E.Allard - E Allard Prizraki proshlogo
— А Олег, сейчас будем репетировать сцену на пляже. Приготовься.
— Какую сцену на пляже? — удивился я. — У меня в сценарии ничего такого нет.
Лифшиц бросил на меня взгляд, нахмурился, и матерно выругался.
— Лиля! — заорал он. — Почему Верстовскому не дали новый сценарий?
Лиля мгновенно подскочила к нему и растерянно посмотрела вначале на меня, потом на Лифшица.
— Юра, я ничего не знаю про новый вариант, — пролепетала она.
Лифшиц почесал репу и проговорил:
— Ладно, там все просто. Как скажу, так и будешь делать, — обращаясь ко мне, важно проговорил он.
— А где Дмитрий Сергеевич? — спросил я.
— Он с Мельгуновым сцены снимает. А я буду здесь работать с тобой и Миланой, — очень гордый собой, объяснил Лифшиц
Я заметил, что в отсутствии Верхоланцева, Лифшиц быстро переходил со всеми на «ты», будто возвышал себя таким образом.
— А Милана где? — оглядываясь по сторонам, спросил я, вспомнив про сувенир.
— Верстовский, много вопросов задаёшь, — надменно изрёк Лифшиц. — Сейчас она выйдет. Так, слушай меня внимательно. Дмитрий Сергеевич решил снять несколько сцен, Белла и Франко в молодости. Поскольку ты и так моложе Северцева. Тебя и гримировать, сильно не придётся. В общем, пара кадров об их любви. А вечером уже будет снимать с Игорем Евгеньевичем. Если он сможет, конечно, — добавил он угрюмо.
Я огляделся по сторонам, около пляжа находилось несколько больших трейлеров, особенно выделялся один — самый большой, роскошный, похожий на коттедж на колёсах. Я надеялся, что из него выйдет Милана. Но она подошла с другой стороны, одетая в короткие шортики и блузку, завязанную узлом на животике, что делало ее по-домашнему очаровательной.
— Привет! — сказала она, взяв меня за руки, показав в мягкой улыбке прелестные ямочки на щёчках.
Мне хотелось её тут же обнять, но я подумал, что мне представится богатая возможность для этого. Официальная. Я поцеловал ей руку, подержав в своей руке немного дольше, чем позволяли приличия.
— Так, давайте репетировать, — скомандовал Лифшиц. — Сразу на камеру будем. Вот здесь, — указал он на пятачок, вокруг которого был выложен круг из рельсов с тележкой и камерой. — Ляжете рядом друг с другом, и будет о чем-нибудь беседовать. Неважно о чем. Это будет идти с музыкальным фоном. Понятна задача?
Я кивнул, подумав с досадой, что эротические сцены с Миланой представлял себе несколько иначе. Когда мы устроились рядом, я сказал:
— Милана, у меня есть для тебя маленький сувенир.
Улыбнувшись, она лукаво спросила:
— Это в честь чего?
— Просто так. Решил подарить.
— Правда? А я думала, ты помнишь, какой сегодня день. А ты забыл, негодник, — щёлкнув меня по носу, с наигранной обидой проговорила она.
— А какой день? — не понял я.
Она упала на спину и засмеялась.
— Мой день рожденья! — звонко крикнула она.
— Я не понял, это по правде, или по фильму?
Она положила мне руки на плечи и, взглянув пристально в глаза, прошептала:
— Взаправду. Вечером будет торжество. Для своих. Но я тебе приглашаю, раз ты уже подарок купил.
— Здорово!
— Олег, ну что ты как тухлая рыба, — мрачно пробурчал Лифшиц, сидевший рядом на корточках. — Никакой жизни, ты же не зомби изображаешь. Больше чувств, страсти в глазах! Никогда баб не любил? Ведёшь себя, как пидор, — сквозь зубы прошипел он.
Мне безумно захотелось вмазать по физиономии зарвавшегося Эйзенштейна, но Милана сжала мне руку, и запал мгновенно исчез. Мы начали репетировать. Пригревало солнце, миллионами алмазов сверкали волны залива, и глаза Милана призывно мерцали, заставляя мою голову кружиться от счастья.
— Ладно, — холодно сказал Лифшиц. — Ещё репетиция и будет снимать.
Меня разморило. Было так хорошо рядом с Миланой, что я уже не злился на слова второго режиссёра. Мне стало жаль Лифшица, который бесновался, ощущая себя лишним на нашем празднике жизни.
— Так, хватит. Идите переодеваться и гримироваться, — деловито проронил Лифшиц, когда мы всласть наговорились с Миланой. — Боря, сейчас будем снимать.
Когда мы вернулись с Миланой, я увидел, что около камеры на тележке сидит увалень в мешковатых джинсах и взмокшей от пота неопределённого цвета футболке с коротким рукавом. Кирилл Невельский, главный оператор-постановщик, видимо, был с Верхоланцевым и Мельгуновым, а здесь орудовал второй оператор Боря. Рядом с тележкой сидело на корточках двое техников из обслуживающего персонала, и держали белые отражатели. Солнце уже припекало не по-детски. Лифшиц сделал знак стоящему рядом помощнику с мегафоном, тот проорал:
— Тишина на площадке!
— Фонограмма пошла! Мотор! Плейбэк. Начали! — с удовольствием скомандовал Лифшиц.
Я ощутил, как крутятся лопасти ветродуя — стационарного вентилятора, установленного на тележку, чтобы у нас красиво развевались волосы. Мы вновь начали мило беседовать с Миланой о пустяках, нас приятно обдувало ветерком. Я мог целовать ее, прижимать к себе, как мне хотелось. И за это ещё и получу деньги. Восхитительная работа.
— Так, перерыв. Потом в воде будем снимать, — бросил Лифшиц. — Верстовский, тебе раздеваться придётся. Не испугаешься?
— Уже сейчас дрожу, — саркастически ответил я.
Лифшиц молча пошёл по пляжу, раздавая указания, хотя и без него все крутилось и вертелось. Он играл роль пятого колеса в телеге — не мешает, а толку никакого. Техники начали разбирать камеру, установленную на тележку. Милана устроилась на раскладном стульчике, подставив лицо солнечным лучам. Я улёгся у её ног, как паж у трона королевы. Бросив лукавый взгляд, она спросила:
— Ты действительно мне что-то купил?
— Да. Сейчас принесу! — вскакивая на ноги, — сказал я.
— Подожди. Вечером подаришь, — остановила она меня, закрываясь рукой от солнца. — Олег, только я тебя прошу. На вечеринке никаких снимков. И обо всем, что увидишь — никому. Молчок. А увидишь, ты там всякое, — ядовито протянула она. — И, скорее всего, тебе это не понравится.
Я присел рядом и, улыбнувшись, объяснил:
— Милана, я же тебе говорил, мне эти гламурные похождения до фонаря. Я даже жёлтую прессу не читаю никогда. И ящик не смотрю.
— А чем же ты занимаешься вечерами? — поинтересовалась Милана игриво.
Я усмехнулся и промолчал. Лёг на спину, прикрыл глаза, сквозь щёлочки рассматривая стройные, загорелые ноги Миланы, пытаясь разглядеть лучше то место, где они сходились. Но совесть меня грызла — развлекаюсь, но практически не продвинулся в своих исследованиях. У меня были только догадки, а на них далеко не уедешь. Я передёрнулся, вспомнив, как Михаил Иванович в последний наш телефонный разговор недовольно орал в трубку. Я не смог сделать ни фотографий, ни внятной статьи.
— Верстовский, ты заснул? — услышал я окрик Лифшица, открыл глаза, и чуть не расхохотался.
Прямо надо мной склонился измочаленный второй режиссёр, его потную, багровую физиономию, искажённую злобной гримасой, обрамляли всколоченные кустики волос, что делало его похожим на гоблина. — Грим поправь! Быстро! Сейчас в море снимать будем! Балбес!
Я поплёлся в трейлер к маме Гале. Какой смысл наносить грим, если все смоет вода? Но гримёр долго колдовала надо мной, что-то поправляла, причёску, глаза. Я вышел из трейлера и залюбовался обнажённой наядой, которая сидела на краю деревянной платформы и болтала ножками. Увидев меня, она соскользнула в воду, отплыла подальше и остановилась, покачиваясь на волнах. Я сбросил джинсы, запутавшись в штанине, сорвал рубашку и бросился в воду.
— Куда ты, чёрт! — заорал Лифшиц. — Камера не готова!
Но я не слышал, ринулся вперёд, словно за призом в миллион баксов, ощутив, как вздымаются волны, поднимая высоко вверх и бросая вниз. Краем глаза я заметил тёмную массу, стремительно приближавшуюся к Милане, которая разбросав руки и ноги, беззаботно лежала на спине, закрыв глаза.
— Милана, осторожно! — закричал я, с силой махнув рукой, показывая направление.
Она вздрогнула, судорожно оглянулась и в ту же секунду ушла под борт катера, выкрашенного ядовитой синей краской. Я замер, с ужасом наблюдая, как при замедленной съёмке, рассекая волны, тёмная махина пронеслась над Миланой, обдав меня фонтаном брызг. У меня потемнело в глазах, словно разом выключили солнце, как люстру. Через мгновение я опомнился, заработал руками и ногами с удвоенной силой, оказался на том самом месте, где только что была Милана, нырнул, пытаясь в прозрачной воде разглядеть её, и где-то у самого дна увидел распластавшееся тело.
Подхватил, вытащил наверх, обхватив рукой за плечи, поплыл к берегу. Там уже столпился народ, слышались матерные ругательства, крики. Я быстро пощупал Милане пульс, и, не обращая внимания на присутствующих, начал делать искусственное дыхание. Она закашлялась, присела. На виске алела глубокая царапина, руки, ноги иссечены в кровь. Только сейчас я осознал, что она была на волоске от гибели. Я огляделся, и увидел бледного, как полотно Верхоланцева, он упал рядом на колени, и, прижимая Милану к себе, забормотал:
