Максим Самохвалов - Чертово озеро
Я даже один раз видел, как у одного мужика, которому лошадь ударила в лоб копытом, исчезло лицо. Но это, конечно, совсем не то.
В этот же день хоронили Витьку, точнее пустой гроб, внутри которого стояла трехлитровая банка с водой из озера. Я не пошел, у меня болит живот, когда я слышу как кричат родственники. Мне их очень жалко в такой момент, внутри все сжимается, и я чувствую себя полным негодяем, потому что еще жив.
Братец, конечно же, пошел. Я злился на братца, представляя его любопытствующую морду. Если бы я был родственником Витьки, я бы дал ему по сопатке, да прогнал к чертям свинячим.
Я гулял на выгоне, хотел раскопать муравейник, чтобы найти главную муравьиху, но ноги сами собой понесли меня на озеро. Не знаю, что я там забыл, просто очень хотелось посмотреть, будет ли кто-нибудь сегодня купаться там, или, все-таки, поостерегутся? Идиотский порыв, конечно, но все у меня внутри перемешалось, что я не мог не думать об этом чертовом озере, потому что если я о нем не думал, мне сразу становилось страшно.
На озере никого не было, разве что на противоположном берегу, Степан ловил рыбу. Я обошел озеро, чтобы посмотреть, много ли тот поймал. Раньше я никогда не видел, чтобы в нашем озере кто-то пытался рыбачить.
- Много наловил? - спросил я.
Степан кивнул на ведро, стоявшее неподалеку и прикрытое пленкой. Ведро было полное. Какие-то здоровенные рыбины, усатые.
- А что это за рыба?
- Налимы, сомики...
- И как они в этом озере живут? - полюбопытствовал я.
- Так им корму тут полно, - неприятно засмеялся Степан, - вон сколько тонет.
Когда до меня дошел смысл сказанного, я ошарашено отошел от Степана, а потом и вовсе, побежал со всех ног.
Так страшно мне еще не бывало никогда. Не знаю, просто отчаяние какое-то накатило.
Как они мне все надоели!
Около дома, на лавочке, сидела бабка. Я примостился рядом с ней, чтобы не было так страшно. Бабка сидела в какой-то древней жилетке, с черной вышивкой в разных местах. От нее пахло чем-то неприятным, затхлым, да и сама бабка казалась какой-то мертвой. Морщинистая вся, и эти ужасные гнилые зубы, и гробовая накидка.
Я немного отодвинулся от бабки.
- Набегался, соколик? - неожиданно ласково спросила она.
- Ага, - я кивнул.
- Я вот, - бабка помолчала, - всегда не своя после похорон. Надо время чтобы отойти. Думала, старая стану, привыкну. Ан нет. Не привыкла. Что же это за озеро, наказание за грехи, охо - хо...
Бабка закряхтела, встала, и, опираясь на черную палочку, пошла к своему дому. При ходьбе она сильно наклонялась вперед, а левую руку держала за спиной. Если бы она меня ночью назвала соколиком и улыбнулась, я бы сразу загнулся от страха. Я так подумал, а потом мне стало совестно. Сам вырасту, точно также скрючусь, буду шоркать ногами и кашлять. Если раньше не утону в озере, а в этом я уверен, то есть, что не утону. Меня никаким печеньем туда не заманишь. Лучше буду старым как сушилка.
Я неожиданно засмеялся. Не знаю, почему мне пришло в голову это слово, я даже не знаю, как такие сушилки выглядят, и есть ли они вообще на свете, но мне было очень смешно. Я сидел и смеялся, пока из соседского дома не вышла баба Надя и не уставилась на меня. Лицо у ней было печальное, наверное, как всегда, перебирала фотографии мертвых родственников. Я соскочил со скамейки и пошел к речке, но по дороге меня опять согнуло, так что я, в конечном счете, поскользнулся и упал в крапиву. Там, конечно, я перестал хохотать, не до этого было.
Посидев у реки, и кинув пару камней в плывущие листья, я побрел домой. В семь часов мы обычно пьем чай на веранде, но, конечно, меня больше интересует печенье.
Пили чай в тишине, никто не говорил ни слова, и я заподозрил неладное. Наконец не выдержал и спросил шепотом у братца:
- А что случилось?
- Потом.
- Что потом? Скажи.
Братец немного помолчал, а потом с удовольствием признался-таки:
- Степан утонул. Рыбачил на озере, клюнула большая рыба и утянула его, за леску, прямо в озеро. С концами.
- Степан? - я от неожиданности почти выкрикнул его имя, так что бабка сильно стукнула кружкой по столу и неприятно на меня уставилась. А мне было уже все равно. Я кинул галеты, что были у меня в руке, на стол, и громко засмеялся. Почему-то я опять вспомнил сушилку, и меня просто колотило со смеху. Кружку я уже не смог поставить ровно, она завалилась на бок, и чай растекся по клеенке. Все вскочили, но мне было на них наплевать. Все что копилось у меня все эти долгие месяцы, прорвалось наружу.
Смеялся я долго, потом у меня из глаз хлынули слезы, я заревел, вскочил, наткнулся на полку с газетами, завалил ее, сам упал, ударившись лбом о железную печку, а потом выскочил из дома, и побежал, куда глаза глядят.
Не помню, как оказался дома.
Весь вечер я всхлипывал на кухне, почему-то мерз, поэтому на меня навалили два ватника, а ноги сунули в валенки.
Братец смотрел на меня уважительно, а бабка принесла из леса вонючей травы. От поганого навара я моментально заснул, и спал всю ночь как сурок. Мне снились страшные сны, например, как я стою на шатких мостках, а ко мне тянутся полупрозрачные руки. Я пытаюсь убежать, но ноги не слушаются, руки обхватывают мою шею и душат, душат...
На следующий день голова была ясная, так что я целый час сидел на лавочке перед домом, вспоминая прошедшее с некоторым недоумением.
Сонный братец вышел из дома, поглядел на меня и спросил:
- Выздоровел?
- Ага.
- Тогда ничего не буду тебе говорить.
Наверное, кто-то опять утонул, но братцу запретили мне об этом сообщать. Да что толку, все равно узнаю.
Я взял сигареты, спрятанные в бане, между двумя слоями рубероида, и побрел на Грибную Канаву, где можно спокойно покурить, не опасаясь, что тебя застукают.
От сигареты кружилась голова, хорошо вот так вот сидеть, когда рядом нет ни одного человека, шелестят листья на деревьях, трещат кузнечики и шумит ветер в ушах.
Когда я собрался идти обратно, по дороге проехал трактор, волочивший огромную бочку. От бочки несло нашатырем.
Вот бы такую бочку вылить в озеро! Вонища порядочная будет, никому не придет в голову лезть в воду.
Предложить это кому-нибудь, так скажут: "еще чего придумай, посмешнее".
Шел домой, а у меня в голове вертелась эта идея.
- Выздоровел? - спросила бабка за завтраком.
- Вроде, - ответил я.
- Еще бы, скажи спасибо, что траву нашла, - бабка выломила из куска хлеба мякиш, положила его в рот, пожевала, - думала и не найду, а вот к реке спустилась, там несколько кустов было.
- А что за трава-то?
- Рано еще тебе об этом знать, - ответила бабка.
Вечером я прогулялся до станции, это в трех километрах от нашей деревни. Аммиак привозили к складу, где хранились удобрения. Куда его девали дальше, я не понял. Сегодняшняя бочка стояла, уже отцепленная от трактора под металлическим навесом. Рядом стояли какие-то ржавые баки, и мятые бидоны, заляпанные зеленой краской.
Проходя мимо бочки, я постучал по ней палкой. Бочка была полной, это я понял по звуку.
Назад шел, представляя, как я угоняю трактор, заезжаю на этот склад, цепляю бочку и несусь на полной скорости прямо к озеру... Там и шланг есть, он выходит снизу и, как змея, обвивает часть бочки. Через него можно пустить едкую струю прямо в озеро. И тогда никто не будет тонуть.
Конечно, угнать трактор, за это по голове не погладят. Бочка этой гадости наверняка много денег стоит.
Но с другой стороны, что ценнее, люди или бочка с вонючим дерьмом?
После того, как я все это продумал, мне стало легче.
На тракторе я ездить умел, хотя и не очень. Однажды, когда на нашем поле колхозники оставили два трактора, мы с братцем катались на них. Там нет ничего сложного. Другое дело, меня могут остановить. Я полночи думал, как это все организовать. После той истории с сушилкой я сам не свой стал. Понял, что что-то сделаю, все равно. У меня внутри как будто лопнуло что-то. Правда, может это еще бабкина трава действует, тогда нужно тем более торопиться.
Трактор проезжает, когда везет аммиак, всего в километре от озера. И вся задача - выманить шофера, сесть за руль и быстренько к берегу, слить содержимое бочки.
Но для того, чтобы это все осуществить, мне надо знать как называется бабкина трава, от которой я так быстро уснул. Это можно узнать только у одного человека...
Братца я нашел на огороде. Он сидел под липой, ел зеленые стебли ревеня и читал книжку.
- Что за трава, которой меня бабка напоила?
- Рано тебе об этом знать, - равнодушно ответил братец.
Он весь в этом. Когда не надо, будет нести все что угодно, а когда попросишь - издевается.
- Скажи, мне нужно.
- Нет, не скажу.
Я задумался. И применил нехитрый, в общем-то, прием.
- Скажешь, с завтрашнего дня буду ходить с тобой куда позовешь. Хоть ночью, хоть днем.
Братец подумал, отложил книжку, очистил еще один стебель.
