Пенни Уотсон - Яблоки должны быть красные
— Мне жаль, мэм.
Он вернулся к своему нелепому занятию — выкладыванию золотых яблок в корзину. Он укладывал их ровными рядами, веточками вверх, как на картинах Уорхола.
Золотые яблоки — пустая трата времени: они недостаточно сладкие для пирогов или пирожных, недостаточно хрустящие для закуски, недостаточно красные.
Яблоки должны быть красными.
Она сделала глубокий, очищающий выдох. Выдыхаешь испорченный воздух, а вдыхаешь чистый. Она видела этот совет где-то давным-давно. Скорее всего, в женском журнале.
Но здесь весь воздух был спертым. Воняло потными работниками, рыбой из отдела морепродуктов, плесенью и сыростью, отчаянием. Несовершенством.
Испорченный воздух.
Бев сглотнула.
— Что ж, полагаю, мне придется сделать пару покупок в Хардине. Надеюсь, продуктовый магазин там будет лучше подготовлен к празднику.
Она наградила молодого человека угрюмым взглядом, но он ее совершенно проигнорировал.
Точно так же, как раньше это делал Роджер.
Невидимая. Игнорируемая. Как журнальный столик, стоящий возле дивана. Никто никогда его не замечает. Место для лампы. Место для пыльной семейной фотографии с широкими и холодными улыбками и избытком духов. Центром внимания является французский кофейный столик девятнадцатого века с инкрустированной окантовкой. Безупречный, не запыленный, предмет для разговора. Никогда не игнорируемая. Любовница в ярко-красном свитере и с красной помадой.
Беверли ослабила мертвую хватку на ручке.
«Разогнуть, согнуть, разогнуть, согнуть».
В каком-то смысле даже хорошо, что нет шалфея. Это даст ей повод отправиться в магазин и избежать общения с Томом. Он был ужасным, невоспитанным человеком. Грубым и резким. Она будет избегать его так долго, насколько возможно. Возможно, ей удастся спрятаться на веранде. Там у него стоит кресло-качалка, и, насколько ей известно, им никто не пользуется. Прекрасное местечко для того, чтобы читать или вязать и наслаждаться видом.
Том Дженкинс вряд ли относится к тем, кто наслаждается видом. Он ненавидит всех и все. И напоминает об этом постоянно.
В этом ноябре Бев не чувствовала себя благодарной.
Она оторвала пакет от стойки и начала складывать в него красные яблоки «Кортланд».
Глава 2. Господа, займите ваши места
Беверли припарковала «БМВ» возле дома Тома. Было совершенно понятно, что в нем живет холостяк. Заросли высокой травы обрамляли крыльцо, а лужайка перед домом была усеяна одуванчиками. Ее всегда сбивала столку лужайка перед его домом, ведь это самая важная часть, которую соседи видят, оценивают и обсуждают, а она была неухоженной и унылой. Однако задняя часть двора, скрытая от глаз и бесполезная, поскольку Том никогда не принимает гостей, была в идеальном состоянии. Там, на заднем дворе, у него был огород в пятьдесят квадратных футов, с которым он нанянчился, как с беспокойным младенцем.
Бев покачала головой, оглядывая беспорядок. Она бы ни за что не променяла свой безупречный дом в колониальном стиле на этот кошмар. За исключением только крыльца. Колониальный дом не приглашал надолго. Ты входишь, делаешь свои дела, проводя там весь день. Крыльцо фермы вызывало желание отдохнуть. Отдохнуть на адирондакском кресле, потягивая терпкий лимонад из запотевшего стакана, бездельничая. В ее доме номер 189 по Беддингтон-Лейн было мало времени на отдых. Теперь она — пятидесятидевятилетняя вдова, не имеющая ни малейшего представления о безделье. Тридцать семь лет служения покойному мужу это гарантировали.
Она вышла из машины, раздумывая, не попросить ли помощи у Тома. Задняя часть автомобиля была забита ящиками с продуктами и едой, но Том скорее предпочтет наблюдать ее борьбу, нежели подать руку помощи. Она могла представить его прислонившимся к перилам веранды с зажженной сигаретой во рту и небольшой самодовольной улыбкой. Со скрещенными ногами, как будто у него совершенно нет других дел. И она, одетая в изящные брюки, кардиган, на двухдюймовых каблуках, брошенная на произвол судьбы, в окружении пакетов с кулинарной смесью и банками с бульоном.
Том был задницей.
Она открыла заднюю дверь седана и придвинула картонные коробки к краю кожаного сиденья. По улице пронесся потрепанный пикап, осыпав ее бампер гравием, и свернул на подъездную дорожку.
Еще бы. Даже его пикап был ужасным.
Том опустил окно и высунулся из него, заглядывая на задние сиденье ее машины. Пикап работал в холостую на подъездной дорожке, глушитель грохотал.
— Знаешь ли. У нас в Хардине есть еда. Тебе не нужно было привозить с собой.
Он сделал паузу и зажег сигарету, свисающую с губ.
— Здравствуй, Том. Рада тебя видеть.
— Предполагаю, что наших продуктов тебе недостаточно, не так ли?
Он смотрел на нее, прищурившись, поскольку струйка дыма клубилась вокруг его густых бровей.
— Счастливого Дня благодарения.
Она приподняла коробку со свежими овощами.
— Ради бога. У меня есть огород. Зачем ты тратила свои деньги на них?
— Спасибо огромное, что устраиваешь ужин в этом году.
— Надеюсь, ты не станешь возражать, если мы будем есть с бумажных тарелок, — Том плюнул в окно.
Она колебалась только долю секунды, Том улыбнулся. У нее появилось извращенное желание врезать ему по лицу коробкой, той, которую она держала.
— Ты же не будешь возражать? Бев?
— Уверена, что ужин пройдет прекрасно. Извини, но мне нужно занести коробки.
— Не нужно так стараться.
«Скотина». Все они одинаковые. Раньше Роджер сидел на диване и смеялся над каким-то бредовым телешоу, в то время как она тратила полдня, готовя ему ужин.
И он никогда, ни разу, ни разу за тридцать семь лет, не сказал ей спасибо.
«Бумажные тарелки.
Только через мой труп».
Беверли Андерсон оккупировала его кухню. Она выстроила в линию бутылки с вином рядом с его тостером. Ящики с овощами уложила на столе. Пучки зелени уже были обрезаны и помещены в стаканы с водой, поглощая фторид из его крана. Она поджала губы. На них был один из этих омерзительных телесных блесков. Он напоминал ему скользкий кусок копчёного лосося. Господи. Эти блестящие губы, сжатые, осуждающие, и, безусловно, они придирались к его совершенно нормальной кухне.
Какая же сука.
— Бев, ты приготовишь что-нибудь на обед?
Она даже не взглянула в его сторону.
— Нет. Мне нужно навести порядок. Подготовиться к ужину Дня благодарения.
— День Благодарения только через три дня. Ты соберешься что-нибудь есть в этот промежуток времени?
— Ну конечно. Однако все в свое время.
— Как насчет того, чтобы все отложить на потом, а сначала пообедать?
Она потянулась вверх, чтобы захватить что-то из шкафчика, Том наблюдал, как короткий шелковый кардиган задрался. Ее задница все еще выглядела довольно хорошо для ее возраста. Он задумался, что бы она сделала, если бы он хорошенько ее шлепнул.
Она повернулась к нему и прищурилась:
— Почему ты улыбаешься?
— Просто так. Итак, что у нас на обед? — проворчал он.
Бев скрестила руки на груди, от этого движения браслеты на ее запястье звякнули.
— Что ты обычно ешь на обед?
— Сандвич с тунцом и плавленым сыром. Яичный салат. Сандвич с ростбифом и хреном. Гамбургер с майонезом.
— Ты готовишь все это сам? — невинно спросила она.
Том слишком поздно заметил ловушку.
— Хм… — он откашлялся. — Готовлю. Однако вкуснее выходит, когда готовит кто-то еще, — он послал ей улыбку, в общем-то, смирившись с тем, что она откажется.
Неожиданно Бев рассмеялась.
Он приподнял бровь. Он привык слышать ее сдержанное хихиканье. Однако никогда не слышал неподдельный, настоящий, искренний смех.
— Ты наглый тип, мистер Дженкинс. Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе об этом?
— Довольно-таки часто.
Она улыбнулась.
Ему очень захотелось стереть этот ужасный блеск для губ.
— Я ни капельки не удивлена, — она повернулась к шкафчикам и вздохнула. — Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы расставить консервы, специи и соусы по зонам? В алфавитном порядке? Так ты быстрее смог бы отыскать нужное. Это сделало бы жизнь проще.
— Нет. — Его желудок заурчал.
— Нет? Как ты здесь хоть что-то находишь?
— Роюсь всюду, пока не найду. А если не выходит найти, иду и покупаю, — он пожал плечами.
Беверли плавно передвинула несколько банок с левой стороны шкафчика.
— Начнем отсюда. А — артишоки.
— А — артишоки. Звучит, как детская книга, которую написал фермер-хиппи. — Его желудок снова заурчал. — Так что насчет обеда?
— Ты чрезвычайно упрямый.
— Ты даже не представляешь насколько.
— Вообще-то, я хорошо представляю. У тебя есть яйца?
— Да, у меня есть яйца, — он попытался не злорадствовать. Она собиралась приготовить обед!
