Айзенберг Я.Е. - Ракеты. Жизнь. Судьба.
серьезно затруднит мое поступление в более–менее приличный институт.
Мы действительно перепугались, так что подсказывать я перестал.
Перед тем, как перейти к моей дальнейшей жизни, я хочу рассказать о своих,
как тогда говорилось, жилищно–бытовых условиях во все время моей жизни
в СССР, а потом и в Украине.
Они были, безусловно, недостойными нормальной жизни и, к сожалению, в
этом виновато не только общее положение, но и мое полное неумение
«выбивать» себе элементарные возможности для жизни. Вероятно, на это
повлияло и то обстоятельство, что рядом со мной с детства не было мужчины,
- как результат, я совершенно не умею что-либо делать руками. Но главное -
полное отсутствие того, что называется элементарной «житейской»
настойчивостью. В простоте душевной я полагал, что так как, по общему
мнению, я хорошо работал и успешно продвигался по службе, занимаясь
очень важными для того государства разработками, то должны были быть
люди, которые бы заботились о моих бытовых условиях. В СССР, по крайней
мере, в ракетно-космической технике было немало фирм, где руководители
так и делали, хотя бы по отношению к своим ближайшим заместителям, но в
нашей фирме начальник заботился только о своих бытовых условиях, и то не
очень удачно.
За всю свою жизнь в СССР я ни разу не жил в нормальных человеческих
условиях. Под ними я понимаю одновременное наличие канализации,
водяного крана в квартире и наличие в нем воды, а также электричества,
5
центрального отопления в холодное время года, горячей воды для ванны,
лифта при проживании на сравнительно высоких этажах, хотя бы редкого
ремонта домовых мест общего пользования - как видите, речь идет только о
минимально необходимых условиях. Ни разу в совокупности эти условия
выполнены не были, несмотря на то, что я прошел путь от рядового инженера
до Генерального конструктора систем управления.
Зато мы прошли все круги советского жилья – чердак без естественного
освещения и удобствами во дворе, такую же съемную комнату,
коммунальную квартиру, «хрущебу» и т.д.
Все бытовые тяготы падали на жену, я с утра до вечера пропадал на работе
или в командировках на полигоне и в Москве.
Из последней такой квартиры я, в ранге генерального конструктора, уехал.
Большинство знакомых только удивлялись моему харьковскому жилью, но я
уже писал о своей крайней беспомощности в решении бытовых проблем.
Как всякий ракетчик, я – человек суеверный. Суеверным был и гениальный
создатель квантовой механики Нильс Бор (о чем сохранились воспоминания
современников), так что я не очень расстраиваюсь по этому поводу. Поэтому,
несмотря на боязнь «сглазить», должен написать, что только здесь, в
Израиле, я живу в нормальной квартире в доме с работающим лифтом, всегда
имеющейся холодной и горячей водой и всеми коммунальными услугами.
Дом ремонтируют и за порядком в нем следят, подъезды убирают, подходы к
дому освещены и находятся в приличном состоянии. Так что теперь мои
жилищные условия соответствуют человеческим, конечно, никаких вилл и
особняков у меня нет. Мои дети живут в том же городе, сравнительно
недалеко от меня, что существенно облегчает мою жизнь.
Как видите, никаких излишеств, но после моей предыдущей жизни я доволен,
жаль только, что это время наступило так поздно.
Возвращаясь к моей биографии, скажу, что поступил в обычную мужскую
среднюю школу, которую закончил с золотой медалью. Уверенно я
направился в приемную комиссию физического факультета Харьковского
университета, так как в законе было четко сказано, что обладатели золотых
медалей имеют право поступать в институт без экзаменов. Но, как говорится
в хорошем советском анекдоте, «право ты имеешь, но не можешь».
Сотрудник, специально подобранный для такой работы как отказ в
поступлении лицам, которых партия не хотела пропускать, заявил, что я не
пройду медицинскую комиссию. Я робко заметил, что еще и не пытался, и
тут последовал четкий ответ (я, конечно, был не единственным абитуриентом
такого рода), что он (секретарь) это и так знает и документов у меня не
примет. Так я впервые столкнулся во весь рост с государственным
антисемитизмом. В школе его не было вообще. Я еще вернусь к вопросу
антисемитизма, он не мог не коснуться и меня при жизни в СССР, коль скоро
это была практически открытая государственная политика.
