Brittainy Cherry - Loving Mr. Daniels
— Эм... да. — Прочистив свое горло и очистив мысли, я продолжила: — Эта история рассказывается уже вечность. Люди передают историю Эрнеста Хемингуэйя, тем не менее, трудно сказать случалось ли это на самом деле. В любом случае, по слухам Хемингуэй поспорил, что расскажет историю, используя всего шесть слов.
— Как я и сказал, — рассмеялся Эйвери, — невозможно.
Глаза Дэниела были сощурены и вперились в меня. Он изогнул бровь, и уголок его рта приподнялся в усмешке. Он знал, что я грезила о нем? Он тоже грезил обо мне?
— Невозможно? — пробормотал Дэниел. — Так ли это? — сказал он, двигаясь у доски. Он написал: «Продаются: детские ботиночки, ни разу неношеные». (прим пер. в англ. языке слов шесть: For sale: baby shoes, never worn, также на русский язык ее переводят «Продаю детскую обувь, которую никто не надевал»)
Комната погрузилась в тишину. Слова на доске заставили меня задрожать, даже хотя я знала эту историю.
Райан был первым, кто заговорил, когда сказал:
— Униженный учителем, Эйвери!
Комната наполнилась смехом, и я не смогла сдержать улыбку. Я хотела бы удивиться, что Дэниел точно знал, о какой истории я говорила, но, естественно, он знал. Он был невероятно умен.
Дэниел поднял руки, призывая расшумевшийся класс к тишине.
— Хорошо. Да. Я хочу, чтобы вы взяли те листы с вашими ответами на вопросы о жизненных целях, которые вы написали для меня в начале года, — которые я отдам вам с замечаниями, — он поднял кипу листов и начал передавать их нам. — И я хочу, чтобы вы подытожили их тремя различными способами. — На следующей неделе сонет. Через неделю хокку. И через две недели малой прозой. И в конце каждой недели, вы представите свои работы перед классом. Я не хочу давить на вас Хемингуэем, давая только шесть слов для малой прозы. У вас будет десять — Он положил мой лист на стол и улыбнулся мне. Это была та же самая улыбка, как и тогда на вокзале. — Считайте каждое слово.
Когда он протянул Райану его лист, Дэниел остановился.
— Это, возможно, лучшее эссе, которое я когда-либо читал. Так держать. — Райан ухмыльнулся и поблагодарил Дэниела.
Прозвенел звонок, и все поспешили из класса. Я не понимала, почему они так быстро уходили. После этого урока я любила медленно собираться и уходить. Прежде чем встать из-за стола, я заметила еще один листок, прикрепленный к моему эссе. Перевернув его, я прочитала то, что мне написал Дэниел.
Блестяще. Просто блестяще.
Ты станешь изумительным автором.
Я прочитаю все, что ты напишешь.
Я скучаю по тебе так сильно, что трудно дышать.
Когда я подняла взгляд, то увидела, что он смотрел на меня. Он выглядел так, как будто гора упала с его плеч, когда наши взгляды встретились. Я тоже чувствовала, как вес покинул мое тело. Он все еще был там. Дэниел не был только мистером Дэниелсом — он все еще был собой. И я все еще была у него на уме, как и он на моем.
Может, не было двух разных Дэниелов. Может, мистер Дэниелс был только другой его частью. Поэтому было не удивительно, что я влюбилась в обе стороны медали. Я была полностью без ума от него целиком — хороших, плохих и разбитых кусочков.
Я думаю, что разбитые кусочки мне нравились больше всего.
Я не знала, что это значит для нас — его записка, мой взгляд на него. Да и мне было все равно. Сейчас этого было достаточно. Я думаю, что лучшее название этому — надежда. Я правда любила надежду в его глазах.
Его уголки губ приподнялись в полуулыбке, и мои губы последовали следом, давая ему другую половину. Мы заставляли друг друга улыбаться, даже не сказав ни слова.
Это были мои любимые улыбки.
Я встала со стула и положила все в свой рюкзак за исключением того, что сейчас читала. Я прижала к себе книгу так крепко как могла, и когда я прошла мимо стола Дэниела, услышала, как он назвал мое имя. Я не повернулась к нему, но остановилась.
— Ты думала о том, о чем я думал, ты думала во время урока? — прошептал он. Мои щеки густо покраснели. Я услышала его легкий смешок. — Я тоже думал об этом.
Я повернула голову к нему и уставилась в голубизну его глаз.
— Правда?
— Правда-правда
Я развернулась, и когда была вне поля его зрения, я улыбнулась еще шире.
Я так широко улыбалась, что мои щеки заболели.
14 глава
Эй-эй, не забывай
То, как я стонал твое имя или
Вкус моих губ.
