П.А.Сарапульцев - Homo
Я вынужден был согласиться, хотя не мог не заметить, как нервно она закуривала и тут же бросала свои маленькие пахитоски с марихуаной. Мы не успели допить и половины бутылки, как Джейн, решительно выбравшись из кресла, в котором она обычно устраивалась с ногами, отодвинула столик и прыгнула ко мне на колени. Это было настолько неожиданно и необычно, что я почти замер, стараясь даже не слишком сильно дышать на нее: до сих пор любая моя попытка не только приобнять ее, но и просто взять за руку тут же отвергалась достаточно быстро и решительно.
- Обними меня, Джонни, - попросила она охрипшим от волнения голосом. — Крепче, еще крепче….Ну, будь же мужчиной, Джонни! Я так хочу, - потребовала она, потянув меня к моему старому полуразвалившемуся дивану…
- Пожалуй, хватит, - сказала она, спустя полчаса, включая торшер над нашими головами. — Мне надо идти. Надо, понимаешь, надо, - подчеркнула она, увидев мое погрустневшее лицо. — Ну не дуйся, пожалуйста, Джонни! Мне было хорошо с тобой, но сейчас надо идти. Я скоро позвоню тебе или приду.
Но звонка мне пришлось ждать добрых три месяца. Десятки раз перебирая в мыслях события того вечера, я каждый раз натыкался на одну и ту же мелочь, заметить которую можно было только хорошо зная несколько утрированную нестеснительность моей Джейн. Одеваясь в тот вечер, она мягко, но настойчиво потребовала у меня:
- Отвернись, не смотри на меня, мне неудобно. Я еще не привыкла к тебе.
Отметить-то я это отметил, а понять смог только значительно позже, гораздо позже того самого звонка, которого я так долго ждал.
- Джон, ты не догадываешься, зачем я тебе позвонила? — спросила она сразу после первых приветствий.
- Наверное, чтобы сказать, что ты обо мне, наконец-то соскучилась, - чуточку обиженно ответил я ей.
- Ты помнишь наш последний вечер?
- Конечно, помню, могла бы об этом и не спрашивать.
- Так вот, у меня будет ребенок. Я думаю, тебя это не особенно расстроит, и ты поступишь, как настоящий джентльмен.
- Конечно, не расстроит, - как можно мягче и ласковее ответил я, - в общем-то, я даже рад этому. Ты ведь прекрасно знаешь, как я тебя люблю и хочу быть с тобой.
- Вот и прекрасно. Через полчаса я к тебе перееду.
Правда, такое необычное “признание в любви” было, пожалуй, слишком суховато даже для нашего сугубо рационального времени, но я был счастлив: я слишком любил её, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
И только совсем недавно узнал, почему она так неожиданно захотела моей любви. В тот вечер, как оказалось, она окончательно поверила в то, что ее первый муж к ней уже никогда не вернется: у него родился долгожданный сын.
С тех пор прошло целых три года, у нас тоже родился сын, но и он и я, по-моему, не очень-то были нужны нашей жене и матери. Это, конечно, не относилось к получению от меня еженедельных кредитных карточек на продовольствие и марихуану. Последняя день ото дня все больше и больше начинала заменять Джейн не только семью, но и весь окружающий мир.
В состоянии тревожного полусна мысли мои поворачивались так же медленно, как и язык при разговоре, и я не успел оглянуться, как уже проскочила добрая половина времени, положенного мне на отдых. Сна же не было ни в одном глазу. Скорее всего, дело было в том, что коротенькая форменная курточка никак не могла защитить мои ноги от промозглого казарменного холода, сквозившего из отверстия в пуленепробиваемом стекле окна: кондиционер, закрывавший это отверстие, был еще вчера извлечен для какого-то внеочередного ремонта, да так и не возвращен до настоящего времени.
Плохо ли, хорошо ли, но возня с курткой и поглядывание на часы как-то отвлекло меня от не слишком-то приятных мыслей о “семейном уюте”, и мысли сами собой переключились на мою рабочую тематику.
Служба охраны подземных выходов, в которой я служил, финансировалась за счёт добровольных взносов жителей небольших городков или больших столичных кварталов, на территории которых располагались подземные колумбарии. Где бы ни располагался вход в подземелье, но выглядел он везде одинаково: верхние шесть этажей возвышались без единого окна или балкона (в них-то и находились агрегаты, поддерживающие нормальное функционирование усыпальниц), они обычно, были наглухо запечатаны, а единственный вход с крыши, если и открывался, то только в присутствии суперэргов. Нижние же два этажа (один наземный, а другой подземный) и представляли собой собственно вход и выход из колумбария. И если в начале эпохи он охранялся, в основном, формально с помощью сохранявшихся ещё в то время воинских подразделений, то сейчас эта служба превратилась в почти постоянный бой с фантомами подземелья, пытавшимися вырваться наружу.
