Слава Бродский - Московский бридж. Начало
Мы все знали и ценили Васю как супернадежного игрока. И, конечно же, его оппонент должен был бы насторожиться, когда Вася стал говорить о риске.
Раппопорт играл за команду Харькова в том году. Так что Вася Левенко спор свой выиграл. А наш матч с командой Харькова я вспоминаю очень болезненно. Он состоялся утром. А поздним вечером накануне мы пошли в финскую баню. Начали мы париться уже за полночь. И закончили только где-то под утро. У меня разболелась голова. А тут еще оказалось, что я сидел не очень удобно – мне в голову пекло солнце. И матч мы этот проиграли очень сильно. Да и вообще выступили в Отепя в целом неважно.
* * *
С командой Харькова был связан один неприятный эпизод. Мне рассказывали эту историю с турнира, в котором я, насколько помню сейчас, не участвовал. Игроки команды были замечены на нелегальной передаче информации. Раппопорт дал этому такое объяснение. Харьковское сообщество бриджа предоставляет какую-то денежную компенсацию расходов для команды Харькова (другими словами, платит командировочные). Однако такую компенсацию оно предоставляет только при условии, что команда занимает призовое место. Вот потому-то, мол, члены команды и пошли на такое дело. Объяснение по какой-то непонятной причине было воспринято многими чуть ли не как оправдательное для команды. Во всяком случае, кажется, никакие санкции против команды Харькова применены не были.
* * *
Продолжаю свой рассказ о турнире в Отепя.
С некоторым опозданием в Отепя приехал Витольд Бруштунов. Он приехал с Ирой Левитиной. Я по его просьбе снял им там дом на те дни, пока проходил турнир. Как раз тогда из Отепя отъехала хоккейная команда «Динамо». И освободился дом, где жил Аркадий Чернышев – их тренер.
Ирине исполнился тогда только 21 год. Но она уже имела достижения в шахматах на самом высоком уровне. В 71-м она победила в женском чемпионате СССР. В 72-м она выиграла шахматную олимпиаду в составе команды СССР (вместе с Ноной Гаприндашвили и Аллой Кушнир). А в 74-м повторила свой успех, тоже выиграв шахматную олимпиаду (на этот раз – с Ноной Гаприндашвили и Наной Александрией). К тому моменту она уже побеждала несколько раз в международных шахматных турнирах. Но в бридже у нее тогда еще не было самых высоких достижений. Она еще не была тогда пятикратной чемпионкой мира.
Ирина жила в Ленинграде. И в 74-м Витольд покинул Львов и переехал в Ленинград. После этого начался расцвет ленинградского бриджа.
* * *
Мой сосед по Преображенке Володя Воловик, который активно участвовал в московских бриджевых сражениях, очень хотел поучаствовать в турнирах в Отепя. Но не знал, как сказать об этом своей жене Ане. И он предложил ей поехать отдохнуть куда-нибудь летом. Куда? Да хоть в ту же Прибалтику. Куда в Прибалтику? Да куда угодно. И Володя взял первые попавшиеся билеты на поезд. А когда они сошли с поезда, предложил Ане взять первые попавшиеся билеты на автобус. Первыми попавшимися билетами на автобус оказались билеты до Отепя. Когда в Отепя они сошли с автобуса, то попали прямо на меня. И я, ничего не подозревая, объявил им, что они прибыли очень вовремя. И что сегодня, вот прямо через сколько-то там минут, начнется парный турнир.
Аня была шокирована. И, по всей видимости, Володя пережил несколько неприятных минут в домашней разборке. Но вскоре все наладилось в их семействе. Потому что для Ани там нашлась хорошая компания, и она, в конце концов, пребыванием в Отепя была очень довольна. Более того, Воловики на следующий год поехали в Рониши.
В Отепя мы играли новыми колодами карт, которые назывались «оперными». Они назывались так потому, что на них каким-то образом были отражены несколько известных опер. Но это абсолютно не мешало игре. А вот что в этих картах было совершенно ужасным, так это то, что масти на них были изображены как-то диковато, вычурно. Так что человеку непривычному было очень легко спутать черву с бубной.
И вот в середине турнира в открытой комнате с какого-то стола раздался резкий зов: «Судья!» Судья подошел к столу. Игрок, позвавший судью, сказал: «Я не могу отличить черву от бубны!» Судья посмотрел в его карты: «Так у вас же нет бубей». Все посмеялись. Особенно за соседними столами. Потом, когда все отсмеялись, возникло некоторое замешательство. Судью с бранью прогнали вон. Сдача была аннулирована.
