Неизв. - Длительное убийство лорда Финдли (Доктор Пенн) / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Тяжело опираясь на увенчанную резной лозой винограда трость, вошел старик. Казалось, он давно растратил свои жизненные силы, и сангва в его жилах вся уступила место флегме. Он был черен – траурная одежда, свидетельствующая не то о трауре, не то о длительной меланхолии, иссохшая дотемна кожа, глаза, такие же черные, как и круги под ними. Его лицо и руки были покрыты старческими пятнами, суставы – огромны и узловаты, даже парик – прошит серебряной нитью. Лорд Мередитт при его появлении отступил на полшага назад, а Койн замер на месте и смотрел испуганно и восхищенно, как в последний раз глазел на ярмарочное выступление человека-медведя и ребенка с клешнями. Гость приподнял голову, медленно осмотрел комнату, разжал похожие на кору губы и с пришепетыванием выговорил слова приветствия. Прошло несколько секунд в молчании. Мередитт то бледнел, то заливался краской. Он не знал, чего ждать. В окна и двери вломятся молодцы с мушкетонами, или войдет королевский секретарь с ордером на арест? Наконец, взгляд Юэна упал сжавшегося в углу дивана Койна.
– Ты что, еще здесь? – взревел Мередитт, схватил со столика белую ладью и швырнул в сержанта, – а ну пшел!
Тот вздрогнул, подхватил шляпу и исчез в мгновение ока, не скрипнув половицей. Гость посмотрел ему вслед, сделал несколько неуклюжих шагов шагов, свидетельствующих о недавнем обострении подагры, и сел на диван, на еще теплую вмятину от зада Койна.
– Думаю, вы понимаете, что неординарные обстоятельства заставили меня нарушить течение вашего дня, – сказал пришелец мягко.
– Я очень рад вашему визиту, – ответил Мередитт и постарался придать своей осанке горделивость, хотя его плечи оставались поддернуты вверх, словно в ожидании удара по голове. Сэр Саймон улыбнулся, изогнув скобками глубокие морщины у рта, но тут же вернул своей физиономии выражение посмертной маски.
– Нам нужно поговорить как представителям своего круга, отбросив игры в политику и экономику, – сказал сэр Саймон. – И вы должны поверить моему честному слову, как я поверю вашему. Надеюсь, вы готовы к такому разговору.
– Мне всегда приятно с вами поговорить с полной серьезностью, – ответил Мередитт нервно.
– Хорошо. Я нанял убийц для Финдли, – сказал сэр Саймон и гипнотически посмотрел на собеседника. – И я нанял убийц для него с его полного согласия.
Мередитт попытался скрыть, что последние слова его обескуражили.
– Я предполагал нечто подобное, – ответил он неуверенно.
– Я рад, что вы мне верите, – сказал сэр Саймон, наклонился вперед, опираясь обеими руками о трость. – Я объясню, как это случилось. Вы же хотите это знать?
Мередитта больше заботило, куда девать руки. Он сейчас казался самому себе школяром и бесился. Он уже не мог выместить злобу на Койне, так как нельзя прогнать одного человека два раза, ни разу не пригласив, и ему некуда было деть переполнявшие его чувства. В детстве он слышал о сэре Саймоне в разговорах родителей, в зрелом возрасте знал о нем, что если имена самых богатых людей страны выписать в столбик, имя сэра Саймона появится раньше, чем потребуется перевернуть лист in quatro. Мередитт знал достаточно, чтобы не относиться к имени гостя с презрением, и слишком мало, чтобы хоть немного обуздать свой страх.
– Я очень рассчитываю, что вы сочтете возможным посвятить меня в это, – ответил он сквозь зубы. Сэр Саймон начал говорить, и по мере того, как он говорил, лицо сэра Юэна разглаживалось - он попадал под обаяние, обаяние. Похожее на гипноз.
– Извольте, - начал сэр Саймон, и его голос стал утрачивать старческую скрипучесть. Он говорил все более мягко и вкрадчиво. - Начну с того, что мы с Финдли не раз обсуждали происходящее в стране. Я видел, какие метаморфозы претерпевает его обычный оптимистичный взгляд в будущее. Постепенно он приходил к умозаключению – к которому тем же путем шел и я, – что человеку, придерживающемуся определенных взглядов, но также имеющему состояние, сейчас лучше приносить пользу отечеству в колониях. Но мое время ушло, всякое путешествие неминуемо станет для меня последним, а ему стоило продолжить борьбу за будущее. Так его отъезд стал делом решенным. Единственное – Финдли не хотел, чтобы это выглядело бегством от нашего, выразимся так, своеобразного правительства и нашей, позволю себе употребить такое выражение, экстравагантной системы судопроизводства. А вот страх перед неизвестным конкурентом, злопыхателем, якобы готовых пустить по следу наемных убийц, сохраняет честь родины беглеца, не так ли. Кроме того… Были бы вы там с нами, когда вы обдумывали все детали! Как мы смеялись! Когда доживете до моих лет, милый юноша, вы тоже станете ценить любую возможность так посмеяться.
