user - Содержание
Хочу поделиться с тобой некоторыми своими воспоминаниями. Может,
они тебе в чем-то помогут. Я еще в прошлый раз собиралась написать
тебе об этом, но решила, что напишу твоей маме. И не сделала этого.
Сейчас пишу вам обоим.
Суть в следующем. Твой отец познакомился с Аликом Вольпиным 12
мая 1949 года, как и со мной, впрочем. Это был так называемый
«всеобщий день рождения». В этот день родились Алик, я и мой первый
муж Руф Хлодовский. В течение нескольких лет мы праздновали этот
день вместе. На сей раз – у меня дома. Алик привел с собой девочку по
имени Вава, с которой только недавно познакомился (после его ареста
ее сослали, позже она вышла замуж за литератора-диссидента
Айхенвальда). Твоя мама пришла с Шурой и с молодой особой, у
которой брала уроки <...>ского языка. Особу звали Зина [имя изменено.
– А.Л.].
Компания получилась пестрая. Хорошо знали друг друга только твоя
мама, Алик, Руф и я. Еды, помнится, было мало, а кто-то принес тогда
только что появившийся в магазинах и новый для всех ром. Опьянели
изрядно. Алик читал стихи. Среди них одно совершенно непристойное
(про «Луйку»), Шура громогласно объявлял, что ему отрезали три
четверти желудка и все норовил, задрав рубаху, показать
присутствующим оставшуюся часть или шов от операции. Словом,
сборище получилось малоприятным. Помню, как я просила Руфа увести
всех «погулять». Что он и сделал.
Во дворе нашего маленького московского двухэтажного домика
(сохранившегося еще во время пожара 1812 года) еще пошумели,
лазили зачем-то на крышу, потом разошлись. Когда они удалялись, я
слышала, как Алик кричал: «Да здравствует свобода слова! »* Говорил
ли Алик в тот вечер что-то крамольное, не помню. Возможно. [Именно
в этот вечер, по дороге с «всеобщего дня рождения», Вольпин произнес
роковое слово «блевотина». – А.Л.] А потом, еще до моего отъезда в
Воронеж (до 27-го августа), мы узнали, что Алик, уехавший в Черновцы
(поближе к Западу), арестован.
Даже сейчас не могу спокойно думать о кошмаре тех дней. Мы тоже
ждали ареста. Перед этим у меня были договоренности об устройстве на
работу в Москве (мне очень не хотелось уезжать оттуда). В
издательстве иностранной литературы я уже заполнила анкету и мне
назначили зарплату. Звали меня еще в ТАСС и в радиокомитет. Потом
посыпались отказы. Один за другим. Пришлось поехать по
распределению. Позже я, сопоставив события, склонна была объяснять
это дружбой с Аликом.
Приехав однажды из Воронежа, я узнала от твоей мамы, что она
получила от него письмо из ссылки, где он советовал ей не увлекаться
музыкой и <...>ским языком. К тому времени мама твоя уже вышла
* Еще более поразительный эпизод, характеризующий Вольпина как
экстремально неосторожного человека, описан в книге О.Адамовой-Слиозберг
«Путь» (М.: Возвращение, 2002, с. 188-189). Текст Слиозберг укрепил меня в
мысли о том, что за Вольпиным было установлено наружное наблюдение. –
А.Л.
замуж за твоего отца, была в нем абсолютно уверена, и мы решили, что
доносчиком была Зина.
Кстати, Алик отнюдь не исключал ее участия в своей судьбе. После его
возвращения из ссылки я виделась с ним только один раз. Было это, как
мне кажется, в январе 1954-го года (а может быть, 55-го). Мы,
помнится, встречали старый новый год. Алик рассказывал, как на
допросе следователь интересовался его стихами и даже спрашивал,
какой смысл он вкладывал в слова: «Да придет же термидор!» (кажется,
из «Ворона»). Подивились еще, что следователь знал про «термидор».
Потом Алик сказал, что его спрашивали, кто такие «Руф и Алла». На это
он якобы ответил, что Руф – очень скрытный человек, а Алла –
женщина.
Т.е. Зину, по-видимому, исключить из дела нельзя. Я никогда не знала
ее фамилии. И, прочитав твою первую книгу, подумала сначала, что <…
> и есть эта Зина. Сейчас поняла, что ошибалась. Вблизи твоего отца, по-видимому, работал не один стукач.
Вот, Шурик, на этом кончаю. Может быть, мое письмо заставит твою
маму вспомнить еще что-нибудь. Конечно, это дела давно минувших
дней, но они в нас еще живы. Еще раз спасибо тебе за твой труд. Он
нужен не только тебе.
Будь здоров. Береги маму.
Твоя А.Б.
ПРИЛОЖЕНИЕ 3
А.А. Локшин Два отрывка из Интернет-дискуссии по
поводу статьи Аллы Боссарт «Сын за отца»
(Новая газета, 2003, № 17)
1. Освободилась комната…
В обширной статье Прохоровой «Трагедия предательства»
(Российская музыкальная газета, № 4, 2002) ее обвинения в адрес
моего отца были, наконец, опубликованы, и теперь, как я полагаю,
не станут видоизменяться. В №7/8 Российской музыкальной газеты
за 2002 год я подробно ответил Прохоровой, объяснив
несостоятельность всех ее аргументов. В двух словах, суть в том, что
Прохорова считает, что в ее квартире не могло быть
подслушивающего устройства. Допусти она такую возможность, ей
не о чем было бы писать свою статью. Ведь все крамольные
разговоры с моим отцом – предъявленные ей потом на следствии –
велись именно в ее квартире*.
Впрочем, уже здесь Прохорова противоречит сама себе. Ибо в
другой своей статье, посвященной Рихтеру («Он был всецело в
жизни…» в сб. «Вспоминая Святослава Рихтера», М.: Константа,
2000, с. 47) пишет буквально следующее: << Стараниями «органов»
у нас освободилась [ничего себе термин! – А.Л.] комната в общей
квартире и мы оказались обладателями трех комнат (двоюродного
брата и дядю арестовали). И Святослав стал там жить. <…>
* Куда, как это следует из статьи Прохоровой, мой отец был приглашен и где он
опасался подслушивания.
Кстати, за ним велась слежка не только в военное время, но и после
войны, так как мать была за границей.>>
Странно, что в понятие «слежка» Прохорова не включает
возможность прослушивания разговоров в квартире**. Желаю всем
всего доброго.
Март 2003
** Кстати, не менее странно, что освободившаяся комната не была опечатана.
2. Кто лучше разбирается в стукачах?
В 2003 году, уже после того как я ответил Прохоровой на все ее
обвинения в адрес моего отца, в издательстве ИНАПРЕСС вышла
очередным дополненным изданием книга Н. и М. Улановских
«История одной семьи». В этой книге [подруга Прохоровой] Майя
Улановская, видевшая моего отца всего один раз в жизни на
концерте, называет его «сверхъестественным злодеем» и «нелюдем».
Читая текст Улановской, я поначалу поверил в искренность ее
ненависти к моему отцу. Приведу, в качестве примера, один
превосходный пассаж (с. 244):
<<Несколько лет назад в Иерусалиме побывал Р. Баршай и
пригласил меня на свой концерт, чтобы поговорить о Локшине.
Опасаясь, что от меня через русский журнал, где впервые были
напечатаны эти воспоминания, пойдут порочащие музыканта слухи,
он напомнил мне за кулисами, что «гений и злодейство – две вещи
несовместные», а Локшин – гений и потому не мог быть стукачом.
«Я кое-что понимаю в музыкальных гениях». – «А я понимаю в
стукачах».>>
Однако вот что пишет по сходному поводу госпожа Улановская,
когда дело касается ее самой (см. книгу А. Якобсона «Почва и
судьба», Вильнюс–Москва. 1992, с. 342):
<<В первом же письме ко мне из Черняховской спецпсихбольницы
(от 4.8.70) Григоренко выразил полное понимание моей вспышки
<…> Однако, в своей книге «В подполье можно встретить только
крыс» (Нью-Йорк, Детинец, 1981, с. 674-675), вспоминая о собрании
в своем доме, он придал этому пустяшному эпизоду* крайне
зловещий смысл, намекая на мои связи с КГБ. Все попытки
объясниться с Григоренко лично или через печать ни к чему не
привели.>>
Интересно, а Григоренко понимал что-нибудь в стукачах?
Октябрь 2003
* Эпизод трудно назвать «пустяшным». Речь шла о создании легальной
оппозиционной группы, и Улановская приложила впечатляющие
усилия, чтобы этого не допустить. (См. упомянутую выше книгу П.Г.
Григоренко).
ПРИЛОЖЕНИЕ 4
Ректору Московской государственной консерватории им. П.И.
Чайковского профессору А.С. Соколову
Уважаемый Александр Сергеевич!
Общество бывших узников тоталитарных систем «Возвращение»
просит Вас разрешить нам арендовать на один из дней в период с 23 мая
по 3 июня Большой зал консерватории для исполнения Реквиема
Александра Локшина под управлением Рудольфа Борисовича Баршая;
согласие его получено. В последних числах мая состоится организуемая
«Возвращением» IV Международная конференция «Сопротивление в
