Висенте Бласко-Ибаньес - Майский цветок
Ректоръ не отходилъ отъ матери. Въ этотъ торжественный и такъ страстно желанный день, онъ испытывалъ какъ бы возрожденіе сыновней любви и забывалъ о свсей женѣ и даже о сынишкѣ, который, никѣмъ не останавливаемый, напихивался конфектами.
Судовладѣлецъ!.. Судовладѣлецъ!..
Онъ обнималъ свою старую мать, чмокая ее въ отекшее лицо и въ глаза, полные слезъ.
Въ памяти Тоны пробудились воспоминанія. Праздникъ въ честь лодки напомнилъ ей прошлое: пропуская досадное приключеніе съ таможеннымъ солдатомъ и долгіе годы старости, когда она стала такъ сильно презирать мужчинъ, она видѣла покойнаго Паскуало, молодого и сильнаго, какимъ она его знала, когда вышла за него замужъ; и плакала безутѣшно, какъ будто овдовѣла только вчера.
– Сынъ мой! Сынъ мой! – стонала она, обнимая Ректора, который казался ей воскресшимъ мужемъ.
Ректоръ былъ гордостью семьи, такъ какъ онъ своимъ трудомъ вернулъ ей прежнее значеніе. Мать плакала, мучимая раскаяніемъ: она обвиняла себя, что не любила этого сына такъ, какъ онъ заслуживалъ. Теперь ея сердце переполнялось нѣжностью; она точно спѣшила любить его побольше и боялась. – О, Боже! – такъ боялась, чтобы ея сына не постигла судьба отца. Выражая свои опасенія прерывающимся отъ рыданій голосомъ, она смотрѣла на бѣдный кабачокъ, виднѣвшійся вдали, обломокъ лодки, бывшій свидѣтелемъ ужасной драмы: гибели мученика труда.
Противоположность между новой лодкой, гордой и блестящей, и этой мрачной скорлупкой, которая, за отсутствіемъ посѣтителей, день ото дня становилась темнѣе и печальнѣе, переворачивала Тонѣ душу; она представляла себѣ «Цвѣтъ Мая» уже разбитымъ, кверху килемъ, какъ она видѣла нѣкогда лодку, принесшую въ своемъ трюмѣ трупъ ея несчастнаго мужа. Нѣтъ, она не радовалась. Веселый шумъ собравшихся причинялъ ей боль. Это значило – издѣваться надъ моремъ, этимъ скрытнымъ существомъ, которое сейчасъ журчитъ съ коварною ласкою, точно льстивая и лукавая кошка, но которое отомститъ, какъ только «Цвѣтъ Мая» довѣрится ему. Тона боялась за этого сына, къ которому она вдругъ почувствовала пылкую любовь, какъ будто свидясь съ нимъ послѣ долгаго отсутствія. Что изъ того, что онъ былъ отважный морякъ: отецъ былъ такимъ же и смѣялся надъ бурями! «Увы! сердце подсказывало ей, бѣдной, что море поклялось погубить всю семью, и оно потопитъ новую лодку, какъ и ту!»
Но Ректоръ съ негодованіемъ крикнулъ на мать:
– Нѣтъ, убей меня Богъ! Довольно стоновъ! Вотъ ужъ подходящія рѣчи для такого радостнаго дня!..
«Все это – старушечьи капризы, угрызенія совѣсти, которая мучаетъ ее за то, что она давно позабыла мужа… Единственное, что ей надо сдѣлать, это – поставить толстую свѣчу за упокой умершаго, на случай, если душа его терпитъ муки. Прочь всѣ печали! Что касается до него, то онъ не хочетъ, чтобы дурно отзывались о морѣ. Оно – вѣрный другъ, который иногда сердится, но позволяетъ пользоваться собою честнымъ людямъ и приходитъ на помощь бѣднякамъ…»
– Ну, Антоніо, еще стаканчикъ? Рано кончать! Надо хорошенько отпраздновать крестины «Цвѣта Мая».
И онъ снова сталъ пить, а мать продолжала хныкать, устремивъ глаза на разбитое судно, служившее колыбелью ея дѣтямъ.
Наконецъ, Ректоръ разсердился: «Скоро-ли она замолчитъ? Вспоминать въ такой день, что морю случается быть и злобнымъ? Ну, если она не хотѣла подвергать своего сына опасностямъ, что-жъ не сдѣлала изъ него епископа?.. Самое главное: быть честнымъ человѣкомъ, усердно работать, а тамъ будь, что будетъ! Люди, подобные ему, родятся моряками; у нихъ нѣтъ другого кормильца, кромѣ моря; они навсегда присосались къ нему и должны принимать отъ него, какъ радость удачъ, такъ и ужасъ бурь… Вѣдь надо же кому нибудь рисковать собою, чтобы добыть рыбы для людей; ну, его доля именно такая, и онъ будетъ плавать, какъ плавалъ съ дѣтства…»
– Убей меня Богъ! Да перестань же, мать! Да здравствуетъ «Цвѣтъ Мая»!.. Еще стаканчикъ, господа! Праздникъ долженъ быть праздникомъ.
«Онъ несетъ расходы; и присутствующіе очень огорчатъ его, если къ полуночи ихъ не подберутъ храпящими на пескѣ, какъ свиньи!»