Сэр Саймон опять широко улыбнулся, собрав вокруг глаз по вееру морщин с пигментными пятнами на складках кожи. Мередитт растянул пасть в ответной вежливой улыбке, но гость уже перестал улыбаться, его брови поднялись вверх как у печальной куклы.
– Бедняга Пимблтон… кто знал, что он настолько невезуч. Я не желал ему зла. Для меня было всего лишь завершением старого анекдота – снова дать ему работу. А ваше внезапное для меня живое участие в деле (впрочем, я должен был предвидеть вмешательство с вашей стороны, учитывая характер переговоров Финдли с вашей сестрой) придало дивную завершенность моему, простите за неуместную игривость, сонету, сложенному из живых и мертвых людей. Ведь вы наняли на свой корвет в качестве доктора некоего Эф Пенна, так?
При упоминании сестры Мередитт вновь густо покраснел. Он стоял, набычась, и готов был дать язвительный ответ, но имя судового врача сбило его с панталыку. На его молчание сэр Саймон ответил добродушной улыбкой, словно оно было настойчивой просьбой начать рассказ.
– Я не в последнюю очередь пришел к вам именно для того, чтобы рассказать эту историю. Я слишком скоро умру, а она слишком дорога мне, чтобы не попытаться продлить ей жизнь. Но предупреждаю: если вы рассчитываете услышать повесть об изощренных интригах или хотя бы об утонченных нежных чувствах, – по-писательски начал ломаться гость, – я вас разочарую. Прелесть моего сонета – в силе субъективных впечатлений, которые я имел удовольствие пронести через свою бедную приключениями жизнь.
Мередитт вздохнул и присел на подлокотник кресла.
– Итак, мой сонет заслужил бы приз на турнире поэтов, если бы в тот недавний день в карету Финдли вы посадили вашего нанятого в марте сего года судового врача. Мне очень жаль, что вы поступили иначе. Но — ладно, будет с меня и того, что Пенн участвовал в окончании истории хотя бы в качестве далекой туманной фигуры.
Тут и сэр Саймон устроился поудобнее и начал свой рассказ.
История Женщины с головой совы, рассказанная старым пройдохой
Первое и самое важное событие, которое наложило отпечаток на мою дальнейшую жизнь, произошло в 1660 году. Я говорю не о падении кромвелевской республики, хотя и об этом мне придется сказать несколько слов. Вы не знаете, чем дышала и какие надежды питала тогда наша страна. Язвы правления Чарльза и Джеймса для многих сделали тусклее свет того года, к тому же теперь голос обрели люди, не осведомленные о том, что было с нашими краями прежде, и потому ошибочно полагающие нынешнее положение вещей абсолютным злом. Но я, как сумею, попытаюсь вдохнуть в ваши легкие воздух того года. За годы правления лорда-протектора от страны остались, выражаясь поэтически, голые стены. Никакие военные победы, тем более неизменно сводимые на нет ослоголовыми дипломатами, не могли компенсировать запрета на простые человеческие удовольствия. Когда во всей стране нет ни единой капеллы, ни одного художника, а хорошие манжеты или кружева нужно везти из-за рубежа в селедочной бочке с двойным дном, разве можно говорить о великой державе? Неудивительно, что Монка с его йоркширцами встречали как бога. Радость! Чувство единения! И вот уже кромвелианцы кажутся существами другого происхождения. И их чувства словно не стоит принимать в расчет. Мне было двадцать пять. Я потерял голову от военного гения и человеческих качеств Монка и имел счастье исполнять некоторые технические обязанности, позволявшие мне быть при нем неотлучно. Я думал, что каждый день моей службы останется в моем сердце в золотой раме, и все же один из вечеров заслонил собой все дни.
В тот вечер, postfestum, город никак не мог успокоиться. Возвращение короля. Каким Монк был в седле, когда ехал вторым после него! Он казался выше Чарльза на голову, на две головы! Толпа так по-женски стонала, когда он поднимал руку и приветствовал горожан снова и снова. Безумный был вечер. Что-то такое носилось в воздухе: все любили всех. Нищие так и вовсе делали это беззастенчиво, лишь отойдя с главных улиц в проулки. Старые супруги вновь начинали смотреть друг на друга по-супружески, я видел это в глазах некоторых своих знакомых, кого оповещал праздничными адресами.