Джон Грин - Многочисленные Катерины
[десять]
Колин так сильно устал, что на следующее утро встал в восемь, даже не услышав петуха. Спустившись вниз, он обнаружил, что Холлис спит на диване в гостиной в ярко-розовом халате, а по ее груди и полу разбросаны документы. Колин осторожно прошел мимо, мысленно добавив «халат» в список слов, для которых анаграмму подыскать невозможно.
Гассан сидел на кухне и завтракал яичницей с овсяной кашей. Не сказав ни слова, он протянул Колину записку на почтовой бумаге с тиснением «Холлис Л. Уэллс. Ген. директор и президент, „Гатшот Текстайлс“».
Мальчики!
Я, наверное, еще сплю, но, надеюсь, что вы встали вовремя. В девять часов вам нужно быть на фабрике. Спросите Зеке. Прослушала ваше интервью со Старнсом – вы хорошо справились, но я решила кое-что поменять. Мы никогда не успеем взять шестичасовое интервью у всех жителей города. Поэтому я хочу, чтобы вы ограничились четырьмя вопросами.
1) Где бы вы хотели жить, если бы могли жить где угодно?
2) Чем бы вы занимались, если бы не работали на фабрике?
3) Когда ваши родственники поселились здесь? И еще:
4) Что особенного в Гатшоте? Для хорошего интервью этого будет достаточно. На фабрике вас уже ждут. Линдси вас проводит.
Увидимся вечером, Холлис.P. S. Я пишу эту записку в полшестого утра, так что меня не будите.
– Клевая шевелюра, кафир. Ты выглядишь так, будто не ту вилку в розетку сунул.
– Ты знаешь, что в 1887 году волосы Николы Теслы встали дыбом на целую неделю, когда он пропустил через себя пятьдесят тысяч вольт, чтобы доказать…
– Кафир, – сказал Гассан, положив вилку на тарелку, – это совершенно, ни капельки неинтересно. Вот если Никола Тесла, кем бы он ни был, завел многолетний роман с одноногим цыпленком и волосы у него на голове встали дыбом от страсти к этому цыпленку, тогда, конечно, поделись со мной этой уморительной историей. Но не рассказывай мне про электричество, кафир. Ты сам это знаешь[51].
Порыскав в лабиринте шкафчиков, Колин нашел тарелку, чашку и ложку. Переложил яйца со сковородки на свою тарелку и налил воды из хитроумного устройства типа «нажмите рычажок, и польется вода».
– Ну, как тебе яйца? – спросил Гассан.
– Отлично, чувак. Очень вкусно. Ты круто готовишь.
– Еще бы. Вот почему Папочка такой жирный. Кстати, с сегодняшнего дня я решил называть себя Папочкой. Каждый раз, когда Папочке нужно будет сказать «я», Папочка будет говорить «Папочка». Нравится?
– О да! Нравится!
– Что нравится? – спросила Линдси Ли Уэллс, входя в кухню. Она была одета в салатовую пижаму, волосы небрежно собраны в хвостик.
Колин заметил, что она выглядит необычно, но не сразу понял, в чем дело. А, так она без косметики… и стала еще красивее, чем раньше, – Колину всегда нравились девчонки без косметики.
Он чихнул и заметил, что следом за Линдси ковыляет Принцесса. У Катерины XIX тоже была собака – маленькая такса по имени Огневушка Робертс. Катерина никогда не пользовалась косметикой, ей это было не нужно. Боже, как красиво раздувались ее светлые волосы, когда они гуляли у озера после школы! Какими прекрасными были смешливые морщинки в уголках ее глаз, когда он впервые сказал «Я люблю тебя»! Как быстро и уверенно она ответила: «И я тебя тоже»! Все дороги, все тропинки вели к ней. Она была ступицей колеса, связующим звеном всех его мыслей.
Подняв глаза, Колин увидел, что Линдси читает записку Холлис.
– Упс, дайте я хоть штаны натяну, – сказала она и отправилась приводить себя в порядок.
Они сели в Сатанинский катафалк – Колин за рулем, рядом с ним Линдси, а Гассан сзади. На проходной «Гатшот Текстайлс» их встретил здоровяк с бородой, как у Санта-Клауса, только темной.
Приобняв Линдси одной рукой, он спросил: «Как ты, моя девочка?», и она ответила: «На-армальна, как сам, Зеке?»
Здоровяк засмеялся и пожал руку Гассану, потом Колину. Они прошли через шумный цех, где машины словно бы бились друг с другом, в комнатенку с маленькой пластмассовой табличкой на двери: «Комната отдыха имени Старнса Уилсона».
Колин положил диктофон на видавший виды кофейный столик. Комната была уставлена мебелью, которую работники фабрики, судя по всему, больше не хотели держать дома: желто-желчный вельветовый диван, пара потрескавшихся черных кожаных кресел с торчащим поролоном и, кроме кофейного столика, пластмассовый стол с шестью стульями. Над двумя торговыми автоматами висел портрет Элвиса Пресли, нарисованный на бархате.