* * *
На Рождество в 75-м мы с Виленом опять поехали в Тарту. Нашими партнерами по команде опять были Грановский с Ткаченко. Турнир складывался удачно для нас. Хотя один раз у нас с Виленом произошло нечто вроде размолвки. Что-то он сделал не совсем то, что нужно (на мой взгляд, разумеется). И поэтому вышли мы из закрытой комнаты к ожидающим нас Генриху и Володе молча и с какими-то напряженными и слишком уж сосредоточенными лицами. Не помню уже, «жевал» ли Вилен свой язык, но напряжение между нами чувствовалось. После того как мы подсчитали результат, Генрих спросил меня со смехом, почему вы, мол, вышли с такими странными лицами, это не вяжется с результатом за вашим столом, тем более что вы сыграли семь бубей.
У меня была одна проблема, когда я разыгрывал этот большой шлем. У меня не хватало четвертой дамы в козырях. Если бы я разыгрывал бескозырной контракт, я мог бы себе позволить небольшое расследование. Но тогда мне пришлось немедленно заняться козырями. Я стянул козырного туза, все положили по маленькой бубне. Я вышел маленькой бубной и противник положил опять маленькую. Ситуация абсолютно элементарная. Но я знаю, что многие в таких случаях привлекают к рассмотрению всякие побочные обстоятельства, чего я делать ужасно не люблю. Изучать лица противников я просто ненавижу. Но тогда, признаюсь, я на них смотрел каким-то боковым зрением. Мне это ничего не дало. А может, я не хотел, чтобы это мне что-то дало. И все эти правила – даму под себя, валета под стол – я тоже не люблю. Поэтому я решил поступить так, чтобы потом я смог объяснить товарищам по команде, почему сыграл именно так, а не иначе. Шансы поймать вторую даму за рукой были хоть и с микроскопическим преимуществом, но выше. И я сыграл королем сверху.
Кстати, должен сказать, что Вилен на меня не дулся никогда. Это не значит, что я не делал никаких ошибок за столом. Просто Вилен был гораздо более великодушен.
Последний матч, который определял, кому достанется первое место, мы играли с командой Витольда Бруштунова и Иры Левитиной.
Во второй половине матча мы сидели с Виленом против Иры. Витольд в это время играл за другим столом. Матч был упорным. Но нам удалось его выиграть, а с матчем завоевать медали за первое место. И на этот раз медали (теперь уже «золотые») тоже были изготовлены из чистого дерева.
ЕДЬБА ТОРТОВ ТИМАМИ
Следующие два лета расширенный «Форсинг» играл в Ронишах – в спортивном городке Рижского университета. Он находился в городке Клапкалнциемс на Рижском взморье.
Я решил поехать туда на новом красном «Запорожце», купленном осенью 1975 года. (Кстати, на деньги, одолженные у Кози Олиной и Коли Бахвалова.) А поскольку и водительские права были приобретены мной только в то же самое время, считалось, что ехать со мной опасно. Во всяком случае, все домашние в один голос сказали, что посадить со мной в «Запорожец» мою дочь Аньку будет просто преступлением.
Пожертвовать собой (то есть сопровождать меня в моей поездке) решил Володя Кузнецов, который работал у меня в группе. Он уже какое-то время играл в бридж. Поэтому-то и решил поехать в Клапкалнциемс.
За «Форсинг» играли Вилен Нестеров с Оскаром Штительманом, Леня Орман с Петром Александровичем Сластениным и я с Сашей Рубашевым. Вторая сборная Москвы состояла из таких трех пар: Сережа Солнцев (сын Юрия Константиновича) – Юра Соколов, Володя Иванов – Феликс Французов, Толя Гуторов – Володя Кузнецов.
* * *
Толя Гуторов был моим учителем… по самогоноварению. Однажды он пришел ко мне на Преображенку с бутылкой самогона. Самогон мне показался фантастически хорошим. И Толя предложил мне на пару недель свой самогонный аппарат и, конечно, поделился рецептом. Рецепт был довольно прост. На трехлитровую банку с водой – пачка дрожжей и килограмм сахара. Все это выдерживается в течение двух недель и потом перегоняется в скороварке, которая как будто бы была предназначена для самогоноварения.
В результате получаются две бутылки самогона при себестоимости около 50 копеек за бутылку (при магазинной цене на водку 3.62). Впоследствии я упростил конструкцию Толиного аппарата (стеклянного змеевика, который он заказывал у химиков). В магазине «Пионер» на Тверской улице (тогда – улице Горького) я купил несколько дюралевых трубок. Вставил их одна в другую. По внутренней трубке шли пары от сусла, а по внешней, противотоком, – холодная вода.
