В. Орлов - Он смеялся последним
— Мовчар — он ваш человек? — Выпили, можно пооткровенничать, как водится среди друзей.
— Все-то вам надо знать, Кондрат Крапива. нет, он так, от себя.
— Их произведений на декаде нет — как в Москве оказались? — допытывался Кондрат. — Как испанские дети-переростки?
— Нет их ни в каких списках, — подтвердил лейтенант. — А они сами выписали себе командировки: от Союза писателей.
Кондрат, как все гости, тоже заметно под хмельком, ускорил шаг, догнал Горского.
— Илья, не боишься: пока ты тут, в командировке, кто-то в Минске войдет в белорусскую литературу?
Горский ответил резко:
— С пьяными не разговариваю.
ВОПРОСЫ НА ОТВЕТЫ
Допущения:
фантазия на тему фактов.
Кондрат осваивался в двухместном купе международного вагона: мягкие, в бархате, диваны друг против друга, плотные портьеры, накрахмаленная, с отделкой мережкой, салфетка на столике, туалет между соседними купе — вот так предписано теперь ездить белорусскому драматургу, лауреату Сталинской премии!.. Но угнетала глухая тревога, какое-то темное предчувствие, и насторожило, что на одном из диванов лежал чиновничий портфель, а не знакомый фибровый чемоданчик Ружевича. Странно, что после обеда исчез и сам «обязательный друг», а должны были после награждения возвращаться из Москвы, естественно, вместе.
Поезд тронулся, проплывали литые чугунные столбы перрона Белорусского вокзала, поддерживавшие навес. Вот и он кончился. За окном в темноте светились огоньки московской окраины. Поезд миновал перрон пригородной платформы «Беговая», вдали над домиками светились скульптуры коней, венчавшие ворота ипподрома.
На соседнем диване лежал в ожидании хозяина портфель.
В купе вошел улыбчивый блондин. Кто это — Кондрат понял по выправке.
— Гражданин Ружевич. он где? — не утерпев, спросил.
— Почему «гражданин»?
— Чтобы потом не переучиваться.
— Предусмотрительно. Он под следствием. Разрабатываем.
— Дальше не надо. Не хочу ваших тайн.
— Ружевича забыть, Кондрат Кондратович. Разговорчив, много себе позволял.
— Добрый. Вы мой новый «обязательный друг»?
— Не будем играть в прятки. Я — старший лейтенант Крупеня.
— Как я расту: присматривал за мной лейтенант, а теперь уже — старший! Тот обещал: до конца декады «дружить», она закончилась, всем сестрам раздали по серьгам — и значит.
— Это вы так о своем ордене Ленина и о Сталинской премии?.. Кстати: поздравляю с высокой правительственной наградой.
— Кстати: спасибо.
Кондрат повернулся к нему спиной, стал взбивать подушку, готовясь ко сну.
— Ваша премия, Кондрат Кондратович, в двадцать шесть раз больше моей зарплаты.
— Конечно несправедливо! Я — чего там?! — сел да и написал. А вам треба: разрабатывать, следить, анализировать, описывать.
Крупеня недоумевал:
— Ну, так. «Треба» — это сугубо по-белорусски?
— Зачем же, корень общий с русским: потребление, потребность, требование.
— А-а, — протянул Крупеня, — теперь понятно, почему Ружевич обложился белорусскими словарями, выкопал запрещенную «Грамматику» нацдэма Тарашкевича!
— Закрываем тему: я, лауреат Сталинской премии, требую: хватит «дружбы».
— Времена меняются: нынешние тревожны. Видите, что творится в Европе? Не буду надоедать. Так, изредка станем в Минске встречаться, поболтать.
— У вас столько дел в нынешние тревожные времена, когда такое творится в Европе: хватит ли сил на болтовню со мной?
Крупеня сел, откинулся, улыбаясь:
— Кто-то вошел в белорусскую литературу, когда Илья Горский был в командировке — это вы так остроумно...
— Разве говорил? Не помню. — Кондрат спешил свернуть общение. — Пора отдыхать.
— Товарищ Крапива, а я. или кто-то из нас не станем персонажами вашей новой комедии?
— Что вы! Надо разоблачать-обличать управдомов, жечь глаголом пьяниц, каленым железным пером карать неверных мужей, срывать маски с пузатых империалистов! Не до вас. друг. Добрых снов.
Он погасил яркий верхний свет, оставил тусклый дежурный; сдвинул половинки портьер. Монотонный перестук колес усыплял. Кондрат лег лицом к стенке, натянул одеяло.
Его пьеса «Хто смяецца апошнім» так и осталась единственной в советском искусстве сатирой, с 40-х годов и до наших дней. Единственной! — настолько тщательно было раскорчевано властями сатирическое поле.
После войны БССР отстраивалась, залечивала раны, и Кондрату Крапиве было не до сатиры. Да и перо, честно говоря, притупилось: сочинил пьесы «Поют жаворонки», «Врата бессмертия», но они не выдержали испытания временем. Скорее всего, решил отсидеться в окопе, «не выторквацца».
А ту, о карьеристе Горлохватском, время от времени театры ставят — за неимением иного.
Проснулся Кондрат среди ночи: потрясений и дум хватало. Главный мучивший вопрос: почему премию дали ему не за пьесу «Партызаны», о борьбе с белополяками в 20-е годы, а за сатиру? Да еще высшая награда: орден Ленина. С чего бы это? Кто смотрел спектакль? Очевидно, что на обоих показах пьесы в Москве присутствовали московские сподвижники Руже. Крупени. Но никто из видных ответственных лиц в зале замечен не был.
Он не знал, что как раз в день банкета, утром 17 июня, Сталин подписал Указ о награждении участников декады БССР, что в этом Указе самым странным, необъяснимым было появление его фамилии.
Не приснился, нет, а почти реально привиделся Калинин, вручавший вчера в Кремле награды. Орденов Трудового Красного Знамени удостоились Белгосфилармония и 33 человека, среди них скульптор Заир Азгур, композиторы Анатолий Богатырев и Исаак Любан, артистка Лидия Ржецкая, руководитель военного ансамбля Александр Усачев; орден «Знак почета» получили 44 участника декады, медаль «За трудовое отличие» — 77 человек, в том числе и тот, кого Сталин назвал «танцор без сабли».
Рука всесоюзного старосты устала от пожатий, но каждому награжденному посланцу БССР улыбался, тряся седой козлиной бородкой. Невозможно представить, что он был когда-то молодым. Хотя это проглядывалось, по слухам, в обхаживании дедушкой артисточек.
«Золотой дождь» наград обмыли бокалами шампанского в зале приемов Верховного Совета СССР.
В Минске Крапива узнает еще о некоторых загадочных следствиях декады.
Оказывается, оставались кое-какие неиспользованные суммы, и заместитель председателя Союза писателей БССР Максим Климкович 29 июня обратится в ЦК с просьбой о премировании писателей, бывших в окончательном списке. Но что любопытно: был вычеркнут из списка челюскинец Александр Миронов, вместо Петра Глебки и Петруся Бровки — авторов либретто опер и балета — почему-то включены в список о премировании поэтесса Эдди Огнецвет, вернувшийся из лагеря Кузьма Чорны (Романовский) и, как написано, «др. писатели». Эти «др.» — Мовчар и Горский. Этим двум ЦК в поощрении откажет.
Ночь в поезде тянулась бесконечно. На какой-то остановке Кондрат приподнял занавеску, прочитал на высвеченном фасаде вокзала: «Смоленск». Еще только Смоленск, полпути до Минска.
Прикидывал: может, наградили его с подачи Храпченко — тот как-то особенно горячо поздравлял драматурга. Но начальник всех искусств СССР каждый вечер был в Большом театре в ожидании возможного визита Сталина — и потому не мог быть в филиале МХАТа.
Вряд ли кто в Москве пьесу читал: перевода на русский еще нет. Но наверняка довели же до верхов ее содержание! И почему это не сочли за привычный «поклеп на советскую действительность»? А наоборот: поощрили.
И тут Кондрату показалось, что нашел ответ.
Кто в СССР у власти? Недоучившийся тифлисский семинарист Сталин, сельский сапожник из-под Киева Каганович, реалист-«ремеслуха» из-под Вятки Молотов, луганский слесарь Ворошилов, полуграмотный казак-есаул Буденный — не все хотя бы с начальным образованием. И, видимо, как-то узнали содержание пьесы, просто подсознательно им польстила насмешка над главным персонажем: ученым-интеллигентом — пусть и прохиндеем, но все же представителем чуждого, некогда привилегированного класса. Это непременно — знали они — должно было льстить и так называемым «широким народным массам». Иного объяснения Кондрат не видел.
Знал: ни ордена, ни звания, ни премии в СССР не индульгенции от решетки и лагеря. Вспомнил друга Андрея Мрыя и понял, что у сатирика в эти дни — две дороги: или в Сталинские лауреаты, или в ГУЛАГ.
Оказалось, бодрствовал и Крупеня. Более того: чувствовал, что Кондрат не спит.
— Кто герои новой комедии? Уже, верно, обдумали?
— Никто. Сатира кончилась.
— Потому что ваши персонажи у власти? Так?
— Это вы сказали.
— А о чем будете дальше писать?
— Я сплю.
Действительно: о чем же? — задумался Кондрат. — О чем? Хотя вот, можно разрабатывать неисчерпаемую тему: «Мой родны кут, як ты мне мілы!..»
Неведомо: пил ли после московского триумфа сильно рисковавший Пономаренко шампанское? Естественно предполагать, что да.
