Александр Бельфор - Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников
Мы сейчас что делаем, статью пишем или заметку? Если мы хотим поговорить - давайте поговорим. Вот этим Сашкиным языком расскажем о его жизни… Может быть, он рассмеялся бы и сказал: «Да идите вы всех чертовой матери, и с собой заберите всех!» Мы сейчас говорим или что-то типа того?.. - как говорит мой старший сын. Жаль, что он Башлачева не знал. Но отношение у него соответствующее: давайте сначала планочку поставим!
ЧАСТЬ II
Впервые о Башлачеве услышали благодаря записям группы «Рок-сентябрь». Это была вторая половина восьмидесятых, группа гремела по северо-западу, на всех танцплощадках звучало: «А-бэ-вэ-гэ-дэ-е-ё-кэ-лэ-мэ-нэ!» Тогда мы узнали, что многие песни, исполняемые ими, пишет некто Александр Башлачев. Но среди имен русского рока того времени - «Кино», «Алиса», «ДДТ» - эта фамилия долго не всплывала. Тусуясь на разных квартирах и гулянках, молодежь пела, рыча «Время колокольчиков». Песню воспринимали как очередной хит не то Шевчука, не то Кинчева. Правда, отличало песню от других одно: слова знали все, несмотря на то, что текста там хватает, а однообразность аккордов может запутать, где находишься - в начале или в конце песни.
Недооцененность творчества Башлачева еще долго будет идти за его именем. Не знаю, по каким причинам мы порой не хотим замечать очевидное и признавать чью-то гениальность. Но в этом есть некое откровение. Ведь знают и любят песни Башлачева везде и все. Я и не подозревал, что поколение, родившееся в начале девяностых, знает наизусть не самые известные его песни.
Порой в нашей жизни случается так, что творчество поэта, музыканта, художника, писателя, становясь известным всем.
из
надоедает. Затирается истинный смысл того, что оно,несло изначально. Поэтому мне кажется, что есть некоторая опасность в «раскрутке» имени Башлачева, популяризации его творческого наследия.
Самоубийство считалось издавна на Руси одним иЗ самых страшных и последних грехов. Может, именно здесь кроется загадка памяти о Саше Башлачеве?
Люди обычно уничтожают то, что они не понимают, то, что им мешает создавать мнимый мир, тот, который удобен тем, кто хоть как-то устроился в обществе. А уничтожив своими руками, доведя человека до края непониманием, гонением или вообще игнорированием, забывают быстро и направленно - мол, он сам отказался. Слаб, говорят, сам выбрал свое забвение, а ведь мог бы… В этом есть что-то грустно-опреде-ляющее. Здесь даже любовь не помогает. Задайте себе вопрос: почему все произошло именно так, а не иначе? Вы не ответите, и долго мучаясь с ответом, тоже захотите выбросить из головы эти мысли. Правда пугает, какая бы она ни была - веселая, грустная, горькая, просто правда…. Она так пугает! Не хочется признавать, что ты такой, ты хочешь быть, каким себя преподносишь, а тут раз - и из грязи в князи, а потом резко, наоборот, в грязь. Как в русской бане: долго паришься, потом в прорубь, потом опять паришься и опять в прорубь… Один раз - хорошо, два - тоже, но не постоянно же! Выдержит не каждый, а иной вообще спрыгнет после второго захода. Так же и с этими песнями - ушат холодянки, потом кипяток, и снова мороз по коже. Недаром, слушая записи Башлачева, впадаешь в его настроение и чувствуешь такую близость ко всему тому, что он говорит, как будто ты рядом находишься - тем более что записи все некачественные, кухонные, квартирные, живые - такие честные и искренние, надрывные и одновременно мелодично-лирические. Лирика эта тоже пронизана правдой, романтика у него тоже какая-то своя, не такая, как у всех. Хотя, нет! Как раз, как у всех, но без придуманных иллюзий и ненастоящей театральной романтики. А людям… Что людям? Людям сказка важней. Башла-чевские же сказки народ не устраивали, видимо, и по сей день не устраивают. А те, кого устраивают, - не говорят об этом. Как будто об этих песнях нельзя говорить, нельзя их обсуждать, а только слушать, беря из них само понятие любви, жизни, жизнелюбия, несмотря на мнимую депрессивность и кажущуюся обреченность. Их много, этих тех, кого устраивают, но они порознь что ли?! Или не порознь, а как-то по одному в поле воины - у каждого свое поле и свой противник. Против орды в одиночку нам не привыкать выходить. Видимо, поэтому так сложна сама тема творчества поэта, так тяжела память и так светло его творчество. Именно - светло! Несмотря на черные дыры, которые повсюду, несмотря на лихо, гуляющее по улицам и переулкам, несмотря на то, что догулял Ванюша вроде бы, да нет - гуляет до сей поры, видишь его везде, в любой маломальской деревухе. Поэтому помнить и знать его песни - это некое откровение, даже какая-то избранность, со своими обязательствами и ответственностью. Надо постараться сохранить нить правды, струну надрыва не порвать бы…
Алексей Демин, музыкант
АРТЕМИЙ ТРОИЦКИЙ
ОТКРЫТИЕ
Наверное, году в восемьдесят пятом или в восемьдесят шестом ко мне пришли мои приятели из подмосковного Пу-щино, из академического биологического центра, и попросили меня написать для афиши на их Доме культуры какое-нибудь высказывание о Башлачеве. В Пущине должен был состояться концерт, а о Башлачеве толком никто ничего не знал… И я им написал собственной рукой: «Если меня за что-то и вспомнят через пятьдесят лет, то только за то, что в свое время я открыл Александра Башлачева. А. К. Троицкий». Под этими словами я готов подписаться и сейчас. Потому что все остальные мои деяния, они и симпатичны, и полезны, и, может быть, даже войдут в какие-то анналы, но лично для себя я связываю главные прорывы в своей жизни только с Башлачевым.
