Андрей Колганов - Жернова истории - часть 1
Немало головной боли добавляли и затерявшиеся на просторах наших железных дорог составы с импортными грузами, как и нередкие случаи массового хищения товаров из этих составов. И все это валилось на мою голову. Не только на мою, конечно – доставалось и таможенному управлению, и контрольно-ревизионному, и отделу претензий, и НКПС, и транспортной милиции, да и на коллегию НКВТ скандалы выплескивались далеко не один раз. Валютный отдел Минфина тоже не оставался в стороне, как и самые влиятельные заказчики, прежде всего, из ВСНХ.
Но и общая политика закупок за рубежом также заставляла меня задуматься. Да, сейчас, когда наша промышленность только-только встает на ноги после войны, и внутреннее производство многих видов сырья не поспевает за ее довольно стремительным восстановительным ростом, закупки сырья за рубежом являются неизбежным злом, позволяющим смягчить проблему сырьевого голода. Но если не принять срочных мер к организации внутреннего снабжения сырьем, то не останется достаточных валютных резервов, чтобы организовать массовый ввоз машин и оборудования для коренной технической реконструкции народного хозяйства. А ведь еще год-два, и эта проблема встанет в полный рост!
Конечно, против импорта хлопка возразить было нечего. При старом режиме текстильная промышленность тоже зависела от ввоза сырья, да и на расширение посевов хлопка в Средней Азии и в Азербайджане надо было затратить немало времени, решив при этом массу сложнейших проблем. Кроме того, хлопок особо высокого качества мы пока выращивать вообще не научились. Поэтому в условиях недогрузки мощностей наших текстильных фабрик, от работы которых во многом зависело благополучие людей всего Центрального промышленного района, деваться было некуда – хлопок приходилось ввозить. Да и не дать стране хлопчатобумажные ткани (тот же ситец) — значит, не получить от крестьян достаточно хлеба для экспорта и для снабжения городов.
Еще больше оказалась зависимость от импорта шелка (более 80 %) и тонкорунной шерсти (почти 100 %). Да даже грубой шерсти сильно не хватало. С сахаром и подсолнечным маслом положение было вообще ужасное – за годы гражданской войны выращивание подсолнечника и сахарной свеклы практически прекратилось, а заводы по их переработке пришли в полное расстройство. Рынок совсем оскудел и питался только тонким ручейком импорта, ну и, конечно, контрабандой. Но тут все же можно было надеяться на сравнительно быстрое восстановление посевов.
Однако с ввозом кожевенного сырья ситуация совсем иная. Тратим валюту на импорт кож, а с обувью положение ужасное. Потому что внутреннее производство кожи упало катастрофически, а импортируем хотя по нынешним небогатым временам и много, но только 17 % от дореволюционного уровня. Производство поэтому сократилось донельзя. Контрабанда в таких условиях процветает. И из Польши тянут, и из Румынии, и даже из Турции и Ирана. А ведь сырье-то внутри страны есть! Только надо уметь его взять. Тут уж пришлось как следует насесть на Главкожу ВСНХ:
— Сейчас забой скота у нас составляет примерно две трети дореволюционного, а выделка отечественного кожсырья упала чуть ли не в десятки раз! Поэтому наш импорт в этом случае – лишь следствие нашей бесхозяйственности!
Представителю ВСНХ крыть было нечем, но он все же пытался защищаться:
— Вы сами знаете, в каком плачевном положении оказалась наша кожевенная промышленность, да и вся система заготовки кож после войны! Тем не менее, Главкожа ВСНХ только в этом году добилась пуска несколько сотен местных предприятий по выделке кож.
— Вот! — воскликнул я. — Именно поэтому пути и надо идти. Только подобных предприятий нужны не сотни, а тысячи, чтобы они ориентировались не только на сырье с крупных скотобоен, но и были способны привлечь кожсырье непосредственно из мелких крестьянских хозяйств. Тогда и не надо будет выпрашивать контингенты и валютные ресурсы для импорта.
— Вам легко говорить! — отбивался представитель ВСНХ. — Бюджет у нас тоже не каучуковый. Его на все не растянешь! Вы хоть представляете себе, какие нужны ассигнования, чтобы создать эти несколько тысяч кожевенных предприятий?!
В общем, поговорили. Когда накал страстей немного поутих, договорились подать совместную записку от Наркомвнешторга и ВСНХ в Совнарком и Госплан о желательности форсировать развитие местной кожевенной промышленности.
Так за делами незаметно подошло время пролетарского праздника – годовщины Октябрьской революции, празднуемой теперь по новому стилю 7 ноября (а не 25 октября по старому календарю). В эту среду на страницах "Правды" я увидал большую статью Григория Зиновьева, где были смешаны в странный винегрет признания серьезных проблем в партии, обещания восстановить партийную демократию и нападки на неназываемых политических оппонентов, за которыми легко угадывались авторы "письма 46-ти". Статья призывала к обсуждению поднятых проблем. Итак, как и было в моем времени, Политбюро не решилось бесконечно держать клапан зажатым, и решило выпустить пар. Партийная дискуссия была открыта.
Страницы партийной печати сразу превратились в поле полемики. Жаркие споры разгорались на собраниях партячеек. РКСМ тоже не остался в стороне. Однако среди всех этих громких голосов не было слышно голоса Троцкого. Заболел и слег, как это было в известной мне истории? Колеблется? Такой вариант тоже был одной из версий его поведения в дискуссии, известной мне из исторической литературы.
Мне тогда ничего не было известно о мотивах поведения Троцкого. Лишь впоследствии я узнал, что к его колебаниям добавилась слабая тень иррационального страха, едва уловимо маячившая где-то на самой периферии сознания. Ее причина была проста: загадочный В.В.Осецкий оказался кругом прав в ситуации с германским восстанием. И когда Троцкий собрался в самом конце октября выбраться на охоту в Подмосковье, он припомнил предостережение Осецкого и неожиданного для самого себя растерялся. После внутренних колебаний он все же, отругав самого себя за суеверия, выехал на охоту… И предупреждение Виктора Валентиновича насчет болезни оказалось провидческим.
От всего этого уже веяло какой-то мистикой. Загадка Осецкого, как гвоздь, засела в его мозгу, и он, не привыкший поддаваться сомнениям и колебаниям (хотя и нередко испытывавший их), встал на путь разрешения этой загадки самым радикальным способом – вызвать этого человека-загадку на прямой разговор. Кроме того, он припоминал свой первый разговор с ним. Может быть, этот неприметный внешторговец на самом деле также знает что-то о тайных пружинах и об исходе развернувшейся дискуссии?
Точно в середине ноября – на календаре было 15 число, четверг, — секретарь привычно подозвал меня к телефону.
— Виктор Валентинович? — осведомился голос в трубке.
— У телефона.
— Добрый день! Вас беспокоят из Секретариата РВС СССР.
— Добрый день.
"Ну вот, опять этот неизвестно кто "из Секретариата". Чего уж в прятки играть?" — немного раздраженно реагирую в душе на это безличное представление.
— С вами завтра хотел бы встретиться Главный начальник снабжения РККА Юзеф Станиславович Уншлихт по известному вам вопросу о Спотэкзаке. Пропуск вам заказан, номер комнаты там указан. Шестнадцать тридцать вас устроит?
Смотрю на календарь. Совещаний на это время никаких не назначено, приемные часы у меня раньше, заседания коллегии тоже не планируется.
— Хорошо, буду завтра в шестнадцать тридцать.
— Благодарю вас, до свидания.
— До свидания, — на этот раз собеседник дает мне время проявить вежливость и попрощаться в ответ. Чувствуется в его манере говорить некий налет старорежимного воспитания.
Что же хочет от меня Юзеф Станиславович? Неужели мои бумажки о консультантах для Спотэкзака с легкой руки Троцкого начали в Центральном управлении снабжения собственное бюрократическое движение и только что назначенный Главный начальник снабжения РККА, натолкнувшись на них, решил переговорить с их инициатором из НКВТ? Бюрократические хитросплетения – штука такая, подчас и не знаешь, что и когда вылезет тебе боком. Тем более что Уншлихт – не человек Троцкого, и был недавно назначен в РВС как раз в пику последнему. Кроме того, Уншлихт – член коллегии ВЧК, а с таким надо держать ухо востро.
Назавтра, ближе к назначенному времени, появляюсь в уже знакомом мне бюро пропусков в здании РВС СССР на Знаменке. Но едва я успел получить из окошка причитающуюся мне бумажку, как меня тронули за плечо. Оборачиваюсь и вижу перед собой смутного знакомого высокого щеголеватого молодого человека в военной форме. Нашивка на рукаве, идущая от обшлага вверх, напоминая формой клинок с расширением к острию, бирюзового цвета, с красной окантовкой, с большой красной звездой наверху и двумя красными шпалами под ней. Увы, в этих знаках различия я не разбираюсь. Что значили две шпалы в тридцатые годы, я помню, а сейчас, кажется, нет персональных воинских званий, и эта нашивка обозначает должностное положение. Но вот какое?