Наверное, проще всего было бы замуровать выходы наглухо, тогда и охрана снова, превратилась бы в простое наблюдение за целостностью бетонных пробок, но суперэрги почему-то сразу же и неумолимо отвергли подобное предложение: им зачем-то было нужно, что бы входы оставались открытыми. Нам же из-за этого приходилось вести ежесуточные бои с постоянно меняющим тактику и внешний облик противником.
Самым опасным для контроля, конечно, оставался подвальный этаж, представлявший собой сложный лабиринт довольно широких коридоров (по ним, например, свободно могли разъезжать, не сталкиваясь, электрокары), тускло освещенных редкими электрическими лампами. Эти коридоры время от времени кончались устремлявшимися вниз ответвлениями, которые вели к камерам колумбария. В самом начале существования охранной службы освещались и многоэтажные подземные коридоры усыпальниц, более того, напротив каждого спуска размещались ещё и телевизионные камеры, контролировавшие выход, но первое же поколение подземных фантомов перебило все осветительные приборы (во всяком случае, около спусков), и теперь ответвления зияли неприглядной пугающей чернотой, а камеры выводились из строя почти ежедневно. Вот почему нам приходилось неоднократно в течение суток патрулировать подземные коридоры, попутно заменяя разбитые телекамеры.
Учитывая, что дежурства мы осуществляли обычно по двое, поскольку один человек должен был обязательно оставаться около пульта с мониторами, контролирующими выходы лифтов между наземным и подземным этажами, то, как вы понимаете, патрулирование подземных коридоров требовало почти звериной осторожности и нечеловеческой ловкости владения самым разнообразным оружием: смерть могла подстерегать тебя не только за каждым углом коридора, но даже при выходе из только что опустившегося лифта.
Но самое скверное было в том, что никогда не удавалось предугадать чем тебя встретит подземелье в этот раз, а уж изобретательности подземных фантомов можно было только позавидовать.3а неполных три года своей работы в службе охраны я успел встретиться лицам к лицу и с волной крысообразных зубастых хищников, и с нашествием гигантских богомолов, и с поразительной по быстроте и натиску атакой скелетообразных существ, вооружённых заржавленными тесаками и шпагами. И всё-таки такое прямое нападение было гораздо приятнее (во всяком случае честнее и достойнее), чем те садистские штучки, которыми время от времени угощало нас не знавшее покоя подземелье. Чего стоят только душераздирающие крики маленького ребёнка, спасавшегося от толпы удивительно жутких существ, явно созданных не без влияния знакомства с фантазиями великого Гойи.
Что это была за картина, можно понять из того, что она смогла вывести из себя даже железного Роба, начавшего службу в охране ещё до появления призраков и фантомов. Только он мог суметь не только отбить атаку нападавших огнем в упор, но и выхватить малыша из массы когтей и лап, жадно протянувшихся к нему. Больше того, ему даже удалось захлопнуть перед нечистью бронированную дверь лифта, где он и был задушен руками псевдоребенка, доверчиво прижатого Робом к груди.
Когда же на следующий день повторилась почти точная копия предыдущей картины, только роль жертвы играла в ней молодая прелестная женщина, и, знавший о событиях прошлой ночи, мой напарник разогнал нападавших выстрелами из автомата, то среди лопнувших оболочек фантомов он обнаружил тело настоящей женщины, распоротое выстрелами в упор. Бедный Иржи, по-моему, до сих пор не может избавиться от угрызений совести после этого кошмара, и всеми правдами и неправдами пытается избегать контрольных обходов и осмотров. Правильнее всего было бы отказаться от совместной рабой с ним, уличив его в трусости, но у Иржи тоже была семья, которую надо было кормить и одевать, а у меня к тому же появился неожиданный помощник и друг, созданный фантазией моей собственной жены.
Правда, создавая его, Джейн меньше всего думала о помощнике для меня, вероятнее всего, она просто хотела как следует разозлить меня, чтобы заставить вспылить, и получить тем самым право на развод с алиментами. Для этого она, как бы, между прочим, поинтересовалась об имени моего любимого литературного героя — графе де Ла Фере. Достала где-то книгу о нём и, старательно выписав из неё описание его внешности и проявлений характера, потратила целую ночь для создания телепатического фантома героя “Трёх мушкетёров”. Вернувшись с дежурства, как обычно, рано утром я застал их “любовный диалог” в самом разгаре.
