Френсис Фицджеральд - Из жизни снобов (сборник)
Ответ пришел очень быстро:
…потому что, во-первых, получится, что ты не будешь дома в свой восемнадцатый день рождения, и твоему отцу это не понравится, поскольку это будет первый день рождения, который ты проведешь не с нами; во-вторых, я не знакома с Дайсерами; в-третьих, я решила устроить в честь тебя небольшой прием, так что мне понадобится твоя помощь; и, наконец, я не верю, что ты написала мне о настоящих причинах. На рождественской неделе в «Гранд-Опера» в Чикаго ставят…
А капитан Эдвард Дайсер тем временем посылал цветы и короткие вежливые записочки, которые звучали для нее словно переводы с французского. Она смущалась, отвечая на них, поэтому ответы она составляла на модном жаргоне. Французское образование и годы, проведенные на войне в то время, когда Америку кружил водоворот «века джаза», сделали так, что он, хотя ему и было всего лишь двадцать три, казался представителем другого, более церемонного, более учтивого поколения. Ей было интересно, что бы он сказал насчет вяло-экзотических персонажей вроде Трэвиса Де-Коппета, Бука Чаффи или Луи Рэндалла? За два дня до начала каникул он написал ей, спрашивая, когда отходит ее поезд на запад. Это уже было что-то, и семьдесят два часа она провела, думая лишь об этом, не в силах сконцентрироваться на куче рождественских приглашений и неотвеченных писем, на которые она собиралась ответить перед отъездом. Но в день отъезда Лилиан принесла ей номер «Городских сплетен», который, судя по его потрепанному виду, уже успел погулять по школе; в журнале была отмечена следующая заметка:
Говорят, что один почтенный папаша из Такседо, слегка разгневанный выбором супруга, который совершила его старшая дочурка, отнесся с тем же чувством к тому факту, что единственную оставшуюся у него доченьку стали все чаще замечать в компании одного молодого человека, только что вернувшегося героем из французской армии.
Капитан Дайсер не пришел ее провожать. Он даже не прислал цветов! Лилиан, любившая Жозефину как саму себя, расплакалась в купе, и Жозефина ее утешала, приговаривая:
– Милая, послушай, мне ведь все равно! Разве можно на что-то надеяться, пока мы с тобой учимся в школе? Все в порядке!
Но и спустя несколько часов после того, как уснула Лилиан, уснуть она не смогла.
IIIВосемнадцать лет… Это означало так много: «Когда мне исполнится восемнадцать, я смогу…», и «Пока девушке не исполнится восемнадцать…», и «Когда тебе будет восемнадцать, ты станешь думать совсем иначе».
Последнее, по крайней мере, было правдой. О полученных на каникулах приглашениях Жозефина теперь думала, словно о просроченных счетах. Она рассеянно сосчитала их, как всегда делала раньше: двадцать восемь балов, девятнадцать обедов и спектаклей, пятнадцать вечеринок и приемов, дюжина завтраков, несколько случайных приглашений, от раннего завтрака в йельском «Хоровом клубе» и вплоть до прогулки на санях в Лейк-Форест; всего получилось семьдесят восемь, а если считать и небольшой прием, который она устраивала сама, то семьдесят девять. Семьдесят девять обещаний радости, семьдесят девять предложений хорошо провести время с друзьями… Набравшись терпения, она села, выбирая, взвешивая, спрашивая совета у матери в случае сомнений.
– Ты выглядишь бледной и усталой, – сказала мать.
– Я чахну. Меня увлекли и бросили!
– Ну, ты не будешь долго горевать. Уж я-то знаю свою дочку! Сегодня вечером на танцах в «Лиге юных женщин» ты встретишь множество изумительных мужчин.
– Нет, мама! У меня осталась лишь одна надежда – выйти замуж. Я со временем привыкну его любить, нарожаю ему детишек, научусь почесывать ему спину…
– Жозефина!
– Я знаю сразу двух девушек, которые вышли замуж по любви, а потом рассказывали мне, что им приходится чесать мужьям спину и отправлять белье в стирку! Но я готова через это пройти, и чем раньше, тем лучше.
– Любая девушка иногда бывает в таком настроении, – с ободряющей улыбкой сказала мать. – До свадьбы у меня было три или четыре поклонника, и мне совершенно искренне нравился каждый – и ничуть не меньше, чем остальные. У каждого были определенные качества, которые мне нравились, и это беспокоило меня так долго, что все стало казаться лишенным смысла; с таким же успехом я могла бы выбрать с помощью «эни-бени-рабе». А затем в один из дней, когда мне было одиноко, за мной заехал твой отец, чтобы покатать на автомобиле, и с того самого дня у меня уже не оставалось никаких сомнений. Любовь совсем не такая, как пишут в книгах.
