Рене Карлино - Пока мы не стали незнакомцами
— Почему?
Его руки упали вдоль тела.
— Потому что она знает, что мы здесь. Так, на чем мы остановились? — Он посмотрел в потолок, постучал по подбородку и направил на меня указательный палец. — Ах, да, мы раздевали тебя.
— Постой, может, она думает, что у нас есть капля уважения.
— А, может, она думает, что мы молоды и влюблены, — добавил он немедленно.
Тишина такая, словно из комнаты выкачали весь воздух, и мы находились в вакууме, бессловесные, глядящие друг на друга. Мэтт оставался все таким же невозмутимым.
Я изогнула брови. Он быстро пожал плечами.
— Что?
— А мы?..
— Молоды? Ага, относительно.
— Нет… мы…
— А ты как думаешь, Грейс? — И затем он своими губами накрыл мои, вот только в поцелуе больше не было того желания. Он все длился и длился, словно мы пытались раствориться друг в друге, романтично и мило.
Наконец, я отпрянула.
— У тебя есть мотоцикл? — спросила я мечтательно.
Он ответил кивком, уткнувшись в мою шею, и поцеловал меня прямо под ухом.
— Хочешь покатать меня?
— Даже не представляешь, как.
— Знаешь, мы ведь так и не поговорили о той ночи.
— А нам нужно о ней говорить? — Вдруг его голос стал жестким.
Внезапная волна параноидальности вытолкнула меня из объятий Мэтта, я отошла на пару шагов. Он избегал этой темы. Почему? Интересно, было что-то такое, о чем он не хотел мне говорить? Я была недостаточно хороша? Да и с чего бы? Я размышляла. Он был подобен Богу, сочащемуся радиоактивной смесью нежности и сексуальности. Большую часть времени я не могла отвести от него глаз. И сверх прочего он был отзывчивым, умным, сильным и артистичным.
Серьезно, вселенная? Это много. Это охренительно много! Ты не можешь делать одного человека таким восхитительным. Это нечестно.
Маттиас был из тех парней, за которых девушки мечтают выйти замуж. Из тех, чью фамилию вы бы хотели писать тонким наклонным почерком после своего имени на папке с документами. Грейсленд Шор. Грейсленд и Маттиас Шор. Мистер и миссис Шор. В воображении, подобно звездам, летящим со сверхзвуковой скоростью, размытым потоком проносились бы ваши семейные фото. Вы бы были на них сияющей и беременной в двенадцатый раз, а за ваши ноги хватались бы прекрасные маленькие Адонисы и Афродиты, и у каждого ребенка взгляд был бы как у их отца. Вы бы закричали всему миру: «Этот. Мужчина. Мой!». И вы бы постоянно делали ему минеты. Я пока не делала, но планировала. В общем, смысл в том, что вы бы для него сделали что угодно.
И, как и мифическое существо, он бы уничтожил ваше сердце своим равнодушием.
А нам нужно о ней говорить?
Больно.
Он присматривался ко мне, щурился, умолял, изучал. Или играл со мной? Мой живот скрутило от тревожного спазма.
— Ладно, Грейс, что за хрень происходит?
Я не сдержалась.
— Я так ужасна в постели?
— Что? Да что с тобой? Ты издеваешься?
— Ну, так ты собираешься ответить на вопрос?
Он выпрямился.
— Неужели мне на самом деле нужно указывать тебе на то, что я только что признался, что влюблен в тебя? Мне казалось, ты это уже поняла. Твою мать, Грейс. У меня охренительный стояк, и я отчаянно пытаюсь придавить тебя к грязнющей стене отвратительного гаража на заднем дворе моей матери. Я думал, действия говорят громче слов. — Мы смотрели друг на друга, и он понизил голос. — Та ночь была попросту самой приятной ночью в моей жизни, я клянусь тебе. Сомневаюсь, чтобы кто-то смог ее превзойти. Ты неповторимо прекрасна и сексуальна и двигалась настолько безупречно, что я не переставал думать о той ночи. — Он опустил взгляд на свои штаны и рассмеялся. — Что сделало перелет и жизнь в доме Алеты экстремально неловкими.
Мое сердце порабощено. Он им завладел.
Он схватил меня за руки.
— Ну же, глупышка. Я хочу отвести тебя на обед к отцу, и мы уже опаздываем.
— Правда? — Я посмотрела на свои часы. Я и не подозревала, что Мэтт захотел увидеться с отцом так скоро. — Ох, черт. — Я вбежала через двери дома Алеты словно безумный вихрь, наворачивая по комнате круги. — Даже не знаю, что надеть, — простонала я.
Мэтт прошел за моей спиной, усевшись на гостевую кровать, и с самодовольной ухмылкой стал наблюдать за мой, сложив руки за головой.
— Просто выбери хоть что-нибудь. Ты выглядишь потрясающе в чем угодно… и без всего.
— Боже мой, боже мой, боже мой. — Одежда из моего чемодана разлеталась по всей комнате. — У меня ничего нет!
