Постепенно ландшафт менялся: после щедрой природы южного Прованса пустоши и гнилые болота Камарджи казались особенно унылыми. Болотистая равнина уходила за горизонт. То там, то здесь виднелся тамариск, низкорослый, колючий, словно ощетинившийся от обиды на землю, родившей его таким уродцем. Зато птиц было! Чайки, цапли, утки и ржанки кружили над прибрежными болотами. Иногда пролетали и голубые ибисы.
Солнце светило вовсю, на небе – ни облачка, и, если бы не прохладный ветер, неизменно дующий с севера, с гор, жара была бы невыносимой.
– Этот ветер называют мистраль, – сказал Доминик. – Он дует здесь круглый год.
– Холодноватый ветерок.
– По крайней мере, мошкара не кусает, и грязь быстрее сохнет.
Табор проезжал мимо небольших рощиц с хилыми низкорослыми деревьями; по сравнению с ними иногда встречавшиеся кипарисы казались гигантами. Кэтрин сидела черных буйволов, белых мохноногих лошадок, зайцев и маленьких степных черепашек.
– Смотри, Доминик, – воскликнула Кэтрин, показывая в сторону стаи розовых фламинго. На фоне холмов из белого известняка крылья птиц поражали необычной яркостью расцветки, изысканной игрой оттенков оперения. Медлительные птицы, стоявшие в философской задумчивости на одной ноге, вдруг, к немому восторгу Кэтрин, взмывали в небо, словно всполохи волшебного огня.
Доминик наблюдал за ней с восхищением, глубоко тронутый ее способностью замечать красоту во всем.
– Надо только уметь видеть прекрасное, – сказал он.
Всего лишь несколько месяцев назад Кэтрин только бы фыркнула в ответ. Но сейчас, проехав с табором не один десяток миль по землям, населенным созданиями такими же дикими и свободными, как и цыгане, Кэтрин научилась видеть мир по-другому, считая себя частью природы, частью этой красоты. Дома все будет иначе, невольно подумала Кэтрин. Там не будет свободы.
Чем ближе к Рэтису, тем чаще им встречались стада коров и лошадей.
– Эти крепкие лошадки – арабской породы, – пояснял Доминик. – Пусть они невелики ростом, зато очень выносливы.
Пастухи все как на подбор носили яркие рубахи, коричневые облегающие бриджи и отороченные бархатом куртки.
– Посмотри, в руках у них трезубцы, фишероны, – говорил Доминик Кэтрин. – Пастухи используют его вместе с хлыстом.
В Рэтисе, городе святой Марии, Кэтрин удивляли дома: маленькие, белые, они казались игрушечными. Ощущение это усиливали двускатные красные черепичные крыши и нарядные белые занавески на окнах. Мостовые были выложены камнем. Прически у женщин тоже были кукольными: высоко поднятые волосы перетянуты бархатными или кружевными лентами. Мужчины большей частью были в белых рубахах, носили черные узкие галстуки, подпоясывались широкими красными кушаками.
Церковь была видна издалека: каменное, похожее на крепость сооружение поднималось над поросшей зеленым камышом и болотной зеленью равниной. По всей видимости, в городке справляли свадьбу: колокол празднично гудел, созывая гостей. Цыгане встали табором на пустыре между городом и морем.
Каждый год, как велит традиция, таборы занимают когда-то отведенные им места.
Для пиндаров – племени, к которому принадлежала мать Доминика, обычай этот был как нельзя кстати, иначе им не досталось бы места: пятачок у города был тесно заставлен повозками и палатками.
– Les caraques! – крикнул провансалец проезжающему мимо каравану.
Доминик умело прокладывал путь между крикливыми торговцами и ремесленниками. Женщины вытряхивали одеяла и матрасы. Торговки предлагали купить тканые шерстяные накидки, букетики диких цветов, детские туфельки. Были здесь и зубодеры, и ловцы крыс. Словом – товары и услуги для любого кошелька. Местные жители радовались любой возможности заработать.
Едва встали лагерем, Кэтрин лихорадочно принялась за работу, чтобы осталось время посмотреть город. После полудня началось представление: здесь были и цирковые акробаты, и жонглеры с ножами, и танцующие медведи, и скрипачи, и гадалки. Уличные музыканты играли на флейтах, барабанах и свирелях.
Почти в центре лагеря, окруженная толпой смеющихся ребятишек, выступала толстая дама с дрессированными собачками, одетыми в розовые платьица и штанишки. Одна шелудивая дворняжка сидела на задних лапках на палке, которую поднимали с земли двое темнокожих мужчин. Четвероногая актриса, кажется, светилась от гордости за свою ловкость и всем своим видом опровергала утверждение о том, что собаки не умеют улыбаться.
– Домини!
К ним сквозь толпу пробирался старый Арманд.
– Вижу, ты наконец здесь, – сказал он и улыбнулся Кэтрин своей беззубой улыбкой, – и даже свою леди не потерял.
