Холли Блэк - Черное сердце
Мина, покраснев, отступает от меня. — Я просила тебя о помощи. Больше мне ничего не требовалось! — Голос у нее резкий, утробный. Вдруг она начинает рыдать, и на сей раз я точно знаю: эта реакция совершенно неподдельна. У нее течет из носа. — Я просто хотела…
Она разворачивается и со всех ног бежит к общежитиям.
Мина! — Кричу я ей вслед, но она даже не оглядывается.
Сэм предлагает позавтракать где-нибудь вне стен школы, а не стоять посреди бейсбольной площадки, отмораживая зад за обсуждением сведений, полученных от Алекса после побега Мины. Еще только начало седьмого, занятия начнутся в восемь, времени предостаточно. Я бы съел блинчиков.
Сажусь на пассажирское сиденье Сэмова катафалка. Кладу голову на подголовник и закрываю глаза. Вроде всего на миг — но в следующую минуту я чувствую, как Сэм трясет меня, чтоб разбудить. Мы припарковались позади закусочной «Синяя птица».
Проснись,
говорит Сэм. — В моей машине спать разрешается только покойникам.
Зевая, выхожу из машины. — Прости.
Наверно, происшедшее сегодня утром — полезная тренировка для будущего федерального агента. Когда весной я закончу Уоллингфорд и официально вступлю в программу Юликовой, я научусь ловить настоящих шантажистов. Шантажистов, не похожих на Алекса ДеКарло, которые не поверят, что у меня пистолет, когда я выставлю два пальца в кармане.
Шантажисты, которые на самом деле кого-то шантажируют.
Входим в закусочную. Официантка, которой по меньшей мере лет семьдесят, с круглыми, как у куклы, щечками, встает и подает нам меню. Сэм заказывает для нас по чашке кофе.
Добавка бесплатно,
хмуро сообщает официантка — будто надеется, что мы не из тех, кто станет бесконечно требовать добавки. Но я уже полностью уверен, что мы именно из тех.
Сэм со вздохом открывает меню и делает заказ.
Несколько минут спустя пью третью чашку кофе, ковыряясь в стопке круглых маленьких блинчиков. Сэм намазывает половину бублика сливочным сыром, а сверху водружает лососину и каперсы.
Это я должен был догадаться про парик,
говорит он, указывая на себя тупым ножом. — Я же главный по спецэффектам. Должен был заметить.
Качаю головой. — Неа. Сам не знаю, как я догадался. И потом, понятия не имею, что все это значит. Зачем девушки носят парики, Сэм?
Он пожимает плечами и допивает очередную чашку кофе. — Бабуля их носит, чтоб голова не мерзла. Может, в этом дело?
Улыбаюсь. — Возможно. Кто знает, а? Если разобраться, можно узнать, не лечилась ли она от какой-то серьезной болезни. Школу ведь пропускала.
А от стресса волосы не выпадают? Может, Мину уже достало лгать. Она же не такой профи, как ты.
Или же порой бывают ситуации, когда люди рвут на себе волосы,
ухмыляюсь я. — Видел такое на ночном реалити-шоу. Мало того, поедают волосяные луковицы. И в результате в животе образуется смертельно опасный клубок из волос — безоар называется.
Трихотилломания (склонность выдергивать волосы, встречается у лиц с неуравновешенной психикой — прим. перев.),
говорит Сэм, явно весьма гордый тем, что ему удалось вспомнить такое слово. Потом он ненадолго умолкает. — А может, отдача.
Киваю, соглашаясь с такой возможностью. Наверное, мы оба об этом подумали. — Думаешь, на тех снимках Мина работает над деканом Уортоном? Мне тоже так показалось. Первый вопрос: кто их фотографировал? Второй — зачем было отдавать их нам? А третий — если Мина над ним работает, то как именно?
Зачем отдавать снимки нам? Но она их и не отдавала. Ты их сам выхватил у Алекса,
говорит Сэм, поднимая чашку — знак официантке, что нам снова пора долить кофе. — Не могла же она хотеть, чтобы мы увидели эти фотографии.
Неа. Точно хотела,
говорю я. — Иначе зачем бы стала присылать с ними Алекса? И вообще, зачем было их делать? Думаю, она расстроилась потому, что мы увидели снимки, не выслушав то, что она хотела сказать.
Погоди. Думаешь, она сама забрала фотографии? И никакого шантажиста нет?
Сэм смотрит на меня во все глаза — словно ждет, что я ему скажу, что Мина — робот, пришедший из будущего, чтобы уничтожить наш мир.
Думаю, она и есть шантажист,
говорю я.
