Алексей Цветков - Король утопленников
За что получил, так и не понял, но, выйдя из больницы, выступать перестал. Ненадолго поверил одной яростной секте, встретив на бульваре их проповедника. Проповедник остроумно объяснил ему вчерашний сон о кроте, сожравшем дюймовочку и оживших шахматах. Секта готовилась к концу света, скупала квартиры, давала советы. Сделал втайне от родителей татуировку «всемирного ока» у себя в подмышечной впадине, чтобы в час суда свет божий отличил его от неверных и стал для него домом отца, а не огнем возмездия. Когда конец света не настал в обещанный час, а секту официально запретили, Шрайбикус решил более никому никогда не верить и заняться пиаром известных людей плюс всяким политтехноложеством. В свободное от написания заказных статей время продолжает интересоваться «учениями», хоть и говорит, что это не всерьез, а «по приколу». Журфак вроде бы закончил. Статьи, выходящие под целой семьей псевдонимов в целой семье газет помогают ему не жить с родителями, а снимать хату пополам с друзьями. «Шрай», как зовут его эти друзья, считает, что такая причина оправдывает любую, самую запредельную «джинсу» в статьях. Глеб встретил его на летнем пивном рок-фестивале. Реагируя на призыв музыкантов коснуться земли и корней, будущий приятель вырезал ключом карманы в дерне и засунул туда ладони, продолжая головой танцевать. Глеб его сфотографировал, а потом попросил снять эти руки, вросшие в землю, уже отдельно, крупно. Они стали видеться, поддерживать друг друга в своих жж, общаться по аське, слать клевые ссылки и даже мечтали «замутить» в будущем совместное незнамо что, например, поставить в открытом театре пьесу с поющими предметами — зубная щетка, избирательная урна, презерватив... Этим вещицам раздать реплики своих знакомых, которые стремно цитировать напрямую. Или просто поехать в Таиланд, где Шрай уже был и хочет еще.
Глеб знал, что он состоит в «Обществе высших приматов», скрывая от всех, что это такое. Хотя это всего лишь те, кто дополнил в прошлом году всю городскую, уличную и вагонную рекламу стикерами: «Сосу за деньги!» Сосал и возможный президент на предвыборных щитах, и счастливая абонентка подешевевшей сотовой связи, и модный актер в модных ботинках, и даже шимпанзе, умнеющая от офисной техники нового поколения. Весь город смеялся, матерился и спрашивал в ток-шоу: кто испортил этими признаниями всю наглядную рекламу? Специальные люди за деньги, естественно, отклеивали «сосу» назад, но реклама от этого некрасиво рвалась и пачкалась.
На собраниях у приматов нет имен, только черные резиновые маски страшных обезьян. «Общество анонимных мудаков», — беззлобно и не вслух именовал этот орден Глеб. Волну нешуточных репрессий они навлекли на себя, устроив ряд «корпоративных ежемесячников». Выглядело это так: надев значки и бейсболки ресторана «Макдоналдс» приматы в своих масках перегораживают движение машин на Тверской и лепят им на лобовые стекла: «Выйди и съешь свой чизбургер, прежде чем отправиться дальше!» Больше всего это испугало администрацию «Мака», несколько дней намекавшую на темные силы, заказавшие столь «агрессивную антирекламу». В следующем месяце с крыши парламента двое приматов-альпинистов вывесили великанскую растяжку: «Бентли — лучшая машина!», за что и попали под суд. Давать показания задержанные отказались, ссылаясь на нарушение своих «исконных приматных прав» — им запретили общаться с милицией не снимая игрушечных морд шимпанзе. Потом были «Выпей Пепси!» — гигантские надписи в окнах крупнейших министерств и «Самсунг — это все!» — независимая газета фанатов корпорации, полная стихов, молитв и коллажей на заданную тему. Особо осложняло работу органов то, что даже если задержанный примат и признавался во грехах, то обязательно называл себя главным в Обществе, его основателем, финансистом, автором идей всех акций и такое прочее. Недавно их тактика усложнилась. Теперь приматы устраивали сахарные взрывы, клали под ноги смеющийся или поющий пластик и запускали пердящие шары. Шраю их образ жизни нравился тем, что все время делилось между ленью и героизмом.
