Фест - Адольф Гитлер (Том 2)
Оскорбительное нахальство такого рода высказываний не затушёвывало между тем их самоободряющего характера – ведь НСДАП оставалась маленькой партией с утрированной жестикуляцией. Но Гитлер – хладнокровно, будучи сам наготове и готовый ввести в бой свои кадры – ждал нового обострения ситуации, что должно было облегчить ему прорыв для превращения её в массовую партию. Несмотря на все своё рвение, несмотря на все свои организационные тревоги, он до сего времени оставался в тени старательно, хотя и без блеска функционировавшей республики. Его харизма, столь успешно сохранившаяся в патетических суматохах, в нормальных условиях грозила раствориться. Ведь порой казалось, что нация была вот-вот уже готова пойти, наконец, на мировую с республикой и невзрачной серостью обстановки, готова похоронить все эти надуманные реальности и героико-романтические воспоминания и примириться с буднями истории. Правда, выборы в рейхстаг продемонстрировали беззвучный процесс разложения буржуазной среды и появлением многочисленных осколочных партий возвестили о скрытом кризисе системы, да и число членов партии Гитлера дошло уже почти до 150 000. Но ещё в начале следующего года преподающий в Бонне социолог Йозеф А. Шумпетер говорит об «очень большой и, возможно, ещё возрастающей стабилизации наших социальных отношений» и заверяет: «Ни в каком смысле, ни в какой области и ни в каком направлении не представляются поэтому вероятными ни взлёты, ни катастрофы».[128 - Schumpeter J. A. Aufsaetze zur Soziologie. Tuebingen, 1953, S. 225.]
Гитлер оценивает положение резче и зорче. Имея в виду психологию немцев во время этого короткого счастливого периода в истории республики, он говорит в одной из своих речей: «У нас есть третья шкала оценок – боевой дух. Он жив, хотя и погребён под грудой чужих теорий и доктрин. Какая-то большая, мощная партия старается доказывать обратное, пока вдруг не приходит и не начинает играть самый обыкновенный военный оркестр, и тогда тот, кто плетётся позади, вырывается иной раз из своего сонного состояния, внезапно начинает ощущать себя частицей народа, который марширует и с которым идёт и он. Так и сегодня. Нужно только показать нашему народу это лучшее – и вы увидите: вот мы уже и маршируем».[129 - Adolf Hitler in Franken, S. 81.]
С этого момента он ждёт сигнала к бою. Вопрос заключался только в том, сможет ли партия сохранить в течение этого времени свою динамику, свои надежды, свои представления о цели и образ избранности фюрера – всю эту систему фикций и призрачной веры, на которой она стоит. В своём анализе итогов выборов в мае 1928 года Отто Штрассер жаловался, что «спасительная миссия национал-социализма» не нашла массового резонанса, неудачным, в частности, оказалось вторжение в пролетарские слои[130 - Опубликовано в кн.: Kuehnl R. Op. cit. S. 344 (Dok. Nr. 34).]. Действительно, приверженцами партии были преимущественно служащие, мелкие ремесленники, группы крестьян, а также охваченная романтическим протестом молодёжь – авангард тех слоёв, что были больше других восприимчивы к будящей музыке «самого обыкновенного военного оркестра». Но всего несколько месяцев спустя ситуация на сцене полностью изменилась.
Книга четвёртая
Время борьбы
Глава I
Прорыв в большую политику
Мы снова начинаем борьбу своими испытанными методами и говорим: Атаковать! Атаковать! Атаковать снова и снова! Если кто-то скажет: – Ну, не могут же они ещё раз… то я говорю: Я могу не только ещё раз, я смогу ещё десять раз.
Адольф Гитлер
Переломный момент. – Гугенберг и имперский комитет против плана Юнга. – Гитлер-тактик. – Кампания. – Контакты. – «Коричневый дом». – Разрыв с Гугенбергом. – Проникновение в новые слои. – Чёрная пятница. – Тотальный кризис. – Прорыв к массовой партии. – Тихая гражданская война. – Адольф Гитлер пожирает Карла Маркса/» – Молодёжное движение собственного покроя. – Правительство Брюнинга. – Разрыв с Отто Штрассером. – Гитлеровский социализм. – Бунт Стеннеса. – Фюрер, как и папа римский, непогрешим. – Предвыборная борьба.