– Но она именно такая! – мрачно ответила Жозефина. – По крайней мере, для меня – всегда такая.
Впервые в жизни ей показалось, что в обществе других девушек ей будет спокойнее, чем наедине с мужчиной. Разговоры стали утомлять ее с первой же фразы; сколько же разговоров она уже выслушала за эти три года? Новые мужчины обращали на себя внимание, пробуждая интерес, их представляли, и она развлекалась тем, что доводила их до состояния отчаяния скучными ответами и блуждающим взглядом. Древние поклонники благосклонно наблюдали за метаморфозой, испытывая признательность за наконец-то представившуюся им краткую передышку. Жозефина обрадовалась приближающемуся окончанию этих каникул. Возвращаясь с завтрака в один из серых дней – в первый день нового года, – она подумала, что в кои-то веки ей приятно думать о том, что она совершенно ничем не занята до ужина. Сбросив в прихожей галоши, она, как завороженная, уставилась на нечто, лежавшее на столе и показавшееся ей поначалу видением, порожденным ее собственным воображением. Это была визитная карточка, только что извлеченная из портмоне. На ней было написано: «МИСТЕР ЭДВАРД ДАЙСЕР».
И тут же весь мир пришел в движение, все вокруг ослепительно закружилось и затем остановилось, превратившись в какой-то новый мир. Прихожая, где он только что был, вдруг завибрировала; она представила его стройную фигуру на фоне открытой двери и стала думать о том, как он стоял здесь, держа в руках шляпу и трость. Находившийся за дверями Чикаго, пропитанный его присутствием, стал казаться, как и прежде, зовущим к наслаждениям. Она услышала, как зазвонил телефон в холле внизу, и, даже не снимая шубку, побежала к аппарату:
– Алло!
– Позовите, пожалуйста, мисс Жозефину.
– Ах, привет!
– Привет… Это Эдвард Дайсер.
– Я нашла твою карточку.
– Мы с тобой, видимо, чуть-чуть разминулись.
Что значат слова, если сами их звуки окрыляют и заставляют замирать сердца?
– Я приехал всего на один день. К сожалению, сегодня вечером я должен ужинать с людьми, к которым приехал в гости.
– А ты можешь прийти сейчас?
– Как скажешь.
– Тогда приходи скорей!
Она бросилась наверх, чтобы надеть другое платье, и впервые за несколько недель ей захотелось петь. Она стала напевать:
А где же мои туфельки?
Новые, красивые, серенькие туфельки?
Ведь я оставила их здесь,
Но, кажется… Ах, черт возьми…
Переодевшись, она вышла на лестницу; зазвонил звонок внизу.
– Не обращайте внимания! – крикнула она горничной. – Я сама открою!
Она открыла, и перед ней оказались мистер и миссис Уоррен Диллон. Это были старые друзья семьи, но на этих рождественских каникулах они так и не виделись.
– Жозефина! Мы пришли повидаться с Констанцией, но надеялись увидеть хоть ненадолго и тебя; тебя ведь никогда не бывает дома…
Ошеломленная, она провела их в библиотеку.
– Во сколько должна прийти сестра? – спросила она, как только к ней вернулся дар речи.
– Примерно через полчаса, если не опоздает.
Она постаралась быть особенно любезной, чтобы заранее загладить неучтивость, которую придется проявить позднее. Через пять минут вновь раздался звонок; на крыльце стояла романтическая фигура, четко и ясно вырисовывавшаяся на фоне холодного неба; за ней по ступенькам поднимались Трэвис Де-Коппет и Эд Бемент.
– Подожди! – быстро прошептала она. – Все эти люди сейчас уйдут.
– У меня только два часа, – сказал он. – Конечно же я подожду, если ты так хочешь.
Ей захотелось тут же его обнять, но она сдержалась, и даже руки ее послушались. Она представила всех друг другу, она попросила принести чаю. Мужчины стали расспрашивать Эдварда Дайсера о войне, и он отвечал им вежливо, но несколько нервно.
Через полчаса он спросил Жозефину:
– Сколько сейчас времени? Мне нужно успеть на поезд.
Они могли бы заметить, что на руке у него были часы, и понять намек, но он вызывал у всех такое восхищение, словно им удалось поймать какую-то редкую птицу и никто не успокоится, пока ее не изучат вдоль и поперек. Даже если бы они догадались, что сейчас творится в душе Жозефины, они сочли бы ее эгоисткой, не желавшей поделиться со всеми предметом всеобщего интереса.
Прибытие Констанции, замужней сестры Жозефины, делу не помогло; Дайсер вновь стал жертвой феномена людского любопытства. Когда часы в холле пробили шесть, он бросил на Жозефину отчаянный взгляд. С запоздалым пониманием ситуации гости стали расходиться. Констанция увела Диллонов наверх, в другую гостиную, а юноши отправились по домам.
