И. Халатников - Дау, Кентавр и другие
Без отца останутся детки.
Дау часто повторял эти «стихи» и всегда при этом искренне смеялся.
Теория сверхпроводимости
В 1957 г. в Сиэтле (США) происходила международная конференция по теоретической физике. В конференции принимала участие небольшая делегация советских физиков, которую возглавлял Н.Н. Боголюбов. В нее входил ленинградский теоретик Г. Пикус. Вскоре после этой конференции на семинаре у Ландау Н.Н. Боголюбов доложил сенсационную работу, посвященную теории сверхпроводимости.
Явление сверхпроводимости было открыто в 1912 г. и оставалось загадкой. По непонятным причинам у металлов при очень низких температурах вблизи абсолютного нуля происходил переход в состояние, когда практически полностью исчезало сопротивление прохождению электрического тока. Над решением этой загадки бились физики многие годы. Н.Н. Боголюбов в своей работе, доложенной на семинаре, обьяснил механизм исчезновения электрического сопротивления в металлах при абсолютном нуле температуры. При этом он использовал изобретенный им элегантный метод, известный теперь как «преобразование Боголюбова». Эта работа произвела на всех большое впечатление. Однако оставались не решенными две фундаментальные задачи — о термодинамике и электродинамике сверхпроводников (не буду входить в подробности).
Мы с А. Абрикосовым довольно быстро сообразили, как модифицировать «преобразование Боголюбова» для неравных нулю температур. В результате довольно напряженной работы в течение двух месяцев лета 1957 г. мы построили полную теорию, объяснявшую термодинамику и электродинамику сверхпроводников.
Эту работу мы доложили на семинаре у Н.Н. Боголюбова в Математическом Институте АН СССР (естественно, и на семинаре Ландау), и в течение некоторого времени мы были «героями» в кругах теоретиков.
Однако осенью того же года выяснилось, что участник конференции в Сиэтле Григорий Пикус привез оттуда фотокопию статьи трех американских авторов Дж. Бардина, Р. Шриффера и Л. Купера, в которой была построена полная теория сверхпроводимости, включавшая и результаты Н.Н. Боголюбова, и наши (правда, полученные другим методом). Г. Пикус был специалистом в области физики полупроводников, поэтому не придал значения этой работе. Когда же до Ленинграда дошли слухи о наших результатах, он обратил внимание на фотокопию и переслал ее нам. К этому времени две статьи, написанные нами, были готовы к печати в «Журнале Экспериментальной и Теоретической Физики» (ЖЭТФ). И хотя наш подход сам по себе представлял методический интерес и заслуживал публикации, Е.М.Лифшиц, многолетний редактор журнала, настоял на том, чтобы мы забрали свои статьи из журнала.
Замечу, что английский теоретик Дж. Валатин повторил и опубликовал наши с Абрикосовым результаты.
Возвращаясь к нашему семинару у Н.Н. Боголюбова, хотелось бы сказать, что у меня осталось впечатление, что он был расстроен тем, что его многочисленные ученики и сотрудники упустили возможность развить его теорию.
Две статьи, неопубликованные в ЖЭТФе, мы с Абрикосовым опубликовали в журнале УФН, в форме обзора современной теории сверхпроводимости. Статья содержала, кроме результатов трех американских авторов, и ряд оригинальных результатов, полученных нами. Замечу, что в книге J1. Ландау и Е. Лифшица «Электродинамика сплошных сред» теория сверхпроводимости излагается в духе нашей статьи. Таким образом, польза от нашей деятельности все же осталась. Да и советские теоретики изучали теорию сверхпроводимости не по работе 3-х американских авторов, получивших заслуженную Нобелевскую премию, а по нашей работе.