Свою первую массированную атаку на тогда как раз стабилизировавшуюся республиканскую систему Гитлер начал летом 1929 г., и ему сразу же удалось продвинуться далеко вперёд. До этого он долго был в поисках какого-то мобилизующего лозунга, но тут внешняя политика Штреземана дала ему материал для агитации. Он использовал все имевшиеся в его распоряжении средства, чтобы в обстановке вновь разгоревшегося спора о репарациях освободить НСДАП из изоляции, снять с неё клеймо осколочной партии и вывести её на сцену большой политики. Благоприятным для него фактором была тесная временная и психологическая связь его прорыва с последующим мировым экономическим кризисом, так что он получил возможность как бы заранее опробовать свои средства, организации и тактические методы: споры вокруг репараций стали прологом к тому затяжному кризису, который охватил республику и уже не отпускал её до самого конца. Гитлер же одновременно и клеймил этот кризис, и искусно его подстёгивал.
Строго говоря, поворотный пункт обозначился со смертью Густава Штреземана, последовавшей в начале октября 1929 г. Германский министр иностранных дел подорвал своё здоровье, пытаясь побороть сопротивление против сложной внешнеполитической концепции, которая, хоть и называлась «политикой выполнения» Версальского договора, на самом деле была направлена на его постепенную отмену. Почти до самого своего конца Штреземан, хоть и не без внутренних сомнений, выступал за принятие того проекта урегулирования вопроса о репарациях, который был предложен комитетом экспертов под руководством американского банкира Оуэна Д. Юнга. Этот проект предусматривал значительное улучшение существовавших условий. Более того, благодаря настойчивости и дипломатическому умению Штреземана он увязывался с планом досрочного вывода оккупационных войск союзников из Рейнской области.
Тем не менее, соглашение натолкнулось на ожесточённый отпор и во многих отношениях разочаровало даже тех, кто понимал зависимое положение страны. Было просто трудно согласиться с почти шестьюдесятью годами выплат по репарациям, если средств не было даже на взносы первых лет. Именно поэтому 220 известных представителей мира экономики, науки и политики в публичном заявлении выразили большую озабоченность. Среди них были Карл Дуйсберг, Адольф Гарнак, Макс Планк, Конрад Аденауэр и Ханс Лютер. Спустя 11 лет после окончания войны этот план, казалось, издевался над идеей «семьи наций», воплотившей в себе пафос эпохи, и беспощадно вскрывал противоречие между победителями и побеждёнными, так и не преодолённое, хоть и прикрываемое поверхностными жестами примирения. Тем более, что план этот в качестве основания для покрытия долгов, которые должны были выплачиваться вплоть до 1988 г., снова ставил в повестку дня проблематичную статью (186) 231 об ответственности за войну, а между тем эта статья однажды уже тяжело травмировала сознание нации. На основе далёкого от реальности плана радикально-националистические группы сумели сполна использовать в своих целях ядовитое действие формулы «Le boche payera tout»[131 - «Боши заплатят за все» (фр.) – Примеч. пер.]. А то, что должно было стать дальнейшим шагом к постепенному преодолению последствий войны и тем самым помогать стабилизации республики, превратилось, наоборот, в «точку кристаллизации принципиальной оппозиции против Веймарской „системы“.[132 - Bracher К. D. Aufloesung, S. 291.]
9 июля 1929 года радикальные правые объединились в имперский комитет по проведению плебисцита против плана Юнга. В ходе яростной, шумной барабанной кампании, которая не утихала около девяти месяцев, вплоть до подписания соглашения, и в которую из крайне левых включились и коммунисты, правые свели сложную сеть причин и следствий к нескольким запоминающимся лозунгам и пытались путём бесконечного их повторения закрепить в психике людей ненависть к чётко очерченному образу врага. План Юнга был по их слова «смертным приговором тем, кто даже ещё не родился на свет», «Голгофой немецкого народа», который палач «с издевательским хохотом распинает на кресте». Одновременно «национальная оппозиция», выступившая здесь впервые общим фронтом, потребовала перечеркнуть статью об ответственности за войну, покончить со всеми репарациями, немедленно освободить оккупированные области и, наконец, привлечь к ответственности всех министров и представителей правительства, которые способствовали «закабалению» немецкого народа.
Во главе комитета стоял 63-летний тайный советник Альфред Гугенберг, недалёкий и бессовестный честолюбец. Он начинал свою карьеру комиссаром по заселению восточных земель, затем был членом директората фирмы Круппа, после чего создал широко разветвлённую империю прессы, которая помимо многочисленных газет контролировала также рекламное издательство, телеграфное агентство и, наконец, кинокомпанию УФА. Будучи доверенным лицом дельцов тяжёлой промышленности, он кроме всего прочего имел в своём распоряжении значительные денежные средства, и все это целенаправленно использовал для того, чтобы покончить с «республикой социалистов», разбить профсоюзы, а на классовую борьбу низов, как он выражался, ответить классовой борьбой высшего слоя общества. Этот приземистый, упитанный господин с густыми усами и ёжиком коротко подстриженных волос напоминал воинственного портье на пенсии, а не воплощение гордых и горьких принципов, как ему этого хотелось.
