Бейтсон Грегори - Разум и природа
Психиатров я озадачил небольшим списком экзаменационных вопросов, на которые они должны были уметь ответить к концу моего курса. В вопросе 1 предлагалось дать краткие определения (а) «таинства» и (б) «энтропии».
Как правило, молодые психиатры 50-х годов не могли ответить ни на один из этих вопросов. Сейчас нашлось бы немного больше готовых поговорить об энтропии (см. Словарь). И, надо полагать, найдутся еще христиане, способные объяснить, что такое таинство?
Я излагал своим студентам основные понятия, сложившиеся вокруг религии и науки за последние 2500 лет. Я полагал, что если они собираются врачевать человеческие души (в медицинском смысле слова), то у них должно быть хотя бы общее представление о позиции каждой стороны в древних спорах. Им должны быть известны основные идеи религии и науки.
Со студентами-художниками я был более прямолинеен. Это была небольшая группа из десяти-пятнадцати человек, и я знал, что буду встречен с недоверием, граничащим с враждебностью. Стоило мне войти в класс, как я понял, что меня здесь считают воплощением дьявола, готовым защищать необходимость атомной войны и пестицидов. В то время (а, может быть, и сейчас?) принято было думать, что наука «не имеет отношения к ценностям» и не руководствуется «эмоциями».
Я был готов к этому. У меня было два бумажных пакета; я открыл один из них, вынул из него свежесваренного краба и положил его на стол. Затем я обратился к классу примерно с такими словами: «Я хочу, чтобы вы привели мне убедительные доказательства того, что это — останки живого существа. Если хотите, можете представить себе, что вы марсиане, и что на Марсе вы встречались с живыми существами, и сами вы, конечно, тоже живые. Разумеется, вы никогда не видели краба или омара. Каким-то образом, может быть, вместе с метеором, вам в руки попало несколько таких объектов, а от некоторых — только фрагменты. Вы должны исследовать их и прийти к выводу, что это — останки живых существ. Как бы вы могли додуматься до этого?»
Конечно, вопрос, заданный психиатрам, был в точности тем же самым вопросом, что я задал художникам: Существует ли биологический вид энтропии?
Оба вопроса относились к основному понятию, отделяющему мир живых существ (где проводятся различия и где причиной может быть разница) от мира неживых биллиардных шаров и галактик (где «причины» явлений — силы и столкновения). Это те миры, которые Юнг (вслед за гностиками) называет креатурой (живым) и плеромой (неживым) [C. G. Jung, Septem Sermones ad Mortuos (Семь проповедей мертвым) (London: Stuart & Watkins, 1967)]. Я спрашивал: В чем разница между физическим миром плеромы, где для объяснений достаточно сил и столкновений, и миром креатуры, где ни в чем нельзя разобраться, не прибегая к понятиям разницы и различия.
Я всю жизнь складывал описания палок, камней, биллиардных шаров и галактик в один пакет — для плеромы — и больше ими не занимался. В другой пакет я складывал то, что имеет отношение к жизни: крабов, людей, проблемы красоты и проблемы различия. Содержимое второго пакета и составляет предмет этой книги.
Недавно я сетовал на недостатки западного образования. В письме, которое я адресовал членам совета калифорнийского университета, проскользнула такая фраза:
«СтOит вам нарушить паттерн, связующий элементы обучения, и вы неизбежно уничтожите все его качество».
Это выражение связующий паттерн может служить синонимом или другим возможным названием этой книги.
Связующий паттерн. Почему в наших школах почти ничего не рассказывают о связующем паттерне? Не потому ли, что учителя избегают прикасаться к чему бы то ни было, имеющему жизненно важное значение, ибо знают, что несут с собой дыхание смерти, лишающее жизни все, к чему они прикасаются? Или они потому и несут с собой дыхание смерти, что не осмеливаются учить ничему, имеющему жизненно важное значение? В чем тут дело?
Какой паттерн связывает краба с омаром, орхидею с первоцветом, и всех их со мной, меня с вами, и всех нас вместе — с амебой, с одной стороны, и с хроническим шизофреником, с другой?
Я хочу рассказать вам, почему я всю свою жизнь занимаюсь биологией, и что я стараюсь понять. Что я могу сказать по поводу всего биологического мира, в котором мы живем? Как он устроен?
Я буду говорить о вещах, которые понять не просто, которые кажутся совсем пустыми, но они очень глубоки и чрезвычайно важны для нас с вами. Думаю, при нынешнем положении дел они имеют значение для выживания всей биосферы, которой, как вы знаете, грозит опасность.
Какой паттерн связывает все живые существа?