Колин, Линдси и Гассан сели на диван, а Зеке – в одно из кожаных кресел. Он заговорил прежде, чем они успели задать ему один из вопросов от Холлис:
– Йезекия Уилсон Джонс, сорок два года, разведен, два сына, Коди и Коби, одиннадцать и девять, оба отличники. Я вырос в Брэдфорде и переехал сюда в тринадцать лет, когда отец проиграл свою бензоколонку в покер – такое с моим папашей случалось регулярно. Он устроился на эту фабрику. Сам я начал работать здесь в летние каникулы, а когда закончил школу, стал работать полную смену, с тех пор и работаю. Я стоял на конвейере, потом перешел в отдел контроля качества, а теперь я начальник дневной смены. Мы здесь, ребята, что делаем – мы обрабатываем хлопок, обычно из Теннесси или Алабамы… – Он замолчал, сунул руку в карман потертых джинсов и вытащил алюминиевый квадратик. Развернул его, сунул в рот жевательную резинку и снова заговорил: – Одиннадцать лет назад я бросил курить и до сих пор жую «Никоретте» – на вкус как дерьмо, да еще и дорогущая. Не курите ребята. Ну, пойдемте фабрику посмотрим.
За двадцать минут Зеке показал им, как хлопок превращается в полоски, как машина разрезает эти полоски, чтобы они получились длиной 5,4 сантиметра, и как эти полоски потом упаковывают и увозят. Четверть продукции, сказал он, поставляется напрямую самому крупному клиенту, фирме StaSure Tampons, а остальную отправляют на склад в Мемфисе, откуда она расходится по всему свету.
– Ну, мне пора работать, но через двадцать минут я пришлю вам наших ребят, и вы сможете поговорить с ними во время перерыва. Кстати, ко мне вопросы будут?
– Вообще говоря, да, – сказал Гассан. – Где бы вы хотели жить, если бы могли жить где угодно? Чем бы вы занимались, если бы не работали на фабрике? Когда ваши родственники поселились здесь? Ой, погодите, на этот вопрос вы уже ответили. А, вот еще: что особенного в Гатшоте?
Зеке прижал нижнюю губу к зубам, обсасывая «Никоретте».
– Жил бы я здесь, – сказал он. – А если б работал не на этой фабрике, так на другой. Ну, или открыл бы фирму по стрижке деревьев. У моего бывшего шурина есть такая, и дела у него идут неплохо. А чего в Гатшоте особенного? Ох, елки… Ну, например, у нас есть автомат с бесплатной колой. Нажимаешь кнопку – выпадает баночка. Такого почти нигде нет. Плюс у нас есть прекрасная мисс Линдси Ли, которую точно нигде больше не сыщешь. Ну ладно, ребята, пошел я, работать пора.
Когда Зеке ушел, Линдси встала:
– Было здорово, мальчики, но я – в магазин. Буду мечтательно смотреть в глаза своего парня. Заберете меня в полшестого, ладно?
И она ушла. Для девочки, которой точно не поздоровилось бы, если бы Холлис узнала о ее проделках, Линдси вела себя очень уверенно. А это, подумал Колин, означает, что мы друзья. Что она доверяет ему и Гассану. Почти по чистой случайности и всего за два дня у Колина появилась первая в жизни подруга.
За следующие даже не шесть, а семь часов Колин и Гассан взяли интервью у двадцати шести человек, задавая всем по четыре вопроса. Они выслушивали людей, которые хотели бы зарабатывать на жизнь, вырезая скульптуры цепной пилой или учительствуя в начальной школе. Колину показалось интересным, что все опрошенные – так же как и Линдси Ли Уэллс – хотели бы остаться в Гатшоте. Вопросы задавал в основном Гассан, поэтому Колин мог сконцентрироваться на своей теореме.
Он был по-прежнему убежден, что романтические отношения предсказуемы и по сути своей монотонны, поэтому их можно свести к несложной формуле, которая могла бы предсказать результат встреч любой пары.
Но он волновался, что его задатков гения не хватит, чтобы справиться с задачей. Он никак не мог придумать способ заставить теорему работать в случае остальных Катерин, не испортив того результата, которого он уже добился.
В этот момент ему почему-то особенно не хватало K. XIX. Не хватало так же сильно, как когда он лежал в своей спальне, уткнувшись лицом в ковер.
Пропавший кусочек причинял ему такую невыносимую боль, что он даже перестал думать о теореме, пытаясь понять, как то, чего нет, может болеть.
Примерно в половине пятого к ним в комнату вошла девушка и сказала, что она единственная сотрудница «Гатшот Текстайлс», у которой еще не взяли интервью. Стянув с себя толстые перчатки, она подула на челку и выдала:
