Юрий Валин - Затвор
- Сам видишь, какая ситуация. В тылу что могут, то и делают.
О ситуации и первый, и второй номер знали. Ополченческая дивизия еще в июле была сформирована, один полк сгинул под Спас-Демьянском, выходила из окружения, пополнили, слили, дали армейский номер, бросали туда и сюда. Сейчас дыру у Серпухова дивизия заслоняла. Подкрепили гаубичным полком. Но где те гаубицы? Вот и получается что надежда на два пулемета, да вот этот костыль с десятком патронов.
- Ситуацию я вижу, это верно, - признал Васильич, развязывая вещмешок. - В рваных шинелях, в дырявых лаптях,
били мы немца на разных путях, как говорится. Лаптей нету, да и не надо. Ты их все равно носить не умеешь. На, вот...
Васильич очень неспешно разломил сухарь и еще более тщательно распилил перочинным ножом карамельку - видимо, дожидавшуюся в "сидоре" именно такого, крайнего, случая.
За щекой медленно таял ржаной подслащенный вкус. Ударила где-то далеко пара выстрелов, поднимались из ячеек головы насторожившихся бойцов...
- Выдержим, - пробормотал Костя. - И бронебойные ружья доведут и противотанковая артиллерия подтянется. И танков будет хоть завались.
- А я вот не стану возражать, - второй номер поправил долговязое тело ПТРа. - Народ у нас стойкий. Все сделаем. Старая армия тоже была ничего, хотя и немодно об том говорить. Только что ж это получается? Опять германец напротив нас и опять спохватились - за что не возьмись, того и не хватает? Что за поганая традиция?
- Ты не сравнивай, - неуверенно возразил Костя. - Если бы царская армия была "ничего", тогда чего ж вы Берлин не взяли?
- Очко сыграло, засомневались. Как так: снарядов не шлют, сапоги скверные, царь чудит... И начали мы озираться в праведном возмущеньи и недоуменьи. А немец то дело просек. Так что ты башкой не верти - честно смотри в сторону противника.
- Я и смотрю, ты не волнуйся, - гневно заверил Костя.
- А я и не волнуюсь. Дети у меня выросли, жена верная, да и ружье я выправил. За тебя я слегка переживаю - горазд ты патроны жечь, - второй номер подышал на затвор, вынул ветошь и принялся протирать затвор и спусковую коробку.
- Ты чего? - прошептал Костя.
- Скоро начнется. Есть такое ощущенье. Не предчувствие - в те я не верю согласно строгому приказу. Но ощущенья еще остались, нашептывают.
У красноармейца Ольшова и вправду стала стыть спина. Понятно, суеверий у Кости не имелось ни грамма, это просто шинель тонкая и пообтерлась.
- Ничего. Десять патронов имеем, согреемся, - утешил Васильич. - Есть у нас и запас прочности, поскольку мы с тобой не из непонятного говна слеплены, а из русской земли и русского металла. Нас бы в целом, дивизией и армией до ума довести, как тот затвор - вдумчиво и без спешки. С уверенностью в себе. Кстати, я тебе говорил или нет, что у нас ружье счастливое?
- Говорил. Раз пять уже.
Цифра на ружье действительно была счастливой - 000100. Да еще самовольный Васильич загладил напильником заусенцы на рукояти - теперь и взяться ловчее.
В небе засвистело, далеко за окопами бабахнуло, взлетели снег и земля.
- Вот, а ты говоришь! - оживился Васильич. - Начинает германец. Собирай барахло, чтоб под ногами не путалось. И главное, главное не забудь!
Костя поморщился, но запихнул за пояс затворную деревяшку-вышибалку. Не нужна она теперь, но раз входит в комплект оснащения, так бросать нельзя. В те дни красноармеец Ольшов старался верить в дисциплину, боевой порядок и полевые наставления, так точно и уверенно изложенные в "Памятке стрелка-бронебойщика". С картинками была памятка, что ей...
Обстрел усиливался, наша батарея начала отвечать - в районе сгинувшей за леском деревеньки отзывалось эхо разрывов. Завязывался бой...
Бой... А что бой? О боях рассказано так много, что и добавить нечего. Стреляют там и убивают. Бывает страшно, бывает, что не до страха. Тогда пошло неспешно, больше правым флангом. Бронебойщики по очереди стреляли из трехлинейки по далеким фигуркам немецких пехотинцев, иногда видимых на снегу. Где-то по той стороне поддерживали атаку и немецкие танки - порой доносился гул моторов и бабаханье пушек. Дела на правом фланге шли не очень, но терпеть было можно. Потом немец поднажал и слева... А потом прямо из осинника выперлись три приземистых пятнистых черно-белых хрени. Как там проползли - черт его знает, вроде и лесок довольно густо рос. Мелькали за поваленными худосочными стволами осин и березок фигуры немцев, застрочили автоматы...
