Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века
Все эти соображения крутились в голове Георгия, постепенно привыкающего к винодельческим традициям Франции, когда он тянул ядреную кислятину, стараясь при этом не только не морщиться, но и понимающе закатывать глаза и прищелкивать языком, более‑менее точно копируя манеру знатоков, дегустирующих бурду с таким видом, будто это настоящая амброзия. Набив оскомину на языке уже после первых двух глотков, Арталетов твердо уверовал в истинность народной пословицы, гласящей: «На халяву и уксус сладкий».
Давешний «утопленник» с хмурым видом восседал на прежнем месте, то есть на плече Леплайсана, разительно напоминая последнего выражением лица, но не проказил, поэтому на него обращали внимания ровно столько, сколько на шатающуюся тут же по столу пьяную вдрызг муху, насосавшуюся от души из щедро разлитых по столу лужиц пресловутого «Шато тальмон».
Беседа как‑то не клеилась: кислое вино прочищало голову не хуже пива, но вместе с ясностью мыслей всплывали и обрывки воспоминаний…
Георгий то и дело ощупывал золотую цепь с изящными звеньями в виде лилий, чудесным образом очутившуюся на его шее, тогда как он точно помнил, что не далее чем вчера видел ее на шее некого лысоватого субъекта, сжигавшего теперь везунчика взглядом, сидя через два столика от королевского. Король тоже старался не смотреть в эту сторону: ведь это он вчера, споткнувшись на лестнице и поддержанный под руку мертвецки пьяным, но не растерявшим при этом интеллигентности д'Арталеттом, щедро пожаловал ему украшение, снятое с шеи первого попавшегося вельможи, назначив при этом своим главным постельничим. «Чего теперь ждать от этого де Лювайи? – мучился неразрешимым вопросом Жора, украдкой озираясь. – Еще на дуэль вызовет… Или того хуже: яду в бокал подсыплет… Эх, предупреждал же меня Серега!»
Ноги под столом все время обо что‑то цеплялись. И, заглянув туда, Арталетов, не веря своим глазам, обнаружил на своих сапогах золотые шпоры.
«Поздравляю, – тут же раздался в ушах язвительный голос Дорофеева. – Вот ты и полноценный дворянин, Жорка! С тебя бутылка!»
Фридрих Барбаросса витал в облаках, прикидывая маршрут предстоящего «восточного круиза» и делая выкладки тут же на столешнице щербатой вилкой, и Георгий с раскаянием решил при первом удобном случае предупредить его о подлой турецкой речке.
Трезвый как стеклышко Цезарян беспрестанно подмигивал Жоре, кивая на выход, – не терпелось, видно, узнать, что же это вчера не договорил новоявленный товарищ при воспоминании об Италии, но тот делал вид, что не понимает намеков, мысленно укоряя себя за болтливость.
Закуска безнадежно запаздывала, хотя о ее лихорадочном конструировании свидетельствовали доносящиеся из кухни аппетитнейшие ароматы, и король мрачнел с каждой минутой все больше и больше. Ежесекундно к нему подбегал то один, то другой офицер в запыленном плаще и шептал что‑то на ухо… После пятого или шестого напоминания Генрих с сожалением огляделся, залпом допил вино и поднялся на ноги.
– Выступаем, господа! – зычно провозгласил он, разом заставив замолчать весь зал. – По коням! Обедать будем в Париже!
Все вокруг зашевелилось и загомонило: похоже, что захолустный постоялый двор с его дрянным «Шато тальмон» осточертел всем хуже горькой редьки. Изрядно потасканные и растерявшие былую свежесть «ночные бабочки», кстати, тоже…
– Куда же вы, ваше величество? – выскочил из кухни хозяин, держа над головой огромное дымящееся блюдо. – Мясо только‑только подоспело!
Король с огромным сожалением взглянул на исходящее паром блюдо с жареным мясом, распространяющее вокруг умопомрачительные запахи, протянул было руку, но усилием воли удержал себя.
Приняв картинную позу, Генрих с пафосом произнес исторические слова, тут же старательно записанные окружающими:
– Париж стоит мяса, господа! Седлайте коней!
11
В песнях больше про любовь,
Соловьев да рощи,
А какая же любовь,
Если нету тещи!
Я скажу о своей,
Пусть скажу я мало:
В доме теща у нас
В чине генерала.
Застольная песня
Оказалось, что в небольшом на вид заведении нашлось место для прорвы народа! А когда к растянувшейся на три сотни метров кавалькаде присоединилось несколько сотен кавалеристов попроще, расквартированных на ночь в соседней деревне, королевская компания вообще приобрела вид настоящего войска.