Политический мальчик заглянул в окно, на этот раз вниз. Внизу по улицам бежали за деньгами и от наказания охуевшие человечки. В школьном возрасте, из фантастических советских книг, мальчик узнал, что земля — это космический корабль, точнее, машина времени. Но есть сознательный экипаж и есть простые биороботы. Слава богу, граница между ними проницаема в обе стороны. Хотя пересекается она не так уж часто. Особенно биороботы не спешат переходить в состав экипажа. Обратный же переход пилота на должность вспомогательного устройства может восприниматься как пенсия или временный экзотический отдых. Экипаж наделен чувством истории — картой и смыслом путешествия-существования. Но эта карта и смысл не доступны никому из экипажа в отдельности. Эта карта и смысл хранятся в коллективном сознании пилотов, не путать с коллективным бессознательным добровольных биороботов, в котором хранятся только практические инструкции выживания-исполнения.
В экипаже я или нет? — вдруг захотелось по-детски спросить. Про всех людей, говоривших с ним, школьник спрашивал себя: в экипаже или среди биороботов? Роботов и пилотов он оценивал по совершенно разным признакам.
Сел к компьютеру и закончил свой манифест: «Приходилось ли вам испытывать удовольствие от того, что вы наконец-то выбросили нечто ненужное? Умножьте это чувство примерно на сто. Теперь вы можете себе представить, что такое радость революции». Он посидел еще, глядя в буквы и настучал название: «Что такое моральная граница, или Сколько должен весить булыжник в вашей руке?». Все его тексты назывались длинно и почти всегда с этим «или».
Вошел помощник в майке с треснувшим штрихкодом во всю грудь и модным заграничным ругательством.
— Ты знаешь, как читаются штрихкоды на товарах? — подмигнул ему политический мальчик.
— Ну да, первая цифра это код страны, потом идут...
— Очень убедительно. Но только для лохов. А теперь смотри, как читаю я...
2
Почему младенец кричит?
Какова первая проблема только что возникшего человека? Непостоянство удовольствия. Реакция на эту проблему — крик. Когда мы родились, то сразу закричали, потеряв наше жидкое удовольствие, нам стало в нем слишком тесно, но мы чувствуем, что нас выгнали неизвестно куда. Утешительным призом, последней связью с утраченным раем является молоко и ласка. Потом остается только ласка, а молоко становится символическим. Мы продолжаем кричать всю жизнь, но учимся делать это молча. Скоро появляется отец или кто-то в его роли. Отец делает порядок. Он похититель и выдава- тель удовольствия в обмен на нормативное поведение. Этот режим получения, пауз и наказаний в виде лишения удовольствия и есть порядок. Все институции и учреждения составляют этого вечного отца. Это и есть наша цивилизация. Попытка решить проблему отцовской власти — основное топливо человечьего поведения в любом возрасте.
Как молоко становится символическим? Первая реакция на невозможность всегда иметь удовольствие — внутренняя, мы вытесняем свое желание, забываем его, выражаем его иносказательно, через другие образы. Так наш крик, изменившись, образует культуру. Как молоко из поколения в поколение формирует элиту и власть? Вторая реакция на невозможность постоянного молока — внешняя, мы начинаем конкурировать с отцом и остальными «высшими силами», стремимся с ними совпасть или занять их место. Так наш крик воспроизводит иерархию. Повторим: вытеснение любви к молоку дает культуру, язык, текст, мир символов и знаков. Любой древний собор или прекрасное стихотворение — всего лишь попытка назвать удовольствие новым именем, чтобы забыть о нем, свыкнуться с его строгой дозировкой. Конкуренция с отцом дает экономику и политику, мир действий. Любое государство или валюта — всего лишь попытка заменить отца или кто там у вас был в роли дозатора? Именно умение строить два этих обходных маневра: назвать молоко иначе и занять место отца, повторив его, и отличает нас от животных. Значит ли это, что человек объяснен? Нет, объяснен его механизм, нам понятно, как он работает.
Молоко, висящее у вас в шкафу. Молоко, разлитое на тысячи страниц. Молоко гербов и брендов. Молоко на банковских счетах и в правительственных решениях. Молоко, разделяемое ударами аукционных молотков и милицейских дубинок. Везде оно ускользает, молоко только кажется, остается символическим, как во сне, когда пьешь, а жажда не проходит. Не дает ожидаемого счастья. О чем говорят религии? Они пытаются примирить вас с отсутствием молока. «Бог терпел и нам велел» у христиан. «Освободись от желаний и не будет страданий» у буддистов. «Докажи сначала, что ты достоин вечного удовольствия» в исламе. «Бог просто проверяет всех, чтобы выбрать самых достойных» в иудаизме. Что предлагает вам учение? Океан молока без всяких ограничений. Кратчайший путь к берегу белого океана. У нас вы получите карту и пароль доступа. Зачем? Чтобы, оказавшись на берегу, вы узнали, кто живет в глубине. Чтобы впервые в жизни вы перестали кричать, узнав главное: источник удовольствия, его суть — небытие. Что означает слово «молоко»?