Наша с Абрикосовым работа по теории сверхпроводимости имела и «политические» последствия. Вот что написано в «Истории советского атомного проекта» (Том II) в 1999 г.:
«Новое “Дело”, достигшее масштаба Всесоюзного скандала», приходится на 1958 г. и связано с публикацией в журнале “Успехи физических наук” (УФН) статьи учеников Л.Д. Ландау — А.А. Абрикосова и И.М. Халатникова “Современная теория сверхпроводимости”. Возникла известная коллизия с приоритетом. Характерно, что ход делу дал инициативный документ, направленный в Секретариат ЦК (Е.А. Фурцевой) тогдашним секретарем дубнинского ГК КПСС А. Скворцовым, по мысли которого факт публикации статьи Абрикосова-Халатникова следует рассматривать как проявление «узкогрупповых интересов», наносящий серьезный ущерб престижу советской науки. Дубнинский ГК КПСС просил ЦК компартии “принять соответствующие меры”. В делах по этой истории имеется: 1) Многостраничная выписка из постановления Общего закрытого собрания парторганизации института математики АН УССР, посланное спецпочтой; 2) Письмо, составленное от имени неназванных сотрудников отдела теоретической физики Математического института АН СССР в ЦК КПСС за подписью Е.Ф. Мищенко — тогда секретаря парторганизации. Авторы Отдела Науки ЦК КПСС (В.А. Кириллин иА.С. Монин), подготовившие заключение по данному вопросу не преминули особо отметить: “Абрикосов и Халатников — ученики академика Л.Д. Ландау, которые имеют ряд работ по теории сверхпроводимости, не содержащих однако каких-либо фундаментальных результатов (...) авторы широко и беззастенчиво рекламируют свои работы. Дубнинский горком считает...” Президиуму Академии наук со стороны ЦК было указано и предлагалось принять меры для укрепления редколлегии журнала “УФН”».
Замечу, что А. Абрикосов за одну из своих работ по теории сверхпроводимости (1957 г.), «не содержащую каких-либо фундаментальных результатов», в 2003 г. получил Нобелевскую премию.
Можно только пожалеть бедную Екатерину Фурцеву, занимавшуюся «делом А.А. Абрикосова и И.М. Халатникова», без разрешения ЦК КПСС развивавших теорию сверхпроводимости.
Из впечатлений последних лет
Наш последний научный разговор состоялся в моем маленьком кабинете в ИФП в пятницу, 5 января 1962 г. Речь шла об особенностях в космологии. Ландау нравились полученные Е. Лифшицем и мною результаты. А 7 января случилась трагическая автомобильная катастрофа, после которой Ландау к занятиям наукой больше не возвращался.
О том резонансе, который имела автомобильная катастрофа, искалечившая Ландау, написано уже очень много. Как ученики и друзья спасали жизнь Ландау, тоже хорошо известно. Я хочу добавить лишь несколько подробностей, эпизодов, в которых принимал непосредственное участие.
Сразу после аварии Ландау находился в 50-й городской больнице. Состояние его было крайне тяжелым — отек мозга и глубокая кома. Лечила его комиссия Академии наук, созданная А.В. Топчиевым, во главе с членом-корреспондентом АН, бывшим при Сталине наркомом здравоохранения Н.И. Гращенковым. Но никакой особенной власти у этой комиссии не было, все держалось на личных связях. Так, например, когда после первых двух недель в больнице у Ландау началась агония, один из членов этой комиссии, Алим Матвеевич Дамир, сообразил, что для спасения жизни можно попытаться перевести Ландау на искусственное дыхание. Для этого была необходима дыхательная машина марки Энгстрем. Выяснилось, что в Москве было только две таких машины — одна в институте детского полиомиелита у профессора Л.М. Поповой, а другая, нераспечатанная, в Четвертом Главном Медуправлении Кремля. Я встретился с начальником этого управления, профессором Марковым и просил у него дать для спасения умирающего Ландау эту машину. Он меня внимательно выслушал, но машину дать отказал, поскольку больной Ландау не принадлежал к его контингенту. Он сказал: «А вдруг она понадобится пациенту из контингента?» Контингент — это были высокие государственные и партийные чиновники, для лечения которых и были созданы кремлевская больница и поликлиника. А Ландау на такое спецобслуживание претендовать не мог.
Тогда мы обратились к профессору Л.М. Поповой, которая нам не отказала, и очень громоздкая, почти неподъемная машина была практически на руках доставлена на пятый этаж 50-й больницы, где умирал не принадлежащий к «контингенту» Ландау. Его подключили к машине, и кризис удалось остановить.
Также возникали сложности с лекарствами. Кроме мочевины, которую по воздуху доставили из Лондона, требовались в больших количествах разные другие лекарства, многие из которых можно было найти только в Кремлевской аптеке. Однако рецепты, выписанные на имя Л. Ландау, в этой аптеке к обслуживанию не принимались, так как — «не наш контингент». Но и здесь нашелся нетривиальный выход. Мать моей жены, Ф.Е. Ростова-Щорс, была членом КПСС с дооктябрьским (ранее 1917 г.) стажем и имела право на обслуживание в данной аптеке, причем бесплатно. Все рецепты стали выписывать на ее имя, и таким образом решили проблему лекарств для не принадлежащего к контингенту Ландау. Комментарии, я думаю, излишни.
