Неизвестно - Браво А. Комендантский час для ласточек
Североамериканцыне станут нападать на вас, кабальеро. Ни сегодня, ни завтра, ни через десять лет. Они не настолько тупы, чтобы вступить в драку с армией фанатиков, готовых совершить коллективное самоубийство. Нет, время Команданте закончится, так сказать, в силу естественного хода событий. И тогда… Не забывайте, товарищи: маятник, давший запредельную отмашку в одну сторону, обязательно качнется в противоположную ровно на столько же.
Ни миллиметром меньше.
7 мая.
«Войска выводятся».
Учения американцев в Гуантанамо закончились без всяких эксцессов, чего и следовало ожидать. Пришло время и мне выводить свои войска из этой не утомленной солнцем страны. Ответ, которого я ждала, — ответ на вопрос «Что мне делать дальше?» — наконец-то пришел, не во сне или медитации, а в виде вот этой газетной строки. Меня словно обожгло: вот оно! Войска выводятся. Не потребовалось интерпретаций ни по Юнгу, ни по Фрейду. Древний философ утверждал, что обстоятельства, в которых мы в данный момент находимся, есть то, чего мы достойны и чего сами себе желаем на самом деле. То ли изменилось что-то в моих неосознанных желаниях, то ли статус мой у Господа Бога повысился, но я вдруг почувствовала, что ни года, ни месяца не в состоянии больше оставаться здесь.
Esta bueno ya. С меня хватит.
Последним моим утром в Сантьяго я проснусь около пяти. Вот тогда и увижу лозунг. Он будет прикреплен поверх старого плаката на здании школы: «Abajo Fidel!»(«Долой Фиделя!).
Нет, этого просто не может быть. Я зажмурю глаза, ущипну себя за мочку уха. Лозунг останется висеть на прежнем месте. Первый порыв: разбудить мужа, свекровь — вот, смотрите! не вся Куба думает так, как вы! — быстро угаснет: а что, если он еще не успел спрятаться? Рейнальдо и Фелипа бросятся в СDR, полицейские начнут прочесывать квартал за кварталом… Нет! Я буду молчать. Беги отсюда, дружище, скорее беги, а у меня сегодня много дел: в девять тридцать отходит мой поезд на Гавану, а там — аэропорт Хосе Марти, а там… дальше не стоит загадывать; мы с тобой, неведомый товарищ мой, возможно, единственные в революционном Сантьяго хотим, чтобы комендантский час в нашей жизни поскорее закончился. И при этом мы до боли в висках, до обмирания сердца не уверены в своем будущем. Бежать отсюда, скорее бежать…
Бедлам начнется около шести. Будет суета, крики; к нам ворвутся полицейские, я буду красноречиво пожимать плечами, — в конце концов все вроде бы успокоится. В восьмом часу я услышу стук в двери — чужой, недобрый стук; гости Фелипы обычно не стучат, а громко выкрикивают ее имя. Неужели «безопасников»нелегкая принесла? «Ты спекулируешь, — заметила неделю назад Фелипа: чтобы купить билеты на самолет себе и Карине, мне пришлось с согласия Рейнальдо продать кое-что из вещей, которые мы привезли с собой, — я обязана заявить об этом в CDR». Быстренько спрячу подготовленные к отъезду чемоданы за ширму. Но гость, красавчик с опереточными усиками ниточкой, окажется представителем совсем другой организации. Он развернет передо мной «ксиву» госбезопасности, Seguridad Estatal. Матерь Божья, только этого мне не хватало. «Я бы хотел побеседовать с сеньорой один на один». Поезд — через полтора часа. До вокзала ехать около получаса. Визу оформляла гостевую, на три месяца. Никто, даже муж, не знает, что не собираюсь больше сюда возвращаться. Вероятно, из-за сегодняшних событий они могут меня задержать. Впрочем, службист вряд ли уже проинформирован о моем отъезде. Главное — не подавать виду, что куда-то тороплюсь. Ну что ж, сеньор, давайте пообщаемся. Предупреждаю: я плохо знать язык, совсем плохо. Что вы сказать? Было время подучиться? В школе языков? Ах, вы и об этом знаете. Но, видите ли, я быть плохой ученик. Большие пропуски. Сломать нога, два месяца гипс. К тому же… иметь очень плохой способность к языкам. Совсем плохой. Я даже родной язык иногда забывать, да-да, в стране, где я родиться, это национальная черта. Что вы спросить? (Только не смотри на часы!) Нет, сегодня ночью ничего не видеть, не слышать. Син дуда устэд тиене разон, без сомнения, вы правы:контрреволюционные элементы не спят. Но я, в отличие от них, эстой дурмиенда,сплю. Мои — что? Кон-так-тос? С кем я контактирую? С сознательными кубинцами: муж, свекровь. Мой муж? О, не беспокойтесь: он предан революции больше, чем жене. Это точно. Что еще? Контакты среди… кого? Ой, месье, я не понимаю, про что это вы. Русо? Советико? С кем я общаться среди соотечественников? Ни с кем особенно. Надие. (Боже, сколько ж это времени мы балакаем?) Тесный амистад ни с кем не иметь. Я вообще не любительница контактос. Абсолютный интроверт. Что значит — интроверт? Ах, честное слово, вам это не интересно. Нет, это не сексуальное отклонение. Что-что? Повторите, пожалуйста, мистер. Теперь — по слогам… Нет, не понимать. И мне тоже жаль. (Без двадцати девять!) Что вы говорите? Завтра придете с переводчиком? О, си, си, муй бьен. Мучас грасиас. Аста луэго. Аста ла виста. До встречи, до свидания, — только вот «ла виста» уже не будет, разве что в приемной у дьявола. Такси! Такси! Сюда! Карина, доченька, быстрее! Бежать отсюда, скорее бежать…