VIII
Ректоръ провелъ по дѣламъ цѣлый день въ Валенсіи и возвращался домой. Дойдя до Глоріеты [16] , онъ остановился противъ фабрики. Было шесть часовъ. Солнце кидало оранжевый оттѣнокъ на кровли этого огромнаго строенія и смягчало черновато-зеленые тона лужъ, которыя оставилъ дождь въ углубленіяхъ мансардъ. Статуя Карла III купалась въ прозрачно-голубомъ воздухѣ, полномъ теплаго свѣта; изъ рѣшетчатыхъ балконовъ вырывался наружу гамъ рабочаго улья, крики, пѣсни и металлическій звонъ хватаемыхъ и бросаемыхъ ножницъ.
Изъ широкихъ воротъ начали выходить, подобно бунтующему стаду, работницы первыхъ мастерскихъ: потокъ ситцевыхъ платьевъ, засученныхъ рукавовъ, крѣпкихъ рукъ, ногъ, сѣменящихъ безъ устали мелкимъ воробьинымъ шагомъ. Неясный гулъ переклички и неприличныхъ фразъ слышенъ былъ у воротъ, на обширномъ пространствѣ, гдѣ ходили взадъ и впередъ сторожевые солдаты и гдѣ стояло нѣсколько будочекъ, торговавшихъ лимонадомъ.
Ректоръ стоялъ на тротуарѣ Глоріеты посреди разносчиковъ газетъ, находя удовольствіе въ созерцаніи веселой суетни сигарочницъ, неугомонная толпа которыхъ, въ бѣлыхъ фуляровыхъ платкахъ на головахъ, смутно напоминала бунтующую общину, безстыжихъ монахинь, черные глаза которыхъ оглядывали мужчинъ и какъ бы проникали подъ одежду своими пренебрежительными взглядами.
Онъ замѣтилъ Росету, которая, отдѣлившись отъ одной изъ группъ, шла ему навстрѣчу. Спутницы молодой дѣвушки остались ждать другихъ работницъ, которыя работали въ различныхъ мастерскихъ и должны были выйти немного погодя.
«Паскуало возвращается домой? Отлично. Такъ они могутъ идти вмѣстѣ».
И они отправились по дорогѣ въ Грао. Онъ, неповоротдивый морякъ съ кривыми ногами, долженъ былъ ускорить шаги, чтобы не отстать отъ этой дѣвушки чертовки, умѣішей ходить лишь очень быстро, съ граціознымъ развальцемъ, и размахивая юбкой, точно шхуна – флагомъ. Братъ хотѣлъ взять у нея корзину, чтобы помочь ей. «Да нѣтъ, спасибо! Она такъ привыкла чувствовать эту корзину на своей рукѣ, что безъ нея не сумѣетъ идти».
Еще не дойдя до Морского Моста, Ректоръ уже заговорилъ о своей лодкѣ, о «Цвѣтѣ Мая», ради котораго онъ забывалъ даже свою Долоресъ и маленькаго Паскуало.
«Завтра начинается ловля «быками», и всѣ лодки выйдутъ въ море. Всѣ увидятъ, какова его новинка! Такая чудная лодка! Наканунѣ волы стащили ее въ воду, и теперь она стоитъ въ гавани вмѣстѣ съ другими. Но какая разница! «Цвѣтъ Мая» поневолѣ обращаетъ на себя вниманіе, какъ барышня изъ Валенсіи среди береговыхъ растрепъ. Онъ побывалъ въ городѣ, чтобы докупить кое-что, не хватающее въ ея снаряженіи, и держитъ пари на дуро, что всѣ богачи Кабаньяля – судохозяева, забирающіе себѣ чистый барышъ съ ловли безъ риска собственными шкурами, – не могутъ выставить болѣе нарядной лодки».
Но такъ какъ все имѣетъ конецъ, то, несмотря на восторгъ Ректора, пришло къ концу и его повѣствованіе о совершенствахъ его лодки; и когда они добрались до Фигетъ, онъ, въ свою очередь, уже слушалъ Росету, которая жаловалась на придирки надсмотрщицъ.
«Онѣ измываются надъ работницами, и если ихъ оттаскаютъ за волосы при уходѣ, то пусть пеняютъ на себя. Счастье, что Росетѣ съ матерью не много нужно; но, ахъ! сколькимъ несчастнымъ приходится работать какъ крѣпостнымъ, чтобы прокормить лѣнтяя-мужа и цѣлое гнѣздо дѣтворы, поджидающей ихъ у дверей, – ртовъ, никогда не устающихъ глотать! Непонятно, что при такой нуждѣ есть еще женщины, имѣющія склонность разводить ребятъ!»
Съ полною серьезностью и сохраняя скромный видъ, недоступная бѣлокурая дѣвственница, выросшая въ грязной обстановкѣ взморья, разсказала брату скандальную исторію въ выраженіяхъ самыхъ грубыхъ, какъ женщина, которая знаетъ все; но въ ея тонѣ было столько благородства, что самыя рѣзкія слова какъ бы скользили по алымъ губкамъ, не оставляя по себѣ ни малѣйшаго слѣда. Дѣло шло о товаркѣ по фабрикѣ, поганой шкурѣ, которая теперь не можетъ работать изъ-за сломанной руки: мужъ засталъ ее съ однимъ изъ многочисленныхъ любовниковъ и наказалъ нѣсколько сурово. «Какой позоръ! У этой мерзавки четверо дѣтей!»
Ректоръ свирѣпо улыбался «Сломалъ руку! Чортъ возьми, оно недурно! Но, пожалуй, этого еще мало. У него нѣтъ жалости къ бабамъ, которыя ведутъ себя дурно. Какъ должно быть несносно жить съ подобной женщиной! Ахъ! должно благодарить Бога, когда, подобно ему, имѣешь честную жену и спокойствіе въ домѣ!»
Ргсета бросила саркастическій взглядъ сожалѣнія.
