Клайв Льюис - Письма к Малькольму
В их отзывах о нас часто слышится недовольство. Можно ли их винить? Ответное негодование будет непростительно: в конце концов, мы им портим все дело. Но к чему они секулярным силам? На стороне секуляризма есть сотня гораздо более влиятельных деятелей. Либеральное христианство способно откликнуться лишь слабым эхом на громкий хор согласованного и принятого неверия. Не обманывайся тем, что это эхо так часто попадает в заголовки газет. Нападки на христианство, которые прошли бы незамеченными, если бы исходили (как бывает ежедневно) от кого — нибудь другого, становятся Новостями, когда осуществляются клириками. Так заурядный протест против косметики будет Новостью, если с ним выступит кинозвезда.
Между прочим, доводилось ли тебе встречать людей (или слышать о таких), которые обратились бы из скептицизма в «либеральное» или «демифологизированное» христианство? Думаю, когда люди приходят к вере, они идут гораздо дальше.
Речь, разумеется, не о том, что судить надо по степени успеха, это не вопрос тактики. Либералы честны и проповедуют свое понимание христианства, как мы — свое, потому что считают его правильным. Человек, который, попробовав отгадать, «чего хочет публика», примется проповедовать христианство, поскольку публика хочет именно этого, будет и глупцом, и жуликом.
Я так подробно об этом говорю, потому что даже ты в своем последнем письме, кажется, намекаешь, что у меня уж слишком много сверхъестественного, уж очень важное место занимает «иной мир». Как может быть иначе? Мы ведь в него верим!
Ты знаешь мою историю. Ты знаешь, почему я не боюсь, что меня завлекли в христианство надеждой на вечную жизнь. В Бога я уверовал раньше, чем в рай. И даже теперь — допустим невозможное — если Его, несомненно Его голос скажет мне: «Они тебя обманули. Ничего такого Я сделать для вас не могу. Моя долгая борьба со слепыми силами подходит к концу. Я умираю, дети. Пора опустить занавес», — изменим ли мы Ему? Разве мы не ответим, как викинг: «Великаны и тролли побеждают. Умрем же на правой стороне вместе с Одином»?
Но если это не так, если грядет мир иной, как можем мы, кроме как в похоти и суете, забывать о нем? Как можно оторвать от него «остальное христианство»? Да и что от христианства останется? Как можем мы отказаться от этого, когда столь многое в нашей жизни (даже до обращения), по крайней мере, походило на «яркие лучи вечности»?
Хотя… в конце концов… Я понимаю, мы рискуем. Мы не знаем наверняка. Здесь есть свобода, возможность проявить благородство и даже спортивные качества.
Может статься, многие «либералы» отвергают Царство Божие совсем не из либеральных соображений. Им нужна религия безопасная, до того удобная, что ни один факт на свете не позволит в ней усомниться. С такой религией им будет уютно: каким бы ни оказался мир, они не останутся в дураках, «поставив не на ту лошадь». Так зарывают талант в землю: «Я знаю тебя, что ты человек жестокий, и лучше буду поосторожнее» [62]. Но разве не из одних банальностей будет состоять удобная им религия?
О воскресении тела. Я согласен, что старая картинка обретения тела нелепа. От тела могли остаться рожки да ножки, оно могло не без пользы раствориться в земле. Апостол Павел говорит не об этом. Ты спрашиваешь, как я понимаю ситуацию. Признаюсь, что ответить могу лишь догадками.
За этими догадками стоят разные соображения. Материя (волны и атомы) нас не интересует. Душа просит воскресения чувств. Даже в этой жизни материя ничего бы для нас не значила, не будь она источником ощущений.
Сейчас у нас есть зыбкая и непостоянная власть воскрешать былые ощущения. Я говорю, конечно, о памяти.
Видишь, в каком направлении я рассуждаю? Но не думай, что, говоря о воскресении мертвых, я имею в виду, что усопшие святые получат особенно хорошую память о событиях земной жизни. Скорее наоборот: память, которую мы знаем сейчас, — лишь смутное предощущение, даже мираж силы, которую впоследствии обретет душа, или, скорее, Христос в этой душе. (Он пошел приготовить нам место) [63]. Она больше не будет обрывочной и больше не будет уделом лишь той души, в которой содержится. Сейчас я могу поведать тебе о полях моего детства (они все застроены) несовершенно, через слова. Быть может, грядет день, когда я свожу тебя в них на прогулку.
Сейчас мы воспринимаем душу как находящуюся каким — то образом «внутри» тела. Прославленное тело в воскресении, как я его понимаю, — воскрешение чувственной жизни — будет внутри души. Не Бог в пространстве, но пространство в Боге.
Слово «прославленное» у меня почти само сказалось. Но прославление нам не только обещано, у нас есть его предвестники. Самый скучный человек знает, как преображает вещи память. Как часто мгновенный отблеск красоты в детстве —
шепот,
Который память превращает в крик.
И не говори мне, что память «обманчива». Почему то, что я вижу сейчас, должно быть более «реально», чем то, что я вижу с расстояния в десять лет? Конечно, синие холмы вдали больше не будут казаться синими, когда к ним подойдешь. Но оба факта (что они синие, когда до них пять миль, и зеленые, когда на них стоишь) в равной степени добротны. «Сияющая и бессмертная пшеница» Траерна и «облаченный в небесный свет» пейзаж Уордсворта, возможно, были не столь сияющими в прошлом, когда оно было настоящим, как в воспоминании. Это — начало прославления. В будущем они еще больше воссияют. В ощущающих искупленных телах восстанет Новая Земля, такая и не такая, как эта. Посеянная в тлении, она восстает в нетлении [64].
Меня могут осмеять и неправильно понять, но я должен привести крайний пример. Самое странное открытие в жизни вдовца — это возможность иногда, с нежностью и благодарностью, с несдерживаемым воображением и в подробностях вспоминать о былых моментах плотской любви, но без прежней похоти. Искать этого не должно, но когда это приходит, ощущаешь благоговение, словно сама природа восстает из мертвых. Посеянное в мгновенности восстает в пребывании. Посеянное в субъективности восстает в объективности. Преходящая тайна двух становится аккордом в величайшей симфонии. «Но это, — скажешь ты, — не воскресение таш. Ты ввел мертвых в какой — то мир грез и наделил их такими же телами. Они не настоящие». Однако они ведь не менее настоящие, чем те, что ты всегда знал? Ты лучше меня знаешь, что «настоящий мир» нашего нынешнего опыта (цветной, резонирующий, мягкий или твердый, холодный или жаркий) не имеет места в мире, который описывают физика или даже физиология. Материя входит в наш опыт лишь становясь ощущением (когда мы ее ощущаем) или понятием (когда мы ее понимаем), то есть становясь душой. Тот элемент в душе, которым она становится, мне кажется, восстанет во славе. Небесные холмы и долины будут относиться к тем, которые ты сейчас воспринимаешь, не как копия к подлиннику или суррогат к настоящей вещи, но как цветок к корню или алмаз к углю. Вечной правдой будет, что они произошли из материи, — поэтому восславим материю. Но, войдя в нашу душу тем единственным способом, которым она может войти (становясь ощущаемой и познаваемой), материя превратилась в душу (как русалки, которые получали душу, выходя замуж за смертных).
Я не говорю, что воскресение тела произойдет сразу. Возможно, эта частица нас пребывает в смертном сне, а мыслящая душа посылается в Скудные Земли, где постится в обнаженной духовности, похожая на привидение и несовершенная. Я не хочу сказать, что ангелы — это привидения. Просто обнаженная духовность им подходит, а нам нет. (Для человека две ноги — нормально, а для лошади — увечье.) Я надеюсь, что после этого поста мы вернемся и получим обратно богатство, которым владеем.
Тогда новое небо и новая земля, похожие и не похожие на нынешние, восстанут в нас, как мы восстанем во Христе. И снова, спустя, кто знает, сколько веков тишины и мрака, запоют птицы и потекут реки, на холмах заиграют свет и тени, и лица наших друзей будут знакомо улыбаться нам.
Догадки, конечно, одни догадки. Если они не верны, будет еще лучше. Ибо «знаем, что будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» [65].
Спасибо Бетти за приглашение. Я приеду поздним поездом, в 3:40. Скажи ей, чтобы не беспокоилась, комнату на первом этаже мне готовить не обязательно. Лестницу я осилю.
До встречи в субботу.
Примечания
1
У. Шекспир «Троил и Кресида», II, 52, Пер. Т. Гнедич.
2
ср. Ис. 53:6.
3
Имеется в виду «Книга общественного богослужения», официальный служебник Англиканской Церкви. Первый ее вариант был опубликован в 1549 году. Затем был ряд переизданий, из которых закрепилось издание 1662 года, практически не менявшееся до ввода в обращение Альтернативного Служебника в 1980 году. В 1955 году была учреждена Комиссия по литургике, которая собиралась санкционировать экспериментальное использование новых текстов служб.