Эпилог
Никого из родных моих девчат-белорусок нет на сегодняшней Кубе, где «как грибы растут четырех- и пятизвездочные отели, — цитирую рекламный проспект, — построенные фирмами с мировым именем — испанскими Horizontes Ё Guitart, немецкой LTI». Ну, реклама она и есть реклама, тут кстати будет вспомнить известный анекдот — о том, как один праведник попал на адскую сковородку: заскучав в раю, попросился у святого Петра в пекло на экскурсию (желание вполне понятное: ничто так не возвращает вкус приевшемуся счастью, как страдания других), но вместо вечных мук узрел круглосуточный карнавал, песни да пляски, а полуобнаженные инфернальные аборигенки ничуть не были похожи на нудных старых дев — его соседок по элизиуму. Быстренько оформил мужик документы на пээмже и айда наслаждаться вечным посмертным праздником, но угодил аккурат чертям в лапы. А все потому, что туристическая поездка сильно отличается от постоянного жительства — это вам любой эмигрант подтвердит. Вполне возможно, что сегодня на Кубе действительно «необыкновенный рай для туристов» (это из той же рекламы), но вот жизнь Фелипы и Рейнальдо мало изменилась, это я точно знаю. И в тех шикарных отелях не они отдыхают. А как же Андрия Ниевес? Думаю, и она не заглядывает в те пятизвездочные, разве что нашла себе богатого североамериканского спонсора, в чем лично я сомневаюсь. Но чего на свете не бывает…
Впрочем, кое-кто и к аду умеет приспособиться, например, мой старый друг Ридельто: он и Рика живут теперь в Гаване, я иногда общаюсь с ними по телефону. Ридельто давно оставил ядерные изыскания на благо государства; продвинутый физик, он придумал способ подключаться к американским спутникам, чтобы воровать телевизионные развлекательные программы, а потом продавать их на черном рынке. Зарабатывает Ридельто по тысяче долларов в месяц. Неудивительно, что он подкупил полицию Гаваны и живет в свое удовольствие, как того и хотел. «Ты будешь смеяться, амигита, когда узнаешь, что мясо и фрукты я покупаю у человека, который ворует их в ресторане валютной гостиницы, где работает; одежду — у продавщицы из магазина, предназначенного для иностранцев. И так далее. Вор покрывает вора, и это называется социалистической экономикой!» — Ридельто, как всегда, остроумен.
Но нелегальный рай годится не для всех, так что не ошиблась Лидка, уехав-таки, как и собиралась, на Канары, да и мужа, пламенного коммуниста Армандо, умудрилась с собой увезти; а за ней, а за ней полетели прочь с того теплого края и прочие ласточки. (Успели, мои хорошие, как раз вовремя: вскоре после моего бегства «Аэрофлот» отменил льготный тариф для совкубинок.) Таня из Витебска теперь в Майями: муж ее успешно достиг североамериканского континента и забрал ее с двумя малышами (третий, новорожденный, умер в Сантьяго) в тамошнюю кубинскую диаспору. Ирина и Ольга, продав все, что имели, вместе со взрослыми детьми купили билеты на московский самолет, но до белокаменной не долетели: вышли в Ирландии в аэропорту Шеннон при пересадке, кубинских беженцев принимали во многих странах, по крайней мере, так писала Лидка. А еще она писала, что последние советские специалисты спешно покинули Кубу, репарто советико опустел; на мраморных скамейках и дорожках — осыпавшиеся цветы, которые никто не убирает; воспользовавшись бегством квартирантов и временным замешательством хозяев, тропические растения медленно захватывают пространство; когда-нибудь гигантские вьюнки оплетут шлагбаум, в пустую будку КПП, где не сидит больше меланхоличный охранник-кубинец, проникнут вооруженные до зубов кактусы, и весь городок потонет в одуряющем мареве орхидей…
Девочки мои, птички перелетные! Последним песо, последней ложкой сахара, разведенного в стакане воды, — часто это бывала пища на целый день — делились мы друг с другом, и наша амистад, о которой не зря расспрашивал меня тогда тот красавчик из органов, — дружба наша как раз и была настоящей, неподдельной. Это я осознала только здесь, в доме, похожем не на ласточкино гнездо, а на огромный бетонный колумбарий, в стране, где хватает хлеба, купленного не по карточке, и одиночества сколько угодно, — в родной Беларуси, куда вернулась из всех вас только я.