Все до единого, включая Леплайсана, из седельной кобуры которого воинственно торчала рукоять пистолета, вряд ли декоративного, а место у бедра заняла шпага, подлиннее той, что была благополучно утеряна Георгием, были вооружены до зубов, впереди реяли знамена, и отсюда вряд ли следовало, что собравшиеся готовились к охоте или другой подобной забаве. Осознав этот факт, Арталетов укорил себя за то, что так и не узнал причины королевского похода. Да еще на Париж!
Кавалькада не слишком уж торопилась, продвигаясь вперед со скоростью спешащего пешехода, поэтому, когда на одном из перекрестков к ней присоединилась запыленная пехота, марширующая в стальных гребенчатых касках с мушкетами и пиками на плечах, она не слишком‑то отставала.
«Ну пехота и пехота! Может, парад готовится…» – подумал Арталетов.
Когда же параллельно армии потянулись подводы обоза, а за ним и артиллерия, прогулка как‑то потеряла свою привлекательность.
Улучив минуту, новоявленный королевский постельничий поравнялся с шутом и склонился к нему, решив взять быка за рога.
– Господин Леплайсан! А не на войну ли мы собрались?
Королевский шут цветом лица мог соперничать с совсем загрустившим чертиком на его плече (не иначе съел что‑нибудь не то вчера), поэтому на вопрос своего друга ответил не сразу.
– Ни в коем случае, шевалье… – Шута явно мутило, принять его слова за шутку можно было лишь с большим трудом. – Просто король поссорился со своей тещей…
Георгий едва не свалился со своей смирной лошадки, которой его, слава богу, снабдили по совету Фридриха, видевшего вчерашние мучения «дворянина» в седле Ганса.
– А армия‑то тогда зачем?
– О‑о‑о! Сразу видно, что вы издалека, сударь… Знали бы вы, какова теща у нашего доброго короля! Имя Екатерины Медичи вам ни о чем не говорит?
Разумеется, имя главной отрицательной героини бессмертной «Королевы Марго», которой Жора зачитывался в детстве, много о чем ему говорило… Но если Генрих по счету третий, то каким образом?.. Он понял, что окончательно запутался.
– Да и сама супруга нашего Генриха не сахар, скажу я вам! Маргарита, бывает…
– Какая Маргарита? – не слишком учтиво перебил Арталетов шута. – Наваррская? Но ведь она жена Генриха Четвертого, а не Третьего! Третьему она сестра…
– Почему Наваррская? Ах, да! Вы имеете в виду это… Тогда да, точно… А сестра она не Генриху, а Франсуа.
– Но Генрих‑то Третий?
– Чего вы привязались: «третий», «четвертый»… – рассердился Леплайсан, голова которого раскалывалась от похмельной мигрени. – Сейчас третий, завтра – четвертый! Если хотите знать, он и вторым был в свое время…
– Вторым?!!
– Естественно. Когда Монтгомери ему на турнире шлем копьем сшиб, как бы вы поступили? Это же позор! Позор на всю Европу! Вот и велено было всем летописцам срочно переписать свои книги. Дескать, Генрих Второй пал от злодейского копья нечестивца, а наследовал ему…
– Франциск Второй, его сын!
– Да ну? – недоверчиво сощурился шут. – Откуда вы взяли? Я же говорю: Франциск, он же Франсуа, брат Марго, а Генрих…
– А как же Варфоломеевская ночь?
– Ночь была, это точно. Король тогда только женился, – заверил Леплайсан Георгия, походя сделав красноречивый жест и ернически подмигнув при этом. – Славно мы тогда погуляли… Пол‑Парижа нажралось, как свинья, и поутру лежало замертво. А как же иначе, если в фонтанах – вино, в канавах – коньяк, в бассейнах…
Арталетов почувствовал, что голова у него идет кругом…
* * *
Пообедать в Париже не удалось. Пехота, как всегда и везде в мире никуда не торопившаяся, задержала армию на несколько часов, и к городским стенам вышли уже под вечер.
Сказать, что у Арталетова замерло сердце при виде зубчатых стен с виднеющимися из‑за них колокольнями многочисленных храмов, черепичными крышами и разного вида и высоты башнями, значило не сказать практически ничего. Никогда не мечтавший увидеть даже современный Париж, доступный сейчас очень и очень многим, Георгий испытал настоящий шок, осознав, что в паре километров от него раскинулся город, по которому спокойно разгуливают персонажи романов, запоем прочитанных в детстве и юности, или хотя бы их прототипы…
К сожалению, потряс вид столицы средневековой Франции, похоже, одного лишь Жору: остальные, едва была отдана команда остановиться, переданная по цепочке от командиров подчиненным, разбежались, тут же занявшись разбивкой лагеря, строительством временных укреплений, приготовлением пищи – словом, всем тем, чем люди служивые занимаются всегда и везде, будь перед ними Париж, Берлин или, скажем, Багдад…