MAKC MAX - Взгляд василиска
- А к стати, - сказал Давид, аккуратно салютуя бокалом с шампанским. - Я так и не понял, чем ты занимаешься?
Русский у Давида был таким, как если бы он никогда и никуда не уезжал. Даже легкое приволжское оканье, как случается у культурных, долго проживших в западных губерниях людей, осталось.
- Оно тебе надо? - Реутов тоже взял со стола свой бокал и, возвратив другу салют, прикоснулся губами к краю. Шампанского он терпеть не мог, но не заказывать же себе водку? - Это, Дэвик, скучные материи. Может, ну их?
- Так уж, и скучные? - Давид снова перешел на английский и чуть усмехнулся, показывая Вадиму, что хоть и хочется ему поболтать на "ридной мове", но и перед женой неудобно. - Но тебе же это интересно, не так ли? Мне кажется, ученые, как и художники, делают только то, что им интересно. Я ошибаюсь?
- Ошибаешься, разумеется, - усмехнулся Вадим и не удержался, скосил-таки взгляд на Полину.
То, что она красивая девушка, Реутов знал и так. Он, собственно, и обратил на нее внимание - на самом деле, это случилось еще на той памятной лекции - потому что Полина понравилась ему внешне. Тогда, в марте, даже в сером, грубой вязки свитере и длинной, едва ли не до щиколоток, тяжелой, темной юбке, она была чудо, как хороша. Но о том, что Полина может выглядеть так, как она выглядела сейчас, Вадим даже не подозревал. Волосы у нее были короткие, и обычно она их просто зачесывала назад. Но сегодня вечером Полина сделала с ними что-то такое, отчего они как будто дыбом встали. Впрочем, нет. Скорее, впечатление было такое, что Полина только что из постели выскочила, но расчесать растрепанные, "со сна", волосы забыла или просто не успела. Однако эффект от этой "артистической небрежности", помноженной на очень необычный цвет ее волос, золотистых с каким-то едва уловимым проблеском меди - не столько видимым, сколько угадываемым - получился совершенно невероятный. И если и этого мало, то были же еще тяжелые золотые серьги с золотисто-желтыми крупными камнями - "Топазы?" - замечательно гармонировавшими с цветом ее волос и глаз, которые именно такими и были, золотисто-желтыми, казалось, излучавшими янтарный - медовый - свет сами по себе.
Все это Реутов увидел сразу, едва только она появилась из толпы, идущей по Невской перспективе в сторону Новгородского вокзала. Просто, как если бы, солнечный луч вдруг прорвался сквозь плотный полог туч, накрывших город еще с утра. Высокая, стройная, в светлом длинном плаще с поднятым воротником ... У Реутова даже дух захватило, причем не столько от того, какая она была, сколько оттого, что такая девушка ... Что? Именно в этот момент он и подумал вдруг о том, что же дальше? Однако додумать, к счастью, не успел, потому что она уже подошла, улыбнулась благодарно, принимая букет роз, и, сразу же забыв о своих сомнениях, Вадим всецело переключился на Полину и на совершенно упущенное им днем обстоятельство, о котором он ей тогда не сказал. Впрочем, у нее не только внешность была замечательная. Она была умная и ... вероятно, можно сказать, нормальная. Поэтому, вероятно, и известие, что они идут ужинать с приехавшим в Петров из-за границы другом детства Реутова, Полина восприняла совершенно спокойно, а когда узнала, что и Давид Казареев будет в ресторане не один, а с женой, кажется, даже обрадовалась. Такая реакция успокоила и Вадима, уже начавшего было по этому поводу - "Теперь и по этому ..." - волноваться, и он даже "расслабился", болтая с Полиной по дороге в ресторан "ни о чем и обо всем", и чувствуя себя при этом удивительно хорошо. А в гардеробе ресторана, когда Полина сняла покрытый капельками мелкого дождя плащ, выяснилось, что удивила она его не только своей прической. На ней оказалось "простое" черное платье, закрытое, но зато очень эффектно подчеркивающее все, так сказать, особенности ее фигуры, оставляя открытыми только плечи и шею, по контрасту казавшиеся снежно-белыми. Реутов уловил, разумеется, что простота эта нарочитая, специальная, и, по-видимому, не дешевая, и даже удивился, потому что за всеми своими душевными терзаниями как-то совершенно не удосужился выяснить личные обстоятельства Полины. Оказалось, что он о ней, в принципе, ничего определенного не знает. Ни того, где и с кем, она живет, ни того, каково ее материальное положение. Получает ли она, скажем, стипендию, или где-то работает, или, может быть, ей помогают родители? Но и о ее семье Реутов ничего не знал.
- Ошибаешься, разумеется, - усмехнулся Вадим, отвечая на вопрос Давида. У нас, как и в любом другом деле, и своей рутины хватает, и обязательная программа имеется, - он отставил, наконец, свой бокал и, спросив взглядом, разрешения у дам, закурил. - Я, например, учительствовать люблю. По ощущениям то же самое, что на театре выступать. Серьезно. И с точки зрения физиологии, вот Полина не даст соврать, одна и та же реакция организма. Эндоморфины, адреналин, то да се ... И по сути, то же лицедейство, - он вспомнил ту свою лекцию и то, как, натолкнувшись в какой-то момент взглядом на Полину, как минимум полчаса одной ей, по сути, и рассказывал об амплитудах и длительностях активации и о способах триангуляции источников возбуждения. - Но многие этого терпеть не могут, хотя и от преподавания отказаться нельзя. А что касается исследований, то и они разные бывают. Иногда интересные, иногда - нет.
- А то, чем ты занимаешься, оно интересное или не очень? - мило улыбнулась Лилиан.
- А черт его знает, - пожал плечами Реутов. - Когда, как ... Э ... - он тронул пальцами бокал с шампанским и посмотрел на Давида. - Может быть, коньячку за встречу, или виски? У вас же там, кажется, коньяк не в почете?
- У нас все в почете, - вместо Давида ответила Лилиан. - И граппа, и виски, и коньяк. Я за!
- Я тоже, - хмыкнул Давид.
- А я, с вашего позволения, буду пить шампанское! - от голоса Полины у Реутова даже мурашки по позвоночнику побежали. Такой это был голос. Или это только для него он таким был?
9.
Не смотря на все опасения Реутова, встреча прошла на редкость хорошо. И выпили, вроде, не много (просто не успели), и причин для неловкости хватало (ведь, как ни крути, совершенно чужие друг другу люди), но уже через четверть часа за столом установилась, если и не дружеская (в конце концов, даже Вадим с Давидом не виделись целых тридцать шесть лет), то, во всяком случае, легкая, ни к чему не обязывающая атмосфера. Никто из себя ничего не изображал и других этим в неловкое положение не ставил. И говорили все по-людски, а не как на деловом совещании, где все как бы ходят по тонкому льду, или через болото идут, нащупывая шестом тропу. В общем, в какой-то момент, Вадим почувствовал, наконец, как уходит напряжение и забываются, кажется, только что обуревавшие его тревоги, но по-настоящему над этим даже не задумался, потому что и анализировать каждый свой шаг, перестал. Все это ушло куда-то в сторону, вытесненное теплым, уютным чувством, которое, вероятно, следовало бы назвать душевным покоем. Тем больше было удовольствие, потому что покоя на душе у Реутова, кажется, отродясь не бывало.
Конечно, по крайней мере, от части - или, вернее, большей частью - такое настроение Вадима объяснялось присутствием Полины, которая удивительно хорошо вписалась в не совсем простую для нее ситуацию и вела себя так просто и естественно, как если бы они с Реутовым не в первый уже раз вышли "в люди", и "люди" эти не совершенно незнакомые ей до сегодняшнего вечера иностранцы, а старые добрые приятели. Впрочем, такому повороту событий не мало способствовали и сами "иностранцы". О Давиде и говорить нечего, он все-таки был своим (пусть и в далеком прошлом), но и Лили, на поверку, оказалась приятным собеседником и легким в общении человеком. Она и анекдоты хорошо рассказывала, и улыбалась много и совсем не так, как обычно улыбаются аргентинцы, и разговор вела тактично, никого не перебивая, но и не отмалчиваясь. Ну а Давид с Вадимом просто вдруг как будто вернулись в Саркел пятидесятых, когда они были детьми, но когда они так же были самыми близкими друзьями, какими только могут быть два мальчика. И то, что оба они давно уже мальчиками не были, им совсем не мешало.
Лучшим показателем атмосферы, царящей в компании, является желание или нежелание участников продолжать общение. И они тоже вполне могли распрощаться сразу же после отменного ужина ("Тройка" славилась великолепной русской кухней на весь Петров), поставив, так сказать, галочку в списке обязательных к исполнению дел (пункт третий, ужин с другом детства, пункт четвертый ...), но этого не случилось. Напротив, расходиться никто не хотел. Поэтому они заказали еще коньяка (и шампанского для дамы) и разнообразных сладостей на десерт, и продолжали свой приятный во всех отношениях разговор. Засиделись почти до закрытия ресторана, чего, кажется, даже не заметили. И расстались на хорошей ноте, перецеловавшись на заметно опустевшей по ночному времени улице, и, договорившись обязательно встретиться назавтра, разъехались по домам, в том смысле, что Казареевы, взяв извозчика, отправились в гостиницу, а Вадим, в очередной раз, наплевав на дорожную службу и дозу принятого в организм алкоголя, повез Полину к ней домой.
