MAKC MAX - Взгляд василиска
#1Эчпочмаки - татарские пироги с мясом и картошкой; зур бэлиш - пирог по-башкирски.
Собственно, и искать, долго не пришлось. Различного рода заведений много было и на противоположной стороне проспекта. Караваев выбрал арабскую кофейню, устроился рядом с окном, так чтобы видеть вход в "Тройку", и честно просидел там полтора часа. Однако Реутов загулял не на шутку - он сидел со своей девицей в ресторане уже более двух часов и выходить, судя по всему, пока не собирался - и Караваеву, в конце концов, пришлось сменить дислокацию. Ну не торчать же у арабов еще полтора часа? Кофе там был для него слишком крепкий - ну, чашка, ну, две, туда-сюда, но ведь и о здоровье следовало подумать - а сладости приторные. И потом Караваеву и за первые-то полтора часа успели уже предложить и анашу, и женщину, и наргилу1 с гашишем, а десять минут назад намекнули даже на возможность познакомиться с одним "замечательным мальчиком".
#1Наргила - другое название кальяна.
Караваев еще немного погулял, благо дождь перестал, купил от нечего делать серебряную фляжку на 340 грамм в ювелирном магазине рядом с рестораном, где Реутов развлекал свою слишком молодую на взгляд Ильи подругу - "А, пожалуй, что они с Зоей почти ровесницы ..." - и вскоре нашел новый наблюдательный пункт. На этот раз это была русская кондитерская, и, значит, можно было обойтись обыкновенным чаем и каким-нибудь не очень большим десертом, но зато вид из окна открывался просто великолепный. Нево Реутова стоял как раз напротив окна. В кондитерской он Реутова и дождался, однако затем все поехало совсем не в ту сторону, куда планировал Илья. Для начала он увидел, как некто, не привлекающий к себе внимания нарочито усредненным внешним видом, проходя мимо пепельно-серой машинки медленным "прогулочным" шагом, не выбивающимся из общего ритма движения на этой улице, вдруг присел, вероятно, чтобы завязать развязавшийся шнурок. Но Караваеву очень не понравилось то движение рукой, которое сделал этот невзрачный человечек. Во всяком случае, если бы Илье надо было поставить на корпус машины маячок, сделал бы он что-нибудь именно в этом роде.
"За ним следят?"
Как выяснилось буквально через полчаса, именно это теперь и происходило прямо на глазах Ильи. Реутов со своей блондинкой появился в начале двенадцатого, и, пока они, не торопясь, "с разговорами", шли к машине, Илья расплатился и вышел на улицу. Расчет времени оказался абсолютно точным, поэтому тронулся он вслед за ними как раз с такой паузой во времени, которая обеспечивала ему надежную дистанцию. Впрочем, если бы в этом возникла необходимость - а она-то как раз и не заставила себя ждать - он мог позволить себе отстать еще больше, так как, знал домашний адрес Реутова. Однако, во-первых, он не хотел откладывать разговор на завтра, так как, завтра могли появиться другие проблемы, а во-вторых, ему очень не понравился Воевода, нечувствительно возникший между Майбахом Караваева и Нево Реутова.
"Господи, - подумал он едва ли не с тоской. - Третий день в городе, и уже вторая слежка ... Они тут, что все головой ударились?"
Но кто, чем и обо что ударился, пока было неизвестно. А вскоре события приняли такой оборот, что впору стало задуматься над тем, не стоит ли по добру, по здорову отойти в сторону и не лезть на рожон. У него ведь и так неприятностей хватало, зачем, спрашивается, ему еще и чужие? Однако любопытство сгубило не одну только кошку, и Илья решил взглянуть, куда доставят Реутова "не установленные" злоумышленники. Понимающему человеку, место и само по себе многое могло рассказать и о них самих, и, что самое интересное, о В.Б. Реутове. И тут Караваева ждали весьма неоднозначные открытия. Сначала, похитители показались ему кем-то вроде бандитов покойного "красавчика". Но, когда лодка с телом Реутова отошла от набережной "Православного воинства" и направилась к ржавой посудине, торчавшей на якоре совсем недалеко от берега, один из пассажиров Воеводы пересел в ожидавший его здесь же, у тротуара, армейский "Командир" с номерами Генерального Штаба. И это было настолько необычно, что Илья решил немного последить за баржей и вскоре увидел второе действие этого отнюдь не рядового, как уже стало ему понятно, спектакля. Около двух часов ночи, на баржу доставили еще одного клиента, но на этот раз в сознании и наручниках, и не абы как, а на полицейском Русо-Балте с мигалкой и номерными знаками оранжевого цвета, указывавшими на принадлежность Министерству Внутренних Дел.
