Майкл Коннелли - Револьвер для адвоката
– Меня арестовали за убийство, я почти наложил в штаны. И хотел, чтобы вы взяли дело.
Я еле сдержался; а так хотелось просунуть руку сквозь решетку и схватить Лакосса за воротник.
– Андре, послушайте, постарайтесь вспомнить точно, что она сказала. Вспомните ее слова.
– Она взяла с меня обещание сообщить вам, если с ней что-нибудь случится. А потом это все произошло, меня арестовали. И я вам позвонил.
– Когда состоялся тот разговор? Незадолго до убийства?
– Я не помню.
– За несколько дней? Недель? Месяцев? Соберитесь, Андре. Это важно.
– Не знаю. За неделю, может, чуть побольше. Не могу вспомнить. Здесь очень сложно находиться. Постоянный шум, и включенный свет, и эти животные… все подавляет, начинаешь терять рассудок. Забываю самые простые вещи. Я теперь даже не помню, как выглядит моя мать.
– Ладно, успокойтесь. Подумайте, пока будете ехать в автобусе, и когда вернетесь в камеру, я хочу, чтобы вы точно вспомнили, когда состоялся разговор. Понятно?
– Я попробую…
– Обязательно попробуйте! Увидимся перед судом. Мне еще много что нужно успеть сделать.
– Хорошо. И… простите.
– За что?
– За то, что огорчил вас. Напомнил про Жизель. Я ведь вижу.
– Не беспокойтесь. И постарайтесь поесть сегодня вечером. В суде вы должны иметь здоровый вид. Обещаете?
– Обещаю, – неохотно кивнул головой Лакосс.
И я направился к стальной двери.
12
Через зал суда я прошел, понурив голову и не обращая внимания на слушание, которое после нас начала судья Лего. Я направился к заднему выходу, а в голове крутилась история, поведанная Лакоссом. Выходит, он обратился ко мне, потому что Глория Дейтон хотела, чтобы я узнал, если с ней что-то случится, а не потому, что она порекомендовала меня в качестве адвоката. Это заявление настолько отличалось от предыдущего, что облегчило то бремя, которое несколько месяцев висело у меня на душе. Хотела ли Глория, чтобы я получил послание и отомстил за нее? Или она предупреждала о какой-то незримой опасности?
Эти вопросы заставили меня по-новому взглянуть на то, как я воспринимал всю ситуацию. Теперь до меня дошло: Глория знала или, по крайней мере, думала, что находится в опасности.
Я выходил из зала суда в битком набитый людьми коридор, когда внезапно столкнулся с Фернандо Валенсуэлой – поручителем и действующим питчером. Знакомы мы были давно и раз даже сотрудничали, что принесло финансовую выгоду обеим сторонам. Но потом все как-то заглохло, и наши пути разошлись. В те дни, когда мне требовался поручитель, я обычно обращался к Биллу Дину или Бобу Эдмундсону. Вэл занимал в моем списке лишь третье место.
Валенсуэла протянул мне сложенный документ.
– Возьми, Мик.
– Что это?
Я взял документ и стал разворачивать одной рукой, размахивая бумагой, чтобы она развернулась.
– Повестка в суд. Тебе вручили.
– Ты вообще о чем? Ты работаешь по какому-то делу?
– Знаешь, Мик, у меня много талантов. Нужно зарабатывать на жизнь. А ну-ка, подними руку, пожалуйста.
– Пошел ты.
Порядок я знал. Он хотел сфотографировать меня с документом, чтобы зафиксировать передачу. Передать-то он передал, но вот позировать я не собирался. И спрятал документ за спину. Но Валенсуэла все равно щелкнул меня на телефон.
– Ладно, обойдемся, – сказал он.
Я взглянул на документ.
Мне в глаза бросилась «шапка». Гектор Арранде Мойа против Артура Роллинса, начальника тюрьмы, Федеральная тюрьма, Викторвилл. Регистрационный номер 2241. Это было измененное ходатайство об издании приказа «хабеас корпус», так называемый «истинный хабеас». Заявление, что в деле обнаружились новые важные сведения, доказывающие невиновность.
Получается, Мойа обзавелся новыми данными, которые каким-то образом имели ко мне отношение. А значит, в деле фигурирует моя давняя клиентка Глория Дейтон – единственная ниточка, связывающая меня с Мойа. Причиной для подачи ходатайства по делу 2241 являлось утверждение, что истец незаконно удерживается в тюрьме, и поэтому против начальника тюрьмы подается гражданский иск. В полном тексте обращения могло быть больше информации. Например, чтобы привлечь внимание федерального судьи, там могли утверждать наличие новых доказательств.
– Так что, Майк, без обид? – произнес Валенсуэла.
Я бросил на него взгляд поверх документа. Он снова достал телефон и сделал снимок. Я и забыл, что он еще здесь.
– Какие обиды, Вэл. Если бы я знал, что ты теперь судебный курьер, я бы и сам прибегал к твоим услугам.
– Милости прошу. Номер у тебя есть. На рынке ценных бумаг дела идут не очень, и я пытаюсь восполнить убытки. Понимаешь?
– Скажи тому, кто тебя отправил, как адвокат адвокату, что повестка не тот способ…
Я замолчал, читая имя адвоката, который выписал повестку.
– Сильвестр Фулгони?
– Ага. А вернее, фирма, которая попросила его немного «пооспариваться» в этом процессе.
Валенсуэла рассмеялся, довольный своим остроумным ответом. А я задумался кое о чем другом. Сильвестр Фулгони в прошлом был серьезной занозой, если говорить о его юридической практике. Но то, что он отправил мне повестку для дачи показаний под присягой, было довольно необычно. Я знал, что его лишили права адвокатской практики, и он отбывал срок в федеральной тюрьме за уклонение от уплаты налогов. Фулгони выстроил превосходную практику, главным образом предъявляя иски полицейским органам за дела с «видимостью наличия законного права» – когда полицейские, прикрываясь значком, выходили сухими из воды. Там фигурировали разные преступления: физическая расправа, вымогательства, иногда даже убийства.
Он заработал миллионы на заключении мировых соглашений и на вердиктах присяжных и исправно платил профсоюзные взносы. А вот налогами не озаботился. В конечном счете государство, которое он так часто преследовал в судебном порядке, это заметило. Фулгони заявил, что его преследуют в судебном порядке из мести, чтобы он больше не отстаивал права людей, пострадавших от противоправных действий государственных чиновников. Однако факт есть факт: он не платил и даже не подавал налоговые декларации четыре года подряд. А в ситуации, когда присяжные – двенадцать налогоплательщиков, вердикт всегда будет «виновен». Фулгони подавал апелляции почти шесть лет, но в конце концов время вышло, и он сел в тюрьму. Это случилось всего год назад, и мне в голову закрались смутные подозрения, что он отбывал срок в федеральном исправительном учреждении в Викторвилле. Который приютил и Гектора Арранде Мойю.
– А разве Слай уже вышел? – поинтересовался я. – Он не мог так быстро получить свой билет на волю.
– Нет, это его сын. Слай-младший.
– Никогда не слышал о Сильвестре Фулгони-младшем. Более того, если мне не изменяет память, Сильвестр-старший ненамного старше меня. Младший, наверное, совсем еще кроха.
– Откуда мне знать, никогда с ним не встречался. Я имею дело с администратором. Ну, Мик, мне пора. Нужно еще разнести оставшиеся «подарочки».
Валенсуэла похлопал по сумке, висевшей через плечо, и развернулся, чтобы пойти по коридору здания суда.
– Есть что-то еще по этому делу? – спросил я, показывая повестку.
Валенсуэла насупился:
– Мик, прекрати, ты же знаешь, я не могу…
– Я отправляю кучу повесток, Вэл. Моему помощнику каждый месяц нехило перепадает деньжат. Но я должен этому человеку доверять. Улавливаешь? Он должен быть на моей стороне.
Валенсуэла верно понял, что я имею в виду, и покачал головой. Но потом, видимо, нашел выход из того угла, куда я его загнал, и с горящими глазами поманил меня пальцем:
– Мик, а ты не можешь меня выручить?
Я отошел с ним в сторонку.
– Конечно. Что нужно?
Открыв сумку, он стал просматривать лежащие там бумаги.
– Мне надо сходить в УБН и найти там их агента по имени Джеймс Марко. Ты не знаешь, где в здании федерального суда находится это управление?
– Управление по борьбе с наркотиками? Они не в одном месте сидят, их распределили по всему зданию, и еще в городе есть пара офисов.
Валенсуэла понимающе кивнул:
– Он работает в команде под названием Межведомственная группа по борьбе с картелями. Что-то вроде МГБК.
Я задумался. Об этих интригах с повесткой и обо всем остальном, что нарастало внутри меня.
– Прости, понятия не имею, где они сидят. Я могу тебе еще с чем-то помочь?