6
Но пока я поступил на радиотехнический факультет Харьковского
политехнического института, существенно уступавшего по рейтингу
физическому факультету университета, в тот год (1951) евреев еще, хоть и с
трудом, туда брали. Потом началось «дело врачей» - и брать перестали.
Радиофак
был
обычным
техническим
факультетом
обычного
провинциального ВУЗа, но студентам уже на третьем курсе оформляли
«допуск к секретным работам». Тем, кто не знает, что это такое, просто
повезло. Поводом для отказа в оформлении тогда было только наличие
родственника за границей.
«Неудачники» переводились на другие факультеты, где допуск не требовался.
По сути, он был не нужен и на радиофаке, какие уж там секреты могли
сообщить студентам, это был просто подготовительный шаг к
«распределению» после окончания института, поскольку наших выпускников
направляли в абсолютном большинстве на предприятия оборонной
промышленности, где «допуск к секретным работам» был совершенно
обязательным. Об ограничениях, накладываемых на владельца допуска, я еще
расскажу. Родственников и даже знакомых за рубежом у меня не было,
учился я только на «5», так что первый барьер я перешел. Ничего особо
выдающегося со мной в институте не происходило. Стоит только сказать о
двух вещах. В сборнике студенческого научного общества института была
напечатана моя работа о применении операционного исчисления к некоторым
краевым задачам. Никакого интереса, кроме как у меня самого, она не
вызвала, это просто моя первая изданная в типографии маленькая статья.
Вторая публикация была серьезней... Читать нам лекции по физике
пригласили доцента из высшего военного училища. Он видел меня на
лекциях и судить мог только по задаваемым ему вопросам. Тем не менее, он
пригласил меня помочь в подготовке его статьи (речь шла о помощи в
выкладках) и очень любезно поместил мою фамилию рядом со своей в числе
авторов, чему я был и удивлен, и обрадован. Так в журнале Академии Наук
(!!!) СССР «Физика металлов и металловедение» (том IV, вып. 2 за 1957 год)
появилась статья Г.Е.Зильбермана и Я.Е.Айзенберга «О возможной форме
поверхности постоянной энергии электронов в периодическом поле
решетки». Судя по последующей реакции физиков, она вызвала некоторый
интерес у теоретиков. Это и есть моя первая настоящая научная работа.
Согласитесь, что статья студента провинциального вуза по теоретической
физике в журнале Академии Наук не является чем-то стандартным.
Поскольку сейчас я уже не пишу статей, могу назвать на сегодняшний день
свою последнюю. Это - «Управление по углам атаки и скольжения первых
ступеней РН», и помещена она (соавторы В.А.Батаев, А.И.Кузьмин и др.) в
киевском академическом журнале «Космiчна наука i технология» за 2002 г.
т.8 N1.
Вот с этим багажом, неизменным дипломом с отличием и оценками «5» по
всем предметам (т.е. первым по успеваемости на курсе) я и подошел к
7
распределению молодых специалистов по местам их работы. Учитывая
статью, о которой я писал, нет ничего странного, что физики Украинского
физико-технического института (УФТИ) обратились к декану с просьбой
направить меня в этот институт. Он дал согласие, вызвал меня к себе (тем
более, что с просьбой обратился его бывший учитель) и сказал, чтобы на
комиссии я просил назначение в УФТИ. Я был счастлив, мама тоже, но, как и
всегда, не тут-то было, - на этой комиссии начальник отдела кадров УФТИ
открыто заявил, что такие сотрудники ему не нужны. На замечание декана,
что об этом просили ученые из его института, последовал гордый ответ:
вопрос, кого принимать на работу в институт, решает отдел кадров, а не
какие-то ученые.
Я получил назначение на один из харьковских радиозаводов, тамошний
начальник отдела кадров тоже был против, но здесь декан настоял, это было