Но вернемся к моему крабу и классу битников. Мне очень повезло, что я вел занятия с людьми, не являющимися учеными, и даже настроенными против науки. У них не было никакой научной подготовки, а склонности их были эстетическими. Под этим словом я пока понимаю лишь то, что они не были похожи на Питера Белла, персонажа, о котором Вордсворт писал:
Первоцвет на берегу реки
Был для него лишь желтым первоцветом;
И больше ничем.
Эти студенты, напротив, встретили бы первоцвет с приветом и сочувствием. Под эстетическим чувством я подразумеваю способность реагировать на связующий паттерн. Поэтому, как видите, мне повезло. Может быть, это случайность, но вопрос, который я поставил перед ними, был эстетическим (хотя я и не знал этого): Как вы связаны с этим существом? Какой паттерн связывает вас с ним?
Переместив их на воображаемую планету, «Марс», я лишил их возможности думать об омарах, амебах, капусте и т. д. и направил их поиски признаков жизни на путь отождествления с собой: «Вы сами обладаете некими признаками, критериями, с помощью которых можете, посмотрев на краба, сказать, что он тоже обладает этими признаками». Мой вопрос оказался гораздо сложнее, чем я думал.
Они посмотрели на краба. Прежде всего они заметили, что он симметричен; то есть, что его правая часть похожа на левую.
«Хорошо. Вы хотите сказать, что он построен по некоторому плану, как картина?» (Молчание.)
Потом они заметили, что одна клешня больше другой. Значит, он не был симметричен.
Я сказал, что если бы некоторое число таких объектов попало к нам вместе с метеором, то оказалось бы, что почти у всех экземпляров бOльшая клешня находится с одной и той же стороны (слева или справа). (Молчание. «К чему это он клонит?»)
Возвращаясь к симметрии, кто-то сказал: «Да, одна клешня больше другой, но обе они состоят из одинаковых частей».
Какая красивая и изящная мысль! Как деликатно этот человек расправился с идеей, что первичное или основное значение имеет размер, и обратился к связующему паттерну. Он пренебрег асимметрией размеров ради более глубокой симметрии формальных отношений.
В самом деле, обе клешни характеризуются (ужасное слово) тем, что их составные части находятся в подобных отношениях. Всегда важны формы и отношения, и никогда не важно количество. Именно это характеризовало краба, как представителя креатуры, как живое существо.
Позднее выяснилось, что по одному «генеральному плану» (т. е. в соответствии с некоторым набором отношений между соответствующими частями) построены не только эти две клешни, но и все конечности краба — в них сохраняются точно такие же соотношения между соответствующими частями. В каждой конечности можно было распознать части, соответствующие аналогичным частям клешни.
Конечно, то же самое верно и для человеческого тела. Плечевая кость верхней части руки соответствует бедренной кости ноги, лучевая кость — большеберцовой кости, локтевая кость — малоберцовой кости; кости кистей — костям предплюсны в ступне; пальцы рук — пальцам ног.
Анатомия краба имеет повторяющийся и ритмический характер. Она, подобно музыке, повторяется с модуляциями. Направление от головы к хвосту соответствует ходу времени: в эмбриологии голова старше хвоста. Информация может передаваться только от передней части к задней.
Формальное подобие между костями человеческих конечностей и лошадиных ног входит в класс фактов, называемый в биологии филогенетической гомологией (см. Словарь). Другой пример — формальное подобие между сегментами краба и омара.
Это один класс фактов. Другой класс (может быть, чем-то похожий?) — это так называемая серийная гомология. Один из ее примеров — ритмическое повторение от придатка к придатку вдоль всего тела животного (будь то краб или человек); другой пример (может быть, не вполне подходящий для этого сравнения, в силу иного развития во времени) — двусторонняя симметрия человека или краба [В случае серийной гомологии легко себе представить, что каждый предыдущий сегмент может передавать информацию следующему сегменту, развивающемуся непосредственно вслед за ним. Эта информация могла бы определять ориентацию, размер и даже форму нового сегмента. В конце концов, предыдущий сегмент предшествует следующему также и во времени, и мог бы служить ему квазилогическим предшественником или моделью. Отношение между предыдущим и последующим было бы тогда асимметричным и дополнительным. Можно представить себе, и можно даже ожидать, что симметричное отношение между правой и левой стороной асимметрично вдвойне, то есть, что каждая из них дополнительным образом контролирует развитие другой. Тогда эта пара представляла бы собой замкнутую цепь взаимного контроля. Удивительно, что мы почти ничего не знаем об огромной системе коммуникации, которая несомненно должна существовать, чтобы контролировать рост и дифференциацию.].
