Санин Евгений - Святая - святым
Одна за другой слышались команды:
- Убрать паруса!..
- Малый ход!..
- Налечь на вёсла!..
- Полный ход!
- Сушить весла по правому борту!
- Убрать весла!
- Отдать якорь!
И, наконец, самое долгожданное:
- Спустить трап!
Крисп шел следом за отцом, сжимая в кулаке подаренную монету. Всю ночь и утро он провел неспокойно. У него было такое ощущение, будто кто-то столкнул его с высокой горы, и теперь он делал то, чего не надо было делать, и самое странное – был совсем не против этого! Он не мог понять, что происходит с ним, и это еще больше раздражало его. Закончилось всё тем, что, проходя мимо юнги, который, уже не глядя на него, старательно мыл поручни, Крисп вдруг вспомнил, сколько тот заставил его мучиться, ждать, страдать, и с такой злобой пнул медное ведро, что оно, разливая грязную воду, покатилось по палубе…
Марцелл шел впереди и не заметил этого. Зато отец Нектарий прекрасно всё видел. Потеряв осторожность, он захотел окликнуть, вернуть Криспа. Но тот уже ступил на верхнюю ступеньку трапа, и пресвитеру осталось лишь проводить его запоздалым, не на шутку встревоженным взглядом…
2
…Вдруг – в кустах сирени, по направлению к окну, мелькнула какая-то тень.
Как рано начинается утро в деревне!
В городе, на каникулах, Стас бы еще последние сны досматривал, а здесь и почитать успел, и позавтракать, и на кухне насидеться, и вокруг дома вдоволь погулять.
А всё гости. Сначала доярка ни свет ни заря принесла банку парного молока, да задержалась, чтобы показать отцу больные ноги. Потом незнакомый мужчина принес лукошко клубники и пожаловался на донимающий его с самой зимы кашель. Он так долго и надсадно хэкал горлом, что Стасу даже захотелось выкашляться за него. Затем пришли две говорливые женщины, которых Стас видел у колодца. Эти просто жаловались на жизнь.
И пошло-поехало!
Стас то лежал и читал, то сидел на кухне, куда один за другим приходили посетители. Они выкладывали на стол свои приношения, и он ждал, когда закончатся разговоры о природе и погоде и начнется самое главное, то, ради чего они, собственно, и пришли. Тогда можно было и полакомиться чем-нибудь новым, и чуть-чуть погулять…
Но всё это, объевшись и нагулявшись в одиночку, он давно уже делал безо всякого интереса.
Единственное, что всерьез занимало его – это мысль, как прямо сейчас начать зарабатывать деньги. В городе с этим бы не было больших проблем. Там можно устроиться разносчиком газет или мыть стекла дорогих иномарок у светофоров, как это делают некоторые школьные друзья. А тут?.. Съездить в город, купить что-нибудь оптом и выгодно продать в розницу? Но это же деревня, где чихнуть и то нельзя незаметно! Родители мигом прознают и такое «Будь здоров» скажут, что нынешнее наказание за праздник покажется. Купить в аптеке димедрол и перепродать раз в сто дороже Нику? Но это уже – наркобизнес. А за грязные и опасные дела он дал себе зарок не браться никогда! Тем более, с самого начала…
«Эх, был бы у меня тот серебряный рубль!» – вздохнул Стас, вспоминая приятно тяготившую ладонь монету, и спросил отдыхавшего за чашкой чая после очередного посетителя отца: - Па! А что значит – «Не нам, не нам, а имени Твоему»?
- Смотря, где это написано! – рассеянно ответил тот.
- Ну, допустим, на царской монете!
- Тогда - оказывать всяческий почет и уважение царю!
«Не зря все-таки я Деция выше всех на стене повесил!» - подумал Стас.
Он собрался спросить, какие именно почести оказывались царям, но тут раздался мелодичный гудок незаметно подъехавшей к дому иномарки Игоря Игоревича. Отец, сразу забыв про чай, быстро вышел из дома. В окно Стас увидел, как он о чем-то поговорил со встревоженным водителем-охранником, сел в машину и уехал.
Мама развешивала на улице белье. Стас остался совсем один и, несмотря на то, что отец вернулся очень скоро, устал бесцельно слоняться по дому.
Из разговора отца с мамой он понял, что у Ника началась ломка, но, к счастью, почти без труда удалось остановить её.
- Лучше у постели сердечника целую ночь просидеть, чем пять минут с наркоманом! - сокрушенно качая головой, жаловался отец. – Я ему: «Успокойся». А он мне: «Вы своим больным после операции наркотики колете?» «Да» - говорю. А он: «Так вырежьте мне что-нибудь!» Я говорю: «Анестезии нет!». А ему хоть бы что. «Режьте прямо так, без наркоза, – кричит, – всё, что угодно, хоть глаз! Только дайте после этого дозу!»
Мама, охая и ахая, жалела не столько наркоманов, сколько их родителей.
Стас, не решаясь отпроситься на улицу, ёрзал на табуретке.
К счастью, в дом опять постучали, и вошел Григорий Иванович. «По второму кругу они, что ли, пошли?» - удивился Стас. Он с нетерпением ждал просьбы отца освободить свою комнату, но тот неожиданно отказался принимать соседа. Только послушал пульс на его руке и сказал, что сердце совершенно здорово. Григорий Иванович принялся возражать, спрашивать, почему же оно тогда так ноет… Стас было огорчился, но вспомнив силу власти этого гостя и то, как отец однажды легко отпустил его при нем, сам тихонько выскользнул за дверь.
Дом снаружи казался немного интереснее, чем внутри.
Тетрадь, как и положено, белела на подоконнике и хорошо была видна издали – он нарочно положил её раскрытой.
И вдруг – в кустах сирени, по направлению к его окну, мелькнула какая-то тень.
«Макс?!» - похолодел Стас.
Но за этой тенью скользнула еще одна, потоньше и меньше, более быстрая… И – тоже к их дому.
- Ленка! Ваня! – с облегчением узнал Стас.
Но брат с сестрой почему-то не выходили из кустов. Ваня знаками подозвал его к себе, а Лена сразу сообщила:
- Ментпункт ограбили!
- Как это ограбили? – уставился на нее Стас.
- А вот так! Там даже милиция была!
- Это все Макс! – оглядываясь, прошептал Ваня. – Ух, хитрый – сумку оставил, а все остальное разворошил. Только таблетки для отвода глаз взял, эти, как его…
- Дымедрол! – подсказала Лена. – Его наркоманы пьют. От него туман в голове бывает!
- Стойте! Это же - Ник! – осенило вдруг Стаса. - Сейчас я вам всё объясню...
Но Ваня не стал слушать его:
- Некогда нам! Макс уже вокруг нашего дома вьется! – испуганно пролепетал он и с криком: «Мы теперь всё тебе оставляем!» бросил сумку в открытое окно комнаты Стаса, а затем, схватив за руку Лену, снова скрылся в кустах.
- Эй… - растерянно поглядел им вслед Стас. – Куда вы? Зачем?.. Стой!!
Но их и след простыл.
Ошеломленный Стас подошел к окну, приподнялся на цыпочки, увидел сумку, лежащую на полу и, забыв, что всего пять минут назад жалел, что отец не повел Григория Ивановича в его комнату, подумал, что хорошо хоть, что тот не сделал этого…
«Ну, Ванька! Ленка – та маленькая. Но он – тоже мне друг называется! Хоть бы спросил, хочу ли я, чтобы сумка с крестом была у меня!..» -едва не плакал от досады Стас.
Он даже домой теперь не хотел заходить!
Но идти все-таки пришлось. И не просто идти… Где-то невдалеке застрекотал мотоцикл Макса, и он пулей метнулся к двери.
… На кухне отец по-прежнему спорил с Григорием Ивановичем.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не стук в дверь и заговоривший в сенях с мамой женский голос...
- Вот видите! – с облегчением сказал отец. – Ко мне пациенты!
Но вошедшая оказалась не пациенткой и не к отцу Стаса.
Это была мама Вани с Леной – Валентина, и пришла она… к Григорию Ивановичу.
- Ко мне? – удивился тот. – По какому поводу?
- Вас срочно зовет к себе отец Тихон, - стараясь смотреть в сторону, сказала она.
- Какой еще отец Тихон? Ме-ня?! – еще больше удивился Григорий Иванович.
- Его же нельзя беспокоить! – не на шутку встревожился отец Стаса.
- Конечно, у меня сердце… - подтвердил Григорий Иванович.
- Да не вас… – поморщился отец. – А отца Тихона!
- А если не пойдете, он велел вам сказать вот что… - глядя в пол, Валентина вплотную подошла к Григорию Ивановичу и что-то шепнула ему на ухо.
Тот разом изменился в лице, побледнел и, уже ухватившись за грудь всей пятерней, отрывисто спросил:
- Так и сказал? Но… как… откуда он знает?!
- Это мне не известно! – бросила ему в лицо Валентина и, попрощавшись только с отцом, мамой и Стасом, вышла.
- Передай, я сейчас… я – мигом! – крикнул Григорий Иванович и быстрым шагом, почти бегом направился вслед за ней, в медпункт.
- Я ведь говорил, что у него абсолютно здоровое сердце. С больным так не побежишь! – глядя в окно, усмехнулся отец.
Мама подошла к нему и тоже заулыбалась.
