Неизвестно - Разумихин Трое из сумы
Горько оттого, что «Чувство пути», которое он некогда ощущал в себе, обернулось для него чувством страшного одиночества в последние годы. Но «история, – писал он, – развивается по законам высшей спра-ведливости». И хочется думать, что справедливость не миновала его там, куда он ушёл от нас.
Александр Разумихин: «Возможность высказаться другим»
Развал СССР обусловил моё собственное писательское молчание на много лет. Незадолго до обрушения страны я задумал книгу, в которой намеревался дать критический аналитический обзор прозы, пришедшей к читателям за десятилетие в период с 1980 по 1989 год. Уже был наработан большой материал, готовы несколько глав-лет. Но в один совсем не прекрасный момент я осознал, что ни издавать её, совершенно очевидно, некому, ни читать о литературе ушедшей в небытие страны никто не станет. И страницы машинописной рукописи вместе с архивом полетели в мусоропровод.
Так что вышло всё шиворот-навыворот: вместо «ни дня без строчки» ни строчки целое десятилетие. Тогда же я ушёл и из книгоиздания (не хотел редактировать то, что выпускали издательства в ту пору). Стал заниматься организацией и становлением новых издательских проектов: литературно-художественного журнала «Про любовь и не только» – один из проектов Машовца, трёх информационно-рекламных газет и журналов, газетно-журнального агентства и пресс-синдиката, редакций информационно-рекламных издательств, выпускающих литературу по тематике строительства, дизайна и интерьера – во всех случаях «с нуля». Зарабатывал, когда была работа, очень даже неплохо, но это была работа сугубо ради денег. Правда, ситуация постоянно была такова: то есть работа, то её нет, то платят, то обманывают.
Как это похоже на то, что было, насколько я знаю, с Лёней Асановым, который сначала ушёл в прозу (знаю две его книги рассказов и несколько книжечек с историческими рассказами для детей), однако последние годы вынужден был заниматься каким-то рекламным изданием про загородное жильё. Наша с ним последняя встреча случилась на ВВЦ, где проходила очередная книжная ярмарка. Лёня увидел меня и, что называется с места в карьер, заговорил о повести Валентина Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана», появившейся тогда в журнале «Наш современник». Ему очень хотелось выговориться. Я слушал рассуждения Лёни, и мне было грустно, горько оттого, что нет у Асанова-критика возможности выплеснуть эти свои мысли на страницы журнала, книги. И ничем тут я ему помочь не мог.
То же с Сашей Неверовым, который после фактически развала издательства «Детская литература» на годы «застрял» в газете «Труд», перебиваясь мелкими рецензюшками и интервью с писателями. Его две критические книжки «Молодая проза: время, проблемы, герой» и «Черты поколения» в сущности остались там, во времени до 90-го года, а позже ничего. Вернее, успел за это время стать кандидатом филологических наук, и это ему, хочется думать, приносит хотя бы моральное удовлетворение. Относительно недавно он перешёл в «Литературную газету», но и «Литгазета» сегодня не та, да и в Саше мало что осталось от прежнего критика. Вот и последняя его книжка явно не критическая – «Не только о литературе. 33 беседы». Говорят другие, а Саша слушает.
То же с Серёжей Плехановым. После критической книги «Выбор пути», Александр Неверовбиографического романа «Писемский» в серии «ЖЗЛ» и книги очерков «Земля помнит», за которую он получил премию имени М.Горького за лучшую первую книгу молодого автора, молодой критик попробовал себя в, казалось бы, востребованном жанре фантастики и фэнтези, но несколько повестей оказались нельзя сказать, что очень удачны. А дальше? Дальше пошли переводы, сценарии художественных, научно-популярных фильмов и (вспомнил Серёжа, что до Литинститута учился в институте международных отношений) серия книг в жанре, как нынче принято говорить, нон-фикшн: «Кровь на песке. Жизнь и смерть Саддама», «Мухабарат, или Береженого Аллах бережёт», «Последний герой», «Реформатор на троне. Султан Омана Кабус бин Саид», «Цену вечности знают в Багдаде», «Чего хотел Саддам Хусейн?»
Был критик (по сию пору кому-то не даёт он покоя, вспоминают: «Одиозную известность Плеханов приобрёл своей лит.-критической деятельностью, направленной исключительно на защиту «молодогвардейской» НФ 1970 – 80-х гг. и против писателей-«непатриотов») – не стало критика. А жаль. Не потому, что был против «непатриотов», а потому, что вешателей ярлыков тогда хватало со всех сторон. Мне доводилось встречаться с одним из братьев Стругацких, против которых выступил Серёжа, должен сказать, что ярлыки в обратную сторону были ничуть не бледнее. Так что для меня это не аргумент для своеобразного «запрета на профессию», какой я вижу в вынужденном молчании как критика среди многих других и Серёжи Плеханова.