— Вот это, — сказал Мэтт, поднимая одну из вещей с пола. — Надень это. — Это было то самое платье, черное с маленькими цветочками и вырезом на спине. — С колготками и ботинками. В них ты выглядишь отлично.
Выхватывая его, я изучаю помятое платье.
— Кидай его мне, — раздался голос со стороны дверей. Алета держала руки вытянутыми.
Я почти расплакалась, когда подняла взгляд и увидела на ее лице теплую улыбку. Когда я была дома, то считалось, что я должна гладить не только свою одежду, но одежду отца, сестер и брата. Мама всегда говорила, что это моя обязанность. Даже приезжая из колледжа на каникулы, мне приходилось тратить часы на домашние дела и глажку. Я ненавидела гладить. Более того, один вид гладильной доски приводил меня в ярость. Этот небольшой жест со стороны Алеты напомнил мне, насколько я нуждалась в заботливой матери — той, что не позволяла бы алкоголизму отца влиять на наши жизни. В матери, которая была бы способна радоваться, которая хотела бы узнать обо мне во время моих звонков. Которая не распылялась бы, не доведя начатое до конца.
— Спасибо вам, Алета.
— Мне только в радость, милая. — Думаю, она была серьезной. Словно глажка моего платья на самом деле могла сделать ее счастливой.
Через двадцать минут я была собрана и уже сидела в минивэне Алеты, а Мэтт подпевал группе Sex Pistols и по рулю выбивал ритм песни, лавируя между машинами, и совершенно точно зная о моем волнении.
— Эй! — перекричала я музыку.
Он обернулся и глянул на меня.
— Не сходи с ума, Грейс. Они всего лишь кучка претенциозных придурков. Просто сыграй для них песню. Они, без сомнения, будут впечатлены. Моника изведется от зависти. Александр будет идиотом. Отец и его жена будут радушными, но самодовольными. Все они будут говорить о каком-то знаменитом шеф-поваре, приготовившем обед, после чего отец напомнит тебе, сколько отдал за вино.
— Мне не по себе от того, что мы явимся с пустыми руками.
— Мама дала мне бутылку просекко.
— Что это?
— Игристое вино типа шампанского.
Я вздохнула от облегчения.
— Идеально.
Когда мы выехали на подъездную дорожку перед тем, что я бы скромно назвала особняком, у меня глаза полезли на лоб. Дом был украшен рождественскими огнями, а перед ним, в центре кольцевой дороги, стояла гигантская елка, завешенная огромными экстравагантными бантами и разрисованными стеклянными шарами.
— Мачеха обожает это дерьмо, но сама ничего не делает. Она нанимает для этого специальных людей.
Я заметила вино за сиденьем Мэтта и схватила его. Мы оба двигались к дому с опаской. Мэтт нажал на звонок, а я подумала, как же это странно, что он не может просто так войти в дом, в котором вырос.
Нам открыла полная женщина, которой было немного за шестьдесят, одетая в передник, которые, мне казалось, люди носят только в кино. Она была Элис из «Семейки Брейди»7, но не радостной.
— Маттиас, — произнесла она. Ее акцент был довольно явным и, по всей видимости, немецким.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Наина, это Грейс.
— Приятно познакомиться. — Она вежливо пожала мою руку и развернулась. Мы последовали за ней в дом и затем прямо по длинному коридору.
— Кто это? — одними губами спросила я.
— Экономка, — прошептал он, после чего нагнулся прямо к моему уху. — Она злая. — Мои глаза стали шире.
Наина обернулась и резко остановилась.
— Я слышу вас, мальчик.
Мэтт усмехнулся.
— Наина здесь с тех пор, как мне было двенадцать. Она помогала мне с домашней работой, научила нескольким ругательствам на немецком и всегда приносила мне тонны сладостей.
Наина топнула ногой и уперла руки в бока.
— Маттиас, — пожурила она его, но всего секунду спустя ее щеки порозовели, и она рассмеялась. — Иди сюда. — Пышная женщина практически оторвала Мэтта от земли, притянув в свои медвежьи объятия. — Я скучала по тебе, Маттиас. Без тебя здесь все иначе. — Они отошли друг от друга.
Мэтт большим пальцем ткнул себя в грудь.
— Я ее любимчик.
— Теперь идем, хватит уже, — сказала Наина, отворачиваясь и продолжая идти по коридору. Она проигнорировала реплику Мэтта, но я знала, что это была правда.
Было два дня до Рождества, и мне предстояло познакомиться с отцом Мэтта, его братом, мачехой и мстительной бывшей подружкой, которая скоро станет его невесткой. Я была рада войти в комнату хоть с чем-то, потому что это служило нам щитом от того, что нас ждало в огромной гостиной. Мэтт выдернул бутылку просекко из моих рук, — которая была щитом, — и вошел в комнату передо мной с широко разведенными руками, выпяченной грудью и игристым виной в правой руке.