После ухода Мины мы заставили Алекса рассказать нам то, что он должен был говорить. Мина велела ему сообщить нам, что шантажист — доктор Стюарт, и что именно он хотел получить пять тысяч — иначе грозился погубить карьеру Уортона и уничтожить репутацию Мины. Доктор Стюарт велел Алексу забрать у Мины деньги и доставить их к нему. Иначе будет хуже.
Стюарт вел у меня занятия в прошлом году. Он крут. Из тех учителей, кто просто в восторге, если ты завалил тест. Я всегда считал его поборником строгих правил — из тех, кто считает, что если ты нарушаешь правила, обязательно получишь по закону.
Он точно не тянет на преступника.
Но кроме неправдоподобности злоумышленника, в этой истории есть и другие неувязки. Во-первых, втягивать Алекса было просто глупо. Если Стюарт действительно пытался замести следы, используя Мину в качестве буфера между собой и Уортоном, то вряд ли он настолько глуп, чтобы вмешивать в это дело ученика, который ничего не потеряет, если расскажет всем об этом деле.
Что-то я не понял,
говорит Сэм.
Я тоже,
признаюсь я. — Вернее, не совсем. Мина учится на стипендию?
Сэм пожимает плечами:
Возможно.
Нужно узнать, делает ли она что-то с Уортоном или для него. Платит ли он ей или она его заставляет — даже не знаю — делать то, что выгодно ей?
Он ей платит,
говорит Сэм. — Потому что если б не платил, то не было бы никаких документальных подтверждений происходящего. Она бы не показала нам снимки. Не отдала бы их Алексу. Не стала бы раскачивать лодку. Если ты прав на этот счет, то Мина работает на Уортона.
Беру один из снимков и кладу на середину стола. Сэм отодвигает кружки и тарелки, освобождая место.
Смотрим на обнаженные пальцы Мины, на то, как Уортон чуть повернул голову — словно бы стыдится того, что делает. Фигуры на фотографии не отцентрованы — так бывает, когда объектив не нацелен ни на кого в частности. Есть много способов сделать такой снимок — даже мобильный телефон можно настроить так, чтобы он фотографировал через каждую пару минут. Самым сложным для Мины было бы убедиться в том, что Уортон попадает в кадр.
Она тебе нравится? — Спрашивает Сэм.
Вскидываю на него глаза:
Что?
Ничего. Возможно, работа на удачу. Наверно, она мастер удачи. Быть может, ему не везет в азартных играх,
говорит Сэм.
А может она мастер физического воздействия, вроде Филипа — хотя у него волосы не выпадали. — Стараюсь не думать о том, о чем только что спросил Сэм, но никак не могу избавиться от мысли, что Мина нравится ему самому. Женщина в беде особо притягательна — всем хочется ее спасти. А если тебя провели, ты неизбежно будешь рваться отомстить.
Может, она мастер физического воздействия и лечит Уортона от плешивости,
предполагает Сэм, и мы оба смеемся. — Нет, правда, сам-то ты как думаешь? Что пытается сделать Мина?
Пожимаю плечами. — Думаю, хочет подзаработать, да? Так что она, должно быть, решила, что мы можем ей в этом помочь. Может, подумала, что мы найдем способ прижать Стюарта или помочь ей шантажировать Уортона и обвинить Стюарта.
Официантка кладет на край стола счет и убирает посуду. Молчим, пока она не уходит.
Думаю, где же сейчас Лила.
Но зачем Мине пять штук? — Спрашивает Сэм, одной рукой роясь в кошельке, а другой беря кружку со свеженалитым кофе. Возвращаюсь мыслями к реальности.
Это же деньги. Потратить можно на что угодно, лишь бы были. Но если Уортон платит ей за то, чтоб над ним работала, тогда вполне возможно, что выплаты скоро прекратятся. Крупный куш — мечта любого мошенника.
Крупный куш? — Усмехается Сэм.
Ну да,
говорю я. — Такой, чтоб до конца дней хватило. Который тебя прославит. По которому тебя будут помнить. Да, пять кусков — это не слишком много, но для школьника вполне крупная сумма. А если Мина думает, что больше не сможет регулярно получать деньги от Уортона, так почему бы и не попытать счастья?
Бросаю на стол десять баксов. Сэм делает то же самое, и мы выходим из-за стола.
Вот разве что попасться можно,
говорит Сэм.
Киваю. — Именно поэтому большой куш и остается легендой. Сказкой. Потому что никто и никогда не уходит из дела после удачного предприятия. Наоборот — глупеет, становится самоуверенным, думает, что совершенно неуязвим. Убеждает себя, что это будет последний раз, ну еще разочек. А потом — еще разочек, потому что если все идет наперекосяк, ты хочешь поскорее избавиться от привкуса неудачи. Если же все путем, ты все равно не можешь отступиться, потому что уже не можешь жить без чувства риска.