Саша Башлачев был одним из немногих стопроцентных, патентованных гениев. У нас в России я знал таких двоих -это Башлачев и Курехин. И надо сказать, что они были очень похожи: с одной стороны, они были гениальными творческими личностями, с другой стороны, они оба были фантастические обаяшки, красавцы, излучающие какую-то нечеловеческую энергию. Они были очень похожими сверхчеловеческими типами. Я не раз был свидетелем того, как девушки готовы были идти за Башлачевым, как дети за гаммельнским крысоловом, при том что они даже не знали, песни он пишет, или стихи, или журналистом работает. Помимо творческого, у него было невероятное личностное притяжение. Правда, к сожалению, последние полтора года жизни этот ореол вокруг него угас. И я считаю, что вся его отчаянность была, в первую очередь, мотивирована именно этим. По ка-ким^го причинам, неведанным, может быть, и самому Сашке, в нем как будто бы потух пожар. Осталось тление. Можно думать и гадать, почему… Естественно, у массы талантливых людей случаются периоды застоя: когда-то пишется, когда-то не пишется. Но талант Башлачева был талантом экстраординарным, он, конечно, талантливее всех - и Гребенщикова, и Шевчука, и Макаревича, и всех остальных, причем талантливее на энное количество порядков. И я думаю, что его талант не был такого спокойного, рационального, трудолюбивого свойства. Вот бывают газовые плитки, а бывают фейерверки. Это был фейерверк! Пожалуй, можно предположить, как бы страшно это ни звучало, что он просто сделал все, что мог… Да, я думаю, так оно и было.
Его часто называли гением. И я называл, конечно. Верил ли он нам на слово? Да как-то ему это было все равно. Мне кажется, Башлачева вообще трудно было чем-то смутить. Он был абсолютно органичным человеком, не страдал никакими комплексами. Многие ему говорили, какой он великий, но он это просто пропускал мимо ушей. Хотя, наверняка, слышать ему это было скорее приятно, чем неприятно.
До того, как я его «открыл», думаю, он еще не знал себе цену. Но дело-то в том, что он до того времени практически и не выступал публично, он изредка пел самые ранние свои песни в очень тесном дружеском кругу - каким-то девушкам, коллегам, одногруппникам. Не более того. И люди это были милые, но не особо для него авторитетные. Поэтому для него была очень важна и дорога моя оценка. Когда мы встретились в Череповце в сентябре восемьдесят четвертого, и он спел свои песни, я искренне похвалил: «Саша, это потрясающе! Это гениально!» Он мне рассказывал потом уже, много позже, что был абсолютно счастлив в тот вечер. Когда он вышел от Парфенова, где мы встречались, и пошел домой - он прыгал и танцевал от счастья.
Для него было важно мое мнение, потому что я в то время был уже человеком авторитетным и с правильной репутацией. Я сказал, что ему срочно надо ехать в Москву и Питер, что я устрою ему концерты, что я уверен в том, что он произведет на столичную публику сильное впечатление. Да, это я сказал ему с самого начала. И так и было: я договорился в Москве со своими друзьями, с устроителями квартирных концертов - с Сергеем Рыженко, с Лешей Дидуровым, еще с кем-то. Сказал им, что есть совершенно потрясающий парень. А мне тогда верили на слово, поскольку с моей подачи в Москву попали и Гребенщиков, и Цой, и многие другие. Мамонова я открыл широкой публике. Список заслуг был впечатляющим, так что все сказали: «Да, давай, привози». Мы с Парфеновым договорились, он взял на себя роль технического исполнителя. Они приехали вдвоем с Сашей, Леня остановился в гостинице от телевидения, Башлачев жил у меня. Случились первые Сашины столичные гастроли, потом он поехал в Питер, даже, по-моему, не заезжая в Череповец. И там тоже все было прекрасно.
