Рита Браун - Одного поля ягоды
- Это он. То, что от него осталось.
Даже сквозь дождь и темноту она рассмотрела, что у него проломлена половина головы.
- Деннис, мы должны поднять его наверх.
- Господи, мисс Чальфонте, давайте погодим до утра. Нельзя, чтобы она это увидела.
- Я знаю Кору. Если мы не вытащим его, она лично полезет сюда и свернет себе шею. А если мы силой увезем ее домой, она ночью придет на это место пешком.
Они слышали, что Кора что-то кричит им сверху, но не могли разобрать слов.
- Если ты обхватишь его за грудь и потащишь, я смогу поддерживать его снизу. Так мы сможем вскарабкаться наверх.
- Дело говорите. Все равно мы ему уже не навредим.
Деннис наклонился и закинул тело Эймса к себе на плечи. Селеста встала сзади и обхватила руками бедра мертвеца. Они медленно пошли к тропинке, по которой спускались сюда. Чтобы подняться наверх, им понадобилось сорок пять минут.
Увидев Эймса, Кора испустила пронзительный, невозможно горестный крик и умолкла. Селеста с Деннисом уложили тело на заднее сиденье, Кора уселась там же, пристроив окровавленную голову Эймса к себе на колени. И на всем мучительном обратном пути к дому Селесты Кора то и дело утирала его проваленное лицо своим фартуком и проводила по лбу ладонью, словно мать, проверяющая у захворавшего ребенка температуру. Раскачиваясь взад и вперед над изломанным телом своего возлюбленного, она так ни слова и не произнесла.
Селеста чувствовала себя словно ванна, из которой вытащили затычку. Дрожащая, опустошенная, она с усилием заставила себя сосредоточиться на том, чтобы благополучно довезти домой всех - и живых, и мертвого.
6 апреля 1917 года
Селеста устроилась в голубом кресле с подлокотниками. Четкий, разборчивый почерк Спотти было легко читать.
“Дорогой мой Огонек!
Я надеюсь, что все налаживается. Прости, что не писал тебе с самых похорон, но ты наверное и сама догадалась, что здесь у нас царит сплошная путаница. Мы ожидаем, что на этой неделе будет официально объявлено о нашем вступлении в войну. По моим оценкам, с учетом обычной неразберихи, я отправлюсь во Францию где-то в июне. По крайней мере, так нам говорит полковник Райдер.
Знаешь ли ты, что самолет Банни Кейдуолдера сбили за немецкой линией фронта? До чего же мне тяжко торчать здесь, в Вашингтоне, среди бумаг, людей и пустой болтовни, когда половина моих друзей и приятелей уже присоединилась к эскадрилье Лафайета.
[Легендарная американская эскадрилья “Лафайет” времён Первой мировой войны. Лётный состав этого подразделения составляли добровольцы-иностранцы из стран, не находившихся в состоянии войны с Германией.]
Полковник Райдер также сообщил мне, что Брутус получил государственный заказ, а заодно и негласное финансирование на восстановление ущерба. В такой ситуации при малейшем намеке на забастовку будут задействованы федеральные войска. Боюсь я, что Эймс Рэнкин погиб зря. Брутус день ото дня набирает влияние. Сталь, железные дороги и боеприпасы - вот нынешние три кита, на которых держится мир. Как солдат, я должен быть вне политики - вне политики и в стороне. Хотел бы я, чтобы наш отец был жив. Спросить бы у него, как это было тогда? С чем в армейской политике ему пришлось смириться ради Конфедерации? Какие соглашения между Ричмондом и производителями оружия оскорбляли его честь?
Что хуже всего, дорогая моя сестричка, я начинаю сомневаться в самом понятии чести. Нас с тобой воспитывали на понятиях чести, долга, ощущения собственного положения и места в обществе и ответственности перед другими. Но в нынешнем обществе мы выглядим примерно так же, как выглядел бы в нашем городе случайно забредший туда динозавр.
Прости меня, моя дорогая. Я сегодня склонен к меланхолии. Чувствую, что подавлен происходящим и расхожусь во мнениях с товарищами. Конечно, я все держу при себе. Ты единственный человек, которому я могу излить душу, и уж прости меня, что я пользуюсь этой возможностью. Тебе и самой хватает горестей. Помнишь, как на последнем балу в честь Дня равноденствия я выпил слишком много шампанского и вообразил себя планетой Юпитер? Я смеюсь, вспоминая об этом и о том, как Фанни Джамп Крейгтон устроила развеселый сеанс гадания по руке. В этот час разум мой занимают мысли о небе, хотя и менее веселые. Быть может, милая Селеста, боль - это опыт познания искаженного мира.
