Gradinarov - Synovya
Он достал из саквояжа верёвки. Завернул Акиму руки назад и одной связал. Вторую натёр мылом, перекинул через матицу и сделал удавку. Поставил на попа мешок с мукой, потом подвёл к нему Акима, накинул на шею верёвку и, подтянув её вверх, завязал узлом.
– Становись ногами на куль! – крикнул Сотников и подтолкнул.
Аким заорал благим матом. Купец сунул ему в рот свёрнутую трубочкой его толстую тетрадь. Поднял жертву и поставил на мешок, который покачивался под телом приказчика.
– Ты всегда метался между жизнью и смертью! Сколько жизней сгубил, но ни одной не подарил! Пришла ночь Страстного суда. Выстоишь до утра на куле, будем считать, что ты удачлив. Нет – настигнет кара Божья! Балаган я закрою. Утром наведаюсь. А теперь молись!
Уходя, Александр Киприянович сказал:
– Не мешало бы рядом поставить и дядю Петю!
С рассветом Сотников, озираясь, открыл мучной балаган. Опрокинутый мешок лежал на полу, а над ним висело тело Акима в расстёгнутой рубашке и казачьих шароварах с мокрой мотнёй.
*
Через две недели Александр Киприянович был в Потаповском. Думал проехать по рыболовецким артелям, посмотреть, как идёт рыба и не бедствуют ли рыбаки. Но пришла депеша от туруханского отдельного пристава «О проведении дознания по донесениям старост Карасинской и Хантайской самоедских управ Дуракова и Хвостова Иркутскому генерал-губернатору о бесчинствах и ростовщических действиях казака Александра Киприяновича Сотникова и о выселении его из Туруханского края».
Он успел съездить в Дудинское и зайти к Петру Михайловичу. Дядя сидел на крыльце и, покашливая, курил трубку.
– Слышал, болеешь, дядя Петя! Заскочил навестить. Мне грозит пятилетняя высылка из Енисейской губернии. Может, судьба сложится, что больше не свидимся.
– Тебе – ссылка, мне – могилка! – зло потягивал трубку Пётр Михайлович. – Слышал, много бед ты натворил в тундре. Все инородцы гудят. Опозорил ты наш род. Торговать тебя отец научил, а с людьми ладить – нет! Я давно тебе предсказал крах, а ты не слушал. На родного дядю руку поднял, не говоря уж об инородцах. Так что поделом, Александр Киприянович. Я своё отжил, а тебе ещё жить. Ты стал богатым, получив от отца большое наследство. А вот разум его не перенял.
– Не успел, дядя Петя! Ты мне с Акимом помешал, погубил моих родителей. Как у тебя рука поднялась на брата своего и на любимую женщину? Жадность тебя превратила в убийцу самых близких тебе людей! Ты и на свет появился, угробив мать. Не выдержала она при родах такого Каина.
Пётр Михайлович увидел спокойные глаза племянника и зло крикнул:
– Говори да не заговаривайся! Не вешай на меня грехи чужие. И своих хватает! Недолго осталось век вековать.
Он перекрестился и крепко затянулся табачным дымом. Закашлялся, плюнул в сторону собачьего катуха. И с сожалением, будто ища сочувствия, сказал:
– Чахотка привязалась. За горло берёт. Как Катерины лишился, не стало мне житья. Душит окаянная. Особенно по ночам. А отца с матерью лошади сгубили. Ты же помнишь, как рассказывал Аким.
– Помню! Нашёл я твоего Акима. Низко кланялся он тебе, а мне рассказал, как вы вдвоём стали убийцами.
– Нашёл кому верить! Он варнак с Енисейского тракта. Ему человека жизни лишить – раз плюнуть. Что ж он наплёл? Я его со службы выгоню.
– Выгонять, дядя Петя, некого. Он повесился в твоём мучном балагане.
– Ну и слава Богу! – перекрестился Пётр Михайлович. – На одного варнака меньше на свете. Муку бы не растащили, пока приказчика другого подберу.
– Зря крестишься, дядя Петя! Он письмо оставил, как вы спроворили это убийство. Написал он и об отцовской печати, благодаря которой ты получил деньги и на пароход, и на дом в Енисейске, и на покупку летовий на Бреховских островах.
Пётр Михайлович выронил трубку, схватился за сердце. Лоб покрылся потом. Александр Киприянович поддержал за плечи, расстегнул ворот рубахи. Дядя хватал ртом воздух.
Племянник вытер ему платочком пот со лба, посадил поудобнее на ступеньках. Лицо возвращало розовый цвет.
– Ну, вот, снова ожил. А то я подумал, окочуришься сейчас и не услышишь меня. Не бойся! Я не отдам отдельному приставу это письмо. Но я рад, хоть перед твоей смертью смог подтвердить твоё Каиново нутро. Будь проклят навеки, убийца!
Он повернулся и пошёл на берег, где ждала лодка и погонщик с собаками. Александр Киприянович не знал, что он больше никогда не увидит Дудинское.
*
Генерал-губернатор Иркутской области и губернатор Енисейской губернии поставили на особый контроль рассмотрения жалоб и донесений о Сотникове, а Туруханский пристав опросил часть инородцев двух управ, заявителей, и, наконец, самого Александра Киприяновича.
Елизавета Никифоровна, почуяв высылку мужа, переписала на себя всё движимое и недвижимое имущество Александра Киприяновича Сотникова, успела добиться разрешения из Томского горного управления на право производства розысков золотых россыпей на территории Туруханского края. Оставалось лишь получить каждому удостоверения о неподсудности для приобретения необходимого свидетельства.
Туруханский отдельный пристав Круглов в апреле одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года обратился с рапортом к Енисейскому губернатору Михаилу Александровичу Плецу. Он сообщал о просьбе Сотниковых и высказывал мнение о невозможности выдачи подобных свидетельств в связи с тем, что «о злоупотреблениях его (Сотникова) по прошениям разных лиц возбуждён вопрос о воспрещении ему выезда в кочевья инородцев и даже о выселении из Туруханского края, как вредного человека».
Александр Киприянович, будучи на дознании у отдельного пристава Круглова, попросил разрешения, якобы на поездку по ближайшим от Туруханска станкам для завершения торговых дел под залог в пятнадцать тысяч рублей. Туруханский торговец Вяткин оставил приставу деньги, а Сотников на упряжке лошадей тайно укатил в неизвестном направлении, зная, что ему грозит административная ссылка в город Балаганск Иркутской губернии. Енисейский уездный исправник 11 апреля 1899 года срочно телеграфирует Енисейскому губернатору о спешном ночном проезде Сотниковым города Енисейска. И чтобы снять ответственность с туруханского отдельного пристава заканчивает донесение следующим:
«Куда именно предполагает скрыться казак Сотников – неизвестно, но, во всяком случае, конечной целью его поездки был не Красноярск. В настоящее время всё имущество Сотников, как говорят, перевёл на имя своей жены и в случае побега его имущественная ответственность падает на туруханского торговца Вяткина, вложившего за Сотникова пятнадцать тысяч рублей».
В тот день по поручению Енисейского губернатора красноярский уездный исправник задержал на тракте экипаж купца Сотникова и сразу направил рапорт Михаилу Александровичу Плецу:
«Во исполнении предписания от 89 апреля за № 3918 имею честь донести Вашему Превосходительству, что казак Александр Киприянович Сотников 11 сего апреля за № 1502 препровождён в тюремное отделение Енисейского Губернского Управления./
Уездный исправник Кирнальский».
При рассмотрении в особом Совещании, образованном согласно статье 34 Положения о государственной охране, обстоятельств дела о проживающих в Туруханском крае Енисейской губернии торговцах: Александре Киприяновиче Сотникове, его жене Елизавете Никифоровне Сотниковой и брате Иннокентии Киприяновиче Сотникове, обвиняемых в эксплуатации инородческого населения, господин министр внутренних дел России Иван Логгинович Горемыкин постановил:
«Выслать Александра Сотникова из Туруханского края в местность Восточной Сибири под гласный надзор полиции сроком на пять лет, а Елизавете Сотниковой и Иннокентию Сотникову воспретить жительство в Туруханском крае и Енисейском округе на тот же срок, считая таковой всем названным лицам, с 25 января 1899 года».
Александра Киприяновича Сотникова отправили из Красноярской пересыльной тюрьмы в город Балаганск, что близ Иркутска, в сопровождении двух конвоиров.
Туруханский отдельный пристав Круглов, желая быстрее избавиться от «вредных элементов», рьяно исполнил постановление господина министра, не дав Сотниковым ни дня на сборы. Его не остановила даже шестимесячная дочурка Елизаветы Екатерина, оставленная на попечение бабушки Анны Яковлевны Бархатовой.
Иннокентий Киприянович взял с собой невесту Анну и уехал в Красноярск, поручив вести торговые дела приказчику Наумову. Елизавета Никифоровна всё оставила на присмотр брату Василию, а сама с двумя сыновьями уехала в село Есаульское Частоостровской волости.
Глава 4
Заканчивалась сибирская весна. Тайга одевалась густою листвой. На Ангаре вода пошла на убыль. Пахло прелыми листьями и подсыхающей землёй, покрывающейся сочным многотравьем. Тёплый воздух рассекали шустрые стрижи и ласточки, хватая на ходу мошку. По вечерам в округе разносилось кваканье болотных лягушек, разбуженных уходящей весной.