"Что же у них за заведение такое на этой барже?" - не на шутку удивился в конец заинтригованный всеми этими непонятками Илья. Ему, даже больше, нежели кому-нибудь другому, было хорошо известно, что ни в одной нормальной стране - а русский каганат, несомненно, был государством с устоявшейся репутацией - генштабисты арестами кого бы то ни было, не унижаются и с полицейскими никаких дел не крутят. Да и вообще, если от контрразведки - тем более, военной - еще можно было ожидать чего-нибудь эдакого, экзотического, например, устройства где-нибудь, а хотя бы и на барже (вдали, так сказать, от глаз общественности) тайной тюрьмы, то полицейские на такие фокусы шли крайне редко и неохотно. Под прокуратурой ходят родимые, а с ней особо не забалуешь. И случалось такое обычно в странах с совсем иной репутацией, в Гондурасе, скажем, или Канаде долбанной какой-нибудь. Но не в России же, честное слово! Вообще тут было над чем подумать, даже если бы человек, которого в бессознательном состоянии привезли ночью на баржу, и не был настоящим Реутовым. В этом случае, можно было бы, пожалуй, и отступить. Однако это, несомненно, был он, и обстоятельство это в корне меняло дело.
А еще через сорок минут, когда Илья решил, было, отъехать до утра на отдых, он обнаружил, что странной баржей интересуется не один только он. Набережная опустела, пошел мелкий дождь, и, не смотря на свет фонарей, рассмотреть что-нибудь в этой заштрихованной мгле стало крайне затруднительно. Однако такая погода часто вводит в соблазн даже очень опытных людей, которым начинает казаться, что теперь-то они уже в полной безопасности. По-видимому, именно это и произошло с тем неизвестным, который - какое совпадение! - тоже наблюдал за ставшей из-за дождя почти невидимой ржавой посудиной. Сначала Караваев уловил неясное движение в пятне глубокого мрака, сплотившемся под кронами деревьев крохотного скверика, разбитого вокруг высокого бронзового креста - монумента, поставленного в память солдат и офицеров 8-го Виленского гусарского полка, погибшего при обороне мостов через Неман в 1959 году. Через несколько секунд движение повторилось. А еще через четверть часа, зайдя с противоположной стороны, Илья обнаружил сначала припаркованный в кустарнике тяжелый германский Цундап-Глорию, а еще через пять минут, когда он совсем уже, было, рассмотрел наблюдателя, выяснилось, что и за ним самим кто-то смотрит из-за выстроившихся на стоянке перед боковыми воротами монастыря машин. Прикинув, что новый персонаж, скорее всего, следит не за ним, а за баржей и, может быть, одновременно за первым наблюдателем, и, соответственно, машины, на которой приехал сюда Илья, и которую он оставил довольно далеко от набережной, видеть не мог, Караваев решил уйти со сцены, как можно быстрее. Но не насовсем, а чтобы вернуться сюда позже и во всеоружии. Так он и сделал, предполагая, что, если в планы не известных ему злодеев не входит немедленное убийство Реутова, то до утра ему здесь все равно ничего не светит. Он был один, а это означало, что выполнить работу нормальной - пусть и маленькой - боевой группы он сможет, только тщательно все, обдумав и хоть как-то подготовившись к тому, что ему, возможно, предстояло делать. В любом случае, он не был уверен, что ему следует или действительно придется заниматься освобождением пленника. Были и другие варианты - например, натравить на баржу жандармов или речную полицию - однако, прежде чем что-то решить, надо было сначала максимально прояснить обстановку.
Он отступил в темноту и тихо, как мышь, ушел из зоны наблюдения неизвестных ему людей, наличие которых наводило Илью на определенные, весьма, надо отдать должное, интересные мысли и означало, кроме всего прочего, что в дальнейшем у него могут оказаться, пусть и временные, но все-таки союзники. А пока суд да дело, он вернулся к машине и поехал отдыхать.
3.
Петров, Русский каганат, 19-20 сентября 1991 года.
Первые десять-пятнадцать минут ему было ни до чего, ни до своего вида, ни до того, чтобы кого-нибудь бояться или, еще того хуже, стесняться. Похоже, Реутов себя основательно переоценил. Времена, когда он легко переплывал Волгу, безвозвратно ушли в прошлое. Он и из воды-то с трудом вылез, не чувствуя уже даже холода, и не слишком хорошо понимая, где он и зачем. Однако вылез все-таки. Выбрался ползком на скользкий, едва ли не обледенелый гранит, протащился на четвереньках метр-два и даже хотел, было, встать, но тут оказалось, что закоченевшие ноги его не слушаются. Встать Вадиму помогла Полина, которую, как он вспомнил позже, и саму била крупная дрожь, так что зуб на зуб не попадал. Впрочем, тогда он это, если и заметил - а ведь не только заметил, но и запомнил! - то совершенно не осознал.