И раз уж я не могу остановить себя, лучше остановлю-ка я свои излияния и оставлю тебя в покое. Надеюсь, у меня получится приехать домой в середине мая. Я очень этого жду.
Твой любящий брат Спотти”.
Селеста опустила письмо на столик вишневого дерева и припомнила все письма, полученные от Спотти за прошедшие три недели. Новые сомнения бередили ее хорошо организованный ум. Она припомнила, как когда-то сама говорила: "Месть это блюдо, которое лучше всего есть холодным". Холодным... Как ужасно холодно было тогда, в ночи, на Излучине Мертвеца. А потом она подумала о словах Коры, которые та произнесла много дней спустя: "Когда змея проглатывает слишком большой кусок, она делается неповоротливой".
Селеста размышляла о богатстве, войне, женщинах и была настолько захвачена водоворотом идей, мыслей и впечатлений, что не слышала шума снаружи. А там загромыхали фейерверки и затрещали хлопушки. Кора замерла над бараньей ногой, которую приправляла, и толкнула заднюю дверь в тот же самый момент, когда Рамелль распахнула ее, входя из сада. В ту же секунду хлопнула передняя дверь, и на порог ворвалась Джулия Эллен. Ей не позволялось входить в дом с парадного входа, и это напугало Селесту.
- Джулия, почему ты здесь, а не в школе?
- Война! Мы объявили войну Германии!
19 мая 1917 года
Легкий западный ветерок трепал черные волосы Споттисвуда. Большой, хорошо подстриженный газон выгодно оттенял своей зеленью золотые и темно-бордовые гирлянды, которые Селеста соорудила в честь брата. Споттс только рассмеялся, потому что прекрасно знал - по совместительству это были еще и цвета суфражисток.
[Суфражистки (от фр. suffrage — избирательное право) — участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Также суфражистки выступали против дискриминации женщин в целом в политической и экономической жизни.
Распространение движение суфражисток получило в конце XIX — начале XX веков, в основном в Великобритании и США. Суфражистки активно применяли ненасильственные методы гражданского неповиновения: приковывали себя к воротам, садились на рельсы, устраивали демонстрации и стояли на улицах с плакатами.
Кстати, в США женщины получили равные избирательные права с мужчинами в 1920 году, а в Великобритании только в 1928.]
Под большим тентом в великолепном саду нашли себе приют золотистые жареные цыплята, шампанское, трюфели, икра и другие деликатесы. Сотни гостей наслаждались теплой погодой, а Споттс был очень тронут тем, что сестра приложила ради него столько усилий, и тем, что пришло столько народа. Обычно он очень любил бывать во Франции. И конечно же, и представить себе не мог, что настанут времена, когда он предпочел бы остаться в Раннимиде или Вашингтоне.
В щегольской, сияющей капитанской форме он выглядел настоящим воином. К их с Селестой вящему удивлению, из Калифорнии явился Кертис - и тоже в военной форме. Спотти пригрозил, что выведет Кертиса на чистую воду перед военным комиссаром, поскольку знал - его младший брат прибавил себе возраст. Но Кертис просто ответил: "Я - Чальфонте. Мой долг - идти служить", и больше этой темы никто не касался. Разве что Спотти повернулся к Селесте и заметил: "Боже милостивый, Огонек, хоть ты не вздумай тоже сбежать на войну". Все трое весело посмеялись шутке.
По случаю приема Джатс была одета в белое. Высокие ботинки на пуговках жали немилосердно, но она терпела, как могла. А вот Луиза разрядилась в пух и прах. Огромная летняя шляпа, изобиловавшая перьями бесчисленного количества несчастных птиц, плотно сидела на ее маленькой голове. После долгих упрашиваний Селеста разрешила ей взять одни из своих часов, которые прикалывались к корсажу. Для завершения образа Луиза таскала в левой руке вышитый носовой платочек, которым помахивала из стороны в сторону в такт шагам. Она дождаться не могла, когда же начнутся танцы, потому что капитан Споттс должен был пригласить ее как минимум раз, и тогда она сможет переложить розовый платок, больше смахивавший на флаг, в правую руку - пусть себе развевается, пока она будет кружиться в танце. "Ах, какая романтика", - подумала она.
"Фигня какая", - подумала Джатс. Она видела, как ее сестрица стащила щепотку румян с туалетного столика Селесты. Сыпучие, как зола! "Надеюсь, я до такого идиотства никогда не дойду!" - проворчала Джулия сама себе.
Карлотта-проповедница возвышалась над толпой. Среди всех Чальфонте она была самой высокой. Вышагивая среди изысканно одетых гостей, она останавливалась то там, то здесь, чтобы произнести слово ободрения или молитву, наслаждаясь моментом.
