Слепые души - Алана Инош
– Такое возможно? – усмехаюсь я.
– А почему нет? – Альбина трётся своей щекой о мою. – Ведь дружишь же ты с Никой.
– Ника – это другой случай, – говорю я. – Она… как бы это сказать… У неё другие предпочтения… наверно.
– Откуда ты знаешь? – усмехается Альбина. – Ведь, как ты говоришь, у неё всё ещё нет парня. Согласись, это немного странно.
– Нет, Аля, одинока она вовсе не по этой причине, – уверяю я.
– Откуда тебе знать истинную причину? – говорит Альбина с многозначительной усмешкой, едва наметившейся в уголках губ.
– Мы с ней говорили об этом, – отвечаю я твёрдо. – Она ни в чём таком не признавалась.
– В этом нелегко признаться, милая. А может, она ещё и сама в себе не разобралась.
Я пытаюсь представить себе на секунду: а если и правда?.. И тут же содрогаюсь: нет. Нет, точно нет. Даже подумать нелепо. Одно я могу сказать определённо:
– Как бы там ни было, я с ней точно не спала.
– Вот и я с Маргаритой не спала, – тихо и щекотно говорит Альбина мне на ухо