- Твою...! - Васильич вроде бы и одной рукой перекинул навстречу танкеткам ружье.
Костя, цепенея, смотрел на врага - сейчас можно было различить и смотровую щель, и башню с двумя пулеметами, и уродливый крест на броне...
...Одну танкетку они точно остановили. Может и сама заглохла, но уж очень удобно борт подставила. Нет, точно подбили. Стрелял Васильич почти без спешки, аккуратно вкладывая снизу патрон и очень плавно досылая. Толкалось послушное ружье в плечо красноармейца, слал длинный ствол пулю с драгоценным металлокерамическим сердечником и вовсе не нелепым казалось в тот миг новое оружие. Костя все это видел и не видел, стреляя по мелькающим у опушки немцам из винтовки и спеша запихать очередную обойму. Вывалился из башенки танка черный черт-немец, но красноармейцу Ольшову было не да него - из-за берез полосовал пулемет, и это оказалась такая неугомонная зараза...
...Потом прилетело что-то к гнезду истребителей танков. Что именно прилетело, да как взорвалось, Костя, понятно, не помнил. Вроде бы успел потянуться к откинувшемуся от ружья второму номеру, но тут до самого боль дошла...
...Очнулся, когда несли. Это же не боль была, а то запредельное чувство, когда дышишь мелко мелкими глоточками, потому что иначе... Да нет на потемневшем белом свете ничего другого. Боль, вечернее небо качается, а живот у тебя наизнанку вывернут и все кишки остались теплым рваным комком в окопе на крупных гильзах от ?000100-го.
Но везуч оказался стрелок-красноармеец Костя, до санбата дотянул, и операцию превозмог. Вынули из живота два кусочка металла, да широкие щепки раздробленной ружейной колотушки. Расковыряло брюхо широко, но неглубоко. Так что польза от колотушки оказалась немалая. С плечом посложнее - там осколок кость перебил.
Выздоравливал ранбольной Ольшов, читал газеты и играл в шахматы. Тот бой вспоминал редко - для выздоровления и бодрости духа такое не особенно полезно. Тот бой батальон выиграл и позиции удержал - раз вынесли, да и секретное ружье вроде бы рядом волокли, ругаясь на несуразную тяжесть. Васильич порой вспоминался - толковый мужик был, жаль, что подольше с ним повоевать не довелось.
Везуч был Константин, потому неизменно в госпиталь возвращался. С перерывами на разные фронты и на училище, но распорядок оказался строгим. В живот больше не прилетало, но то так зацепит, то этак... Нашивок: три красных, две желтых - считай, как на шкале термометра.
Бои, что первые, что средние, что недавние, старший лейтенант Ольшов вспоминать не любил. Война еще шла, и не воспоминания нужны были, а боевой опыт, его осмысление, что дает бойцу и командиру знания, которым и цены нет. В бронебойщиках больше побывать Ольшову не довелось, хотя воевал на Воронежском в ИПТАПе, что очень родственно. Но то уже давненько было.
Война заканчиваться не спешила, но были мы уже в Венгрии, и чувствовалось - близко! Фрицы еще упирались, контратаковали, но уже не тот гад пошел, и всякие "тигры" с "пантерами" ему не в помощь.
...Мотоцикл вихлял, скользил по разбитой дороге, из-под колес летели шмотки грязи размером с противотанковую мину. Деревни с труднопроизносимыми названиями казались на одно лицо: полусгоревшие, зачуханные, сбившиеся на карте в кучку. Старший лейтенант Ольшов в штабдиве уже бывал день назад, но то ночью, а сейчас... Проскочил, что ли?
Нет, не проскочил. Вон она, самоходка безносая, с того раза запомнилась...
В деревушке славян крепко прибавилась, пропихивались через нее батареи тяжелых минометов. Константин, выруливая между "студебеккеров", добрался до штаба. Должность у старшего лейтенанта была скромная, командовал он взводом сугубо специальным, малонаграждаемым, но напрямую штабдиву подчиняющемуся.
Мотоцикл - транспортное средство удобное, иногда незаменимое, но требующее пригляда. Старший лейтенант окинул взглядом заставленный машинами двор - никого из знакомых бойцов не наблюдалось. Стоял рядом полугусеничный бронетранспортер, возился в нем чумазый боец, пытался навести в бронетехнике порядок. Константин подошел к видавшей виды, изобильно утыканной пулеметами трофейной машине:
- Эй, земляк, присмотри за мотоциклом.
- Дык, куда там смотреть. Отъезжаю щас, - ответствовал любитель чистоты, вышвыривая к забору узел дырявой немецкой плащ-палатки с напиханными в него журналами, мятыми консервными банками, прочим мусором, и вновь поспешно скрываясь в бронированном нутре.
Старший лейтенант поднял оказавшийся среди скомканного пергамента крупнокалиберный патрон и ласково позвал:
