Неизвестно - Открытие закрытия
юркнул было в кухню, но потом остановился и стал шептать:
— Что вы за вещь принесли?
— Барометр. Прибор такой. Атмосферное давление мерить.
8
— А почему только у Мишки атмосферное давление мерили? Почему он один на этой вещи лежал? Другим нельзя?
— Нельзя,— сказал я Толику.— И Мишка на барометре зря лежал. Атмосферное давление не изменил, а прибор сломать мог. Научный работник, понимаешь!.. Поразмыслить ему!..
— Точно! — шепот Толика перешел в жужжание.— Точно! Мишка вещь на пол клал, а пол пыльный… Он два дня рук не моет, и уши… А еще у него на рыбках пятнышки какие-то грязные…
Я махнул рукой и ушел.
На другой день мы с Мишкой дождались, когда кончатся уроки, и побежали к рыбкам. Смотрим, а они плавают кверху брюхом.
— Та-а-ак,— протянул Мишка.— Все ясно: сдохли.
— Странно,— сказал я.
— В научном опыте подобный исход не исключается,— заметил Мишка.— Впрочем, причину выяснить нетрудно.— Он похлопал ладонью по своей толстой тетрадке.
Меченосцев мне было очень жалко, но Мишке я ничего об этом не сказал. А он тем временем сидел и изучал свою тетрадку.
— Не в том дело, что они вообще сдохли,— рассуждал Мишка,— а в том, что на данном этапе опыта они не должны были так поступать. Никак не могу найти ошибку в расчетах. Ну ничего, год просижу, а найду!
Год Мишке над его тетрадкой сидеть не пришлось. Я очень внимательно посмотрел на рыбок и вдруг все понял. Внешний вид у них явно изменился.
— Главный Теоретик, послушай,— сказал я Мишке.— Я, кажется, знаю, почему меченосцы не на том этапе перекувырнулись кверху брюхом.
Мишка взглянул на меня так, будто он сидит на горе, а я копошусь где-то внизу. Потом Мишка начал смеяться. Я никогда не видел, чтобы человек так долго смеялся. А когда Мишка успокоился, он сказал:
— Что ты можешь знать? Ты даже записи не смотрел! Ты даже не потрудился разобраться в научной основе исследования!
— К истине можно прийти разными путями,— сказал я. Эту фразу тот же Мишка мне и говорил, а тут я ее ввернул очень к месту.— Пошли, Толика найдем!
Толика мы отыскали в кухне. Он сидел тихий-тихий.
— Эй, Толик,— начал я,— как, по-твоему, какую ошибку допустил Главный Теоретик?
— Нашел у кого выяснять!
— Бить не будете? — спросил Толик.
— При чем тут бить? — сказал Мишка.— Ты знаешь, я против физической расправы.
— Не бойся,— подбодрил я Толика.
— Это не Главный Теоретик ошибку допустил.— Толик понурился.— Это я допустил… Когда вы в школу ходили, я этих меченосцев вынимал и зубной щеткой чистил. На них были пятнышки черные…
— Интересно,— Мишка приготовил карандаш.— Ну и что?
— Вчера я их с головы чистил,— сознался Толик,— а сегодня с хвоста начал. Против шерсти.
— Шерсти у рыб не бывает,— заметил Мишка.— Ты их зубной пастой чистил? Сколько раз тер? Пять… десять? Щетка у тебя жесткая?
— Я твоей чистил.
Мишка хотел Толика за щетку стукнуть разок, хоть он и против физической расправы. Но я заступился. Потом я задал Мишке очень вредный вопрос и поставил его в неудобное положение.
— Ну, кто из нас дилетант?
Мишка долго не мог ответить на мой вопрос, чего-то соображал. Наконец все-таки ответил:
— Время, когда один человек мог делать великие научные
открытия, прошло,— сказал Мишка.— Уровень науки не тот. Нужен коллектив. А я этого не учел. Выходит, я и есть дилетант. Может, вместе наукой займемся, а?.
СТРАТМГИЧЕСЕИЙ ПЛАН
Вообще-то лом собирать — штука несложная. Увидел во дворе трубу или еще какую-нибудь железку и тащи к школе. По сравнению с макулатурой металлолом собирать куда интересней. Им, например, громыхать можно. И никто ничего не скажет, потому что делаешь полезное дело. А бумагой как погромыхаешь? Никак!
Сегодня перед последним уроком пришла в класс старшая пионервожатая Тоня и сказала, что нужно срочно собирать металлолом.
— Соревноваться будете с 5-м «Б». В семнадцать ноль-ноль подводим итоги,— и ушла.
— Давайте подумаем,— обратился к нам Мишка Сазонов,— как дать стране больше металла. Я за урок что-нибудь соображу. Постарайтесь, чтобы меня не отвлекали.
Мы постарались: тянули руки и отвечали на вопросы Галины Владимировны чуть ли не хором. Она даже приятно удивилась нашей активности. Короче, условия для размышлений мы Мишке обеспечили. И не зря.