~ Скитания Ромео
После школы я направилась прямо в библиотеку и оставалась там допоздна, погруженная в вечернее чтение. Я нашла стол, за который никто никогда не садился, в углу библиотеки. Он медленно становился моим личным безопасным раем.
Хотя я не всегда читала. Большую часть времени я писала причины, почему между мной и Дэниелом когда-нибудь может что-нибудь получиться. Почему, если мы начнем как друзья, к окончанию школы мы сможем перейти к чему-то большему, чем дружба. Оставалось около ста двадцати с чем-то дней до окончания школы.
Сто двадцать четыре, если быть точной.
Не то чтобы я считала.
Итак, большую часть времени я писала свои мечты. Фантазии, которые я надеялась, когда-нибудь воплотятся в реальность. Я застряла в созидании мечтаний и надежд о чем-то большем.
После того как взяла несколько книг, я направилась домой. Мне нужно было надеть свитер на свой тонкий сарафан. Я замерзла. Было очевидно, что осеннее тепло Висконсина сменялось на зимний холод. Уличные огни становились ярче, а небо темнее.
Когда я проходила мимо кладбища на Мэйн-стрит, то остановилась, когда посмотрела через ворота. Первое, что я увидела, это машину, одиноко припаркованную на стоянке. Затем я увидела его. Мое сердце пропустило удар, хотя это ощущалось так, будто оно стало биться даже быстрее. Из-за Дэниела мое сердце сходило с ума.
Он стоял в одиночестве, уставившись на два надгробия.
Все еще новый вид боли.
— Ох, — прошептала я сама себе, положив руки на грудь.
Он выглядел так, будто был с тренировки — в шортах, простой черной футболке и кроссовках. Он занимался бегом? Я бы хотела знать. Я бы хотела знать больше о нем.
Он упал на колени, опускаясь ближе к надгробиям. Его губы двигались, и он провел пальцами над верхней губой, прежде чем засмеяться. Он рассмеялся, тем не менее выглядел так, как будто хмурился.
Это было самым болезненным — печальный смех.
Я осмотрела улицу, чтобы понять, смотрит ли еще кто-нибудь на него. Нет. Конечно, они не смотрели. Почему кто-то должен наблюдать за кем-то на кладбище? Мои руки дрожали, и я потерла их о свои новые книги.
Мне нужно было продолжать идти. Я должна была притвориться, что не видела его.
Но я должна была увидеть его.
Никто не должен стоять на кладбище в одиночестве.
Особенно Дэниел.
Через несколько секунд я стояла возле него. Я даже не была уверена, как оказалось там. Такое чувство, что я плыла, ноги сами скользили к нему. Из-за него я парила.
— Эй, — прошептала я, заставив его повернуться ко мне.
— Эшлин, — сказал он с удивлением в голосе, и подняв взгляд на меня. Я почти забыла, как любила то, как он смотрел на меня.
Я моргнула и покачала головой.
— Прости, что потревожила тебя. Я просто увидела, что ты стоишь здесь и подумала... — О чем подумала? — Ни о чем не подумала, — пробормотала я.
— Никто никогда не присоединялся ко мне здесь.
— Я никто, — прошептала я.
Он изучал мое лицо несколько секунд, прежде чем опустился к земле с небольшой улыбкой на губах.
— Ты выглядишь как кто-то для меня.
Я посмотрела туда-сюда, заметив, как тьма окружает нас. Я не была уверена должна ли остаться или уйти. Но мои ноги говорили мне, что в их планы не входило отступать.
— Почему они называют тебя «арбузики»? — спросил Дэниел.
Я ухмыльнулась, когда он посмотрел на меня. Я расценила это как приглашение остаться. Опустившись, я села рядом с ним. Я посмотрела на свою грудь и рассмеялась.
— Ты сейчас серьезно спрашиваешь?
Уголок его губ приподнялся.
— Нет, я понимаю это. — Он провел пальцами по траве вокруг нас и поднял несколько травинок. — Твое тело прекрасно, это не секрет. Но почему они зависли на этой небольшой твоей детали, а не говорят об этих чертовых глазах? Или о твоем невероятном мозге?
Я посмотрела на его руки: он перекатывал травинки между пальцами, и не стала отвечать.
Он продолжил:
— Я так сильно злюсь, когда кто-то смотрит на тебя не так. Или говорит тебе что-то плохое. Или развешивает картинки на твой шкафчик. Или, если они улыбаются тебе. Или называют тебя красивой. Или... да все что угодно! — он протяжно выдохнул и сделал глубокий вдох. — Все, что они делают, чтобы обидеть тебя или заставить улыбаться... из-за этого я хочу напасть на них. — Он выдохнул. — И в этом на самом деле нет большой морали.
Я провела зубами по нижней губе. Я не была уверена, что сказать ему.
