Татьяна Русуберг - Глаза ворона
Он снова смотрит в щель будки. Много детей, чужие дети, незнакомые. Все идут сюда, Эрэ и Рунна впереди. Процессию замыкает скучающий Симург.
- А тут у нас щенок, папин подарок. - Эрэ свистит. - Мтар, ко мне!
Анафаэль вжимается в стенку будки. Он знает, что будет дальше.
- Ко мне, я сказал! А-а, плохая собака!
Стальной ошейник врезается в рану на его шее,глубже и глубже, с каждым рывком цепи. Он терпит, скрепя зубы, уперевшись ногами в одну стенку будки, а спиной - в другую. Вывернув голову, он смотрит в щель. Эрэ на другом конце цепи покраснел от натуги. Среди детворы раздаются смешки. Симург делает шаг к своему подопечному, чтобы прийти на помощь. Анафаэль ослабляет хватку и кубарем выкатывается из будки. Сопротивление неожиданно пропадает, и Эрэ валится на спину, к всеобщей потехе детей. Особенно громко хохочет Рунна.
Трудно молчать, когда на голую спину опускается собачья плетка. Он то ли воет, то ли скулит от боли. Дети снова смеются, теперь над ним.
- Сидеть!
Он садится в пыли. Теперь лучше Эрэ не злить, а то он войдет в раж.
- По-собачьи сидеть!
Дети рассматривают его, беззастенчиво, как это делают только дети. Впервые он рад, что такой чумазый.Толстый слой грязи покрывает его кожу, как одежда, которую у него отобрали, как собачья шкура...
Рунна ставит на землю миску с объедками. От миски воняет тухлятиной, но у него рот наполняется слюной. Ему не давали есть уже несколько дней.
- Что, лопать хочешь, Мтар? Тогда - голос!
Он молчит. До миски далеко, не допрыгнуть - Эрэ держит цепь.
- Голос, тварь!
Тут он понмает, почему его "забывали" покормить. Эрэ готовился к предстоящему представлению, думал, щенок с голодухи станет покладистей. Ладно, он устроит им представление! Внезапно он встает во весь рост, почти упираясь носом в грудь "хозяина". Такая наглость несколько сбивает со старшего мальчишки спесь,и он забывает дернуть цепь.
- Где ты потерял свою честь, Эрэ? - он не знает, понимают ли дети, что имя Эрэ означает "честь" на тан, но, по крайней мере, все они пялятся на него круглыми глазами. - Ты просто напыщенный, трусливый дурак! Ты похож на отца - убийцу за деньги, вора, травящего собаками... Удар Симурга сбивает его на землю. Перед глазами темнеет. Это хорошо. Он почти ничего не чувствует. Почти. В нос и рот ему набивается пыль, расплывчатый, опрокинутый Симург отнимает у Эрэ плетку. Мальчишка что-то зло кричит, выхватывает из-за пояса игрушечный меч - такой красивый, почти, как настоящий... Раньше Анафаэлю всегда хотелось иметь такой. Раньше...
Найд остановился, как вкопанный. Несколько мгновений он стоял неподвижно, слизывая языком бегущую в рот дождевую воду, слушая разговор ливня с лесом. Наконец, он развернулся, и зашагал в противоположную деревне сторону, в направлении болот.
В будке темно. Наверное, ночь. Он не сразу чувствует, что лежит на чем-то твердом и остром, так болит все тело. Шевелиться не хочется. Хочется пить. Кажется, он засыпает. Просыпается от того, что что-то впилось в бок. Ощупывает себя. Палка. Откуда она тут? Не сразу вспоминается меч Эрэ, да палка и не похожа больше на меч, без гарды. Никто не заметил, что щенок накрыл обломок своим телом, прежде, чем потерял сознание... Щепа длинная, острая на конце. Хорошо.
По болоту идти было тяжело. Вода поднялась и стояла теперь по колено, отмечавшие тропу вешки были почти не видны за стеной дождя. Найд ступал медленно, осторожно. Хорошо хоть догадался подобрать длинную корягу, дно прощупывать.
Он дергается на шорох. Пальцы инстинктивно сжимаются на палке за спиной. Тень заслоняет звездный свет, отражающийся в стоячей луже у лаза в будку. Не сейчас! Дождаться, пока Эрэ будет без Симурга, один. Но Эрэ никогда не приходит ночью?...
В будку просовывается вкусно пахнущая миска.
- Не бойся, я тебя не обижу. - голос тоненький, девчачий. - Ешь, это тебе.
Он не двигается с места.
- Ешь. Я сейчас уйду, но вернусь позже, заберу миску.
Она уходит. Шаги неслышные, девчонка босиком. Он ест. Это не кости, не объедки, а теплая еще пшеная каша. Он старается есть тихо. Он хочет дождаться девчонку, но засыпает тут же, с вылизанной миской в руке. Утром просыпается с пустыми руками и странным, почти забытым чувством сытости в животе.
Она приходит опять, на следующую ночь. Опять с кашей. Он ловит ее руку прежде, чем она успевает исчезнуть в темноте. Рука тоненькая, но чистая. Она ахает от неожиданности, но руку не выдергивает.
- Как тебя зовут?
Ее глаза большие, темные-темные, в них блестит лунный свет. Она нервно облизывает пухлые губы:
- Ива. А тебя?
Такая маленькая. Не старше его сестры. У него ведь была сестра...
- Анафаэль. Кто тебя послал?
- Никто. Я сама.
- Почему? - удивление так ясно звучит в его голосе, что Ива смущенно отнимает руку.
- Мне жалостно так стало... Это неправильно, что господа с тобой сделали. С людьми нельзя так.
Он пожимает плечами.
- А они меня за человека не считают. Мтаром зовут, полукровкой. Так Чарина волкодава звали, что в конуре этой раньше жил...
Ива внезапно настораживается, прислушиваясь к чему-то, невидимому Анафаэлю за стенкой будки:
- Мне надо бежать. Нельзя, чтоб меня заметили. Ты - хороший мальчик, Анафаэль.
Под кронами густых елей было темно, как ночью. Зеленые сумерки на поляне стали просто сумерками. Дождь проникал сюда скупыми, хвоей пахнущими каплями. Домик Найрэ был черным, холодным пятном с белой кляксой по центру. Коза Марта топталась у двери и жалобно блеяла. Возможно, в непогоду старуха пускала ее внутрь. На этот раз дверь оставалась закрытой. Найд, не раздумывая, направился к домику. Остановился, прислушиваясь, на пороге.
Он ждет Иву. Не каждую ночь кухаркиной дочке удается ускользнуть из людской незамеченной, да еще и прихватить с собой недоеденную слугами кашу. Но он тепрелив. Ива не приходила уже два дня, значит, наверняка, появится сегодня. У него важное дело. Он ждет Иву.
Ее шаги почти не слышны среди обычных ночных шорохов. Но он научился узнавать их звук и радоваться ему. Ива уже близко. Но что-то не так. Она не одна в темноте. Он приникает глазом к знакомой щели. Ночь безлунная. Воздух тяжел предчувствием грозы. Все, что он видит, - только тени, игра теней в отсутствие света.
Черный, плечистый силуэт заступает дорогу маленькой тени. Сзади появляется высокий, страшный, темный. Сдавленный крик. Бряканье упавшей в засохшую грязь миски.
- Так вот, кто подкармливает щенка?! Мешает мне натаскивать полукровку? - В голосе Эрэ слышится неприкрытое торжество. - Накажи ее, Симург!
Рука Анафаэля сжимается на деревянном обломке. Нет, не сейчас! Дождаться, когда Эрэ будет один. Ему не справиться со взрослым, с воином...
Маленькая тень бросается в сторону. Большая, страшная замахивается. Удар отрывает маленькую от земли, она падает с тупым, неживым звуком, как тряпичная кукла. Что-то не так. Ива? Ива!
Ни Симург, ни Эрэ не смотрят в его сторону. Когда они оборачиваются на звон цепи, Анафаэль уже почти на расстоянии удара. Почти. Глаза Эрэ расширяются - два блестящих медяка в темноте - когда он видит заостренную палку в руках щенка. Страх приковывает его к месту. Страх воняет мочой. Анафаэль бьет, что есть силы. Деревяшка входит глубоко в мягкую плоть - в бок Симурга, успевшего отпихнуть остолбеневшего господина за пределы досягаемости цепи. Одним ударом воин отшвыривает щенка от себя. Зажимает руками бок. Сгибается пополам, выкрикивая хриплые проклятия. Между его пальцами сочится и капает на землю черная влага.
Анафаэль не смотрит ни на него, ни на всхлипывающего в грязи Эрэ. Он видит только Иву. Он не может дотянуться до нее, не пускает цепь. Глаза девочки уставились прямо на него, не мигая. Свет в них погас. Там, где ее щека касается земли, грязь темнее, и темнота расползается, расползается... Где-то далеко гремит гром.
Найда трясло от холода. Только теперь, когда его безумный бег через чащу и переход через болото кончились, насквозь промокшее от дождя и пота тело охватил озноб. На стук в дверь никто не ответил. Только дождь шептал в высоких кронах, топтался по дерновой крыше, щекотал ледяными пальцами шею... Дождь хотел сказать что-то, хотел предупредить - или напомнить?