То же с Володей Васильевым. Автор книг «Сопричастность жизни», «Андрей Платонов», «Достоинство слова», запомнившийся критическим поединком с «великим и ужасным» Ю.Суровцевым, печатавшим тогда в «Знамени» свои «Политические маргиналии, или кое-что о литературно-критическом своеволии». Любопытный был спор. Один про то, что Ленин живее всех живых, другой, что талант всегда народен и гуманистичен – это раз, что на ненародной стороне собрались все бездари и неумёхи – это два. Один грубит, а другой в ответ: «Сам дурак!» Сейчас на сей счёт можно шутить, а тогда, в 1981 году, было совсем не до шуток.
Для меня, хотя, думаю, не только для меня, Володя останется критиком, который впервые всерьёз выдвинул Андрея Платонова, поставив его в один ряд с М.Горьким, М.Шолоховым и Л.Леоновым. А потом… Потом он защитил кандидатскую («А.Платонов: проблемы творческий эволюции») и стал как литературовед заниматься Шолоховым, иногда писать о нём. Последнее, что мне известно, это его работа над вступительной статьёй, составлением, комментариями и редакцией Собрания сочинений М.А. Шолохова в 9 томах. Больше сейчас как-то ничего и нигде о Васильеве не слышу.
Дальше других отступил от былого литературно-критического бытия Володя Вигилянский. Бывший выпускник Литинститута, затем член редколлегии журнала «Огонёк», позже главный редактор литературно-художественного и общественно-политического журнала «Русская виза», редактор-стилист русской версии газеты «Нью-Йорк Таймс», читавший лекции в Мичиганском и в Массачусетском университетах, в колледжах Новой Англии (США), спустя несколько лет возглавивший воскресное приложение некогда популярнейших «Московских новостей», стал священником, отцом Владимиром – рукоположен во диакона, и тогда же возведён в сан пресвитера. Уйдя из литературной критики, он служил в храме святой мученицы Татианы при МГУ, был доцентом Российского православного университета им. Святого апостола Иоанна Богослова, деканом факультета церковной журналистики, преподавал в семинарии при Сретенском монастыре. Сегодня он частый гость на телевидении, потому как ни много ни мало является главой пресс-службы Московской Патриархии.
Не обойдён церковными наградами: награждён орденом Святителя Иннокентия Московского III степени за усердные миссионерские труды, к Пасхе 2002 года награждён Святейшим Патриархом Алексием II правом служения в камилавке, в связи с 250-летием МГУ им. М.В. Ломоносова и 10-летием возобновления богослужебной жизни храма святой мученицы Татианы при МГУ награждён орденом Преподобного Сергия Радонежского III степени.
Сохранив членство в Союзе писателей, отец Владимир, некогда успешный светский журналист, редактор, продолжает писать. Мне доводилось читать его развёрнутую рецензию в «Новом мире» на появившийся в печати итог исследовательского проекта «Религия и ценности после падения коммунизма», ответ на письмо академиков «Политика РПЦ МП: консолидация или развал страны?», в котором он брался опровергнуть суждение учёных, будто бы Церковь пытается «подвергнуть сомнению научное знание, вытравить из образования «материалистическое видение мира», подменить знания, накопленные наукой, верой».
Знаю, что он стал автором таких книг, как «Для новых гонений на Церковь уже всё подготовлено», «Последняя грань», но, признаюсь, их не читал. Не ведаю, живёт ли он по-прежнему в доме по соседству – давно с ним не доводилось видеться. Но каждый раз, завидев его на телеэкране, вспоминаю молодого критика Володю Вигилянского, согнувшегося на лестничной площадке ЦДЛ над блокнотом с записями, и наш разговор на бегу:
– Привет! Как дела?
– Нормально. Вот, чтобы заработать, обзор строчу.
– Удачи.
Вспоминаю, и в мыслях пробегает: «Чудные дела твои, Господи!».
…Теперь настало время вспомнить про ещё одного молодого критика, однокурсника Вигилянского по Литинституту, Витю Калугина. Впрочем, чистой критикой Витя занимался не много. Для большинства читателей он прежде всего автор примечательной книги «Струны рокотаху... Очерки о русском фольклоре», в которой воссоздано более 50 «портретов» главных героев народного эпоса и очень доступно рассказано об истории собирания и изучения былин.