К концу урока Мишка исписал несколько листов, начертил графики и схемы. А когда прозвенел звонок и Галина Владимировна ушла, Мишка сел за учительский стол и прочел очень торжественно:
— «Стратегический план ускоренного сбора металлолома. Планета Земля. Последняя четверть XX века».
— Ты что,— полюбопытствовал Вовка Трушин,— со всей планеты хочешь собирать металлолом?
— Не успеем! — нетерпеливо уронила Ната Жучкова, та, которая в нашем классе щиплется больнее всех. Вечно, между прочим, она спешит.
— Можно вопрос? — поднял руку отличник Костик Соболев.
— Если по существу — задавай.— Мишка сидел на учительском месте очень важный.
— Почему неопределенно обозначена дата документа? Последняя четверть двадцатого века — и семидесятые годы, и восьмидесятые, и так далее. Почему?
— План,— разъяснил Мишка,— рассчитан на любой год двадцатого века, вернее последней его четверти. По нему можно будет лом собирать до конца столетия. Им смогут пользоваться даже наши потомки!
— О них я не подумал,— съязвил Костик Соболев. Ему было обидно, что составил план Мишка, а не он. Вот Костик и не унимался.—А что значит — «Планета Земля»?
— Это значит,— сказал я резко, чтобы остановить Костика,— что на Марсе другие условия сбора металлолома. На Марс металлолом сперва завезти надо, а уж потом собирать.
Осадив Костика, я дал возможность Мишке продолжить чтение стратегического плана. И он продолжил. Вводная часть начиналась с определения.
— «Металлоломом,— стал читать Мишка,— называется всякое железо, которое валяется во дворах и на улицах, а как оно туда попало — неизвестно».
— Неверно,— возразил придирчивый Костик.— Металлолом — не только железо, но и сталь!
— И чугун,— подсказал Вовка Трушин.
— И проволока,— дополнила Ната Жучкова.
— Проволока,— уточнил Костик,— бывает железной. А про железо в определении уже сказано. Если не понимаешь—молчи!— бросил он Нате.
— Не груби! — Это Ната Костику.— Проволока может быть и медной, и алюминиевой, как кастрюля, например…
Девчонки почему-то быстрее нас соображают. Им всегда есть что сказать. Иногда правильно, иногда неправильно, но зато в ту же секунду. Раз — и готово! С девчонками спорить— себе дороже. А насчет проволоки Ната права.
— У моей сестры,— вступила в разговор Томка Булкина,— кастрюля-скороварка, венгерская. В ней варить—сплошное удовольствие. Мечта поэта! Представляете: мясо — двадцать минут, картошка в мундире — шесть, компот — не поверите—три!
— Варить удовольствие или удовольствие есть, что сварилось? — поддел Костик.
— Остряк-скороварка! — Это опять Ната Костику.
— А ты кто?
— Уж во всяком случае не круглая! — вздернулась Ната.
Слово «отличница» она не произнесла и имела в виду другое слово, которое иногда употребляется с прилагательным «круглый». Поэтому так остроумно у нее и получилось. Но насчет Костика Ната не права. Костик не дурак. Это во-первых. А во-вторых, нельзя унижать человека только за то, что он отличник. Ему и без того трудно. Я хотел высказать Нате свои соображения, но вмешался Вовка Трушин.
— Еще бронза,— сказал Вовка.— Из нее статуи делают.
— Ты о чем? — не поняла Томка Булкина.
— О металлоломе,— догадался я.— Наш Вова, когда в школу идет, вечно об эти статуи спотыкается.— Это я так иронизировал.— Валяются, понимаешь, во дворах и на улицах! Проходу от них нет!.. Ты много,— спросил я Вовку,— неприбранных статуй видел?..
— У нас в садике перед домом,— прервала меня Ната Жучкова,— скульптура футболиста. Голова и туловище отскочили, а живот и ноги стоят. И в ногах мяч большущий… Пойдемте посмотрим!..
— Статую без головы мы и так каждый день наблюдаем,— Костик Соболев отомстил Нате за ее нападки.
— Твой полуфутболист бронзовый? — быстро спросил я Нату, чтобы не дать разгореться ссоре.—Тогда сходим притащим!
— Бетоновый,— сокрушенно сказала Ната.
— Гипсовый,— не согласился с ней Вовка Трушин, хотя этого футболиста никогда не видел.
— Мы с сестрой ходили в Музей Пушкина,—ударилась в воспоминания Томка Булкина,—там мраморные скульптуры — закачаешься!
Томка Булкина самая длинная в классе. Неофициально ее называют Останкинской башней. А сестра еще длинней, хотя длинней, кажется, некуда. Я представил, как эти две Останкинские башни качаются — страшно стало!
Костик Соболев сказал, что больше всего скульптур в Ленинграде и что красивее этого города он в своей жизни ничего припомнить не может.
— Особенно хороши белые ночи в июле,— мечтательно сказал Костик.— Светло и прозрачно… И тихо-тихо… И Нева…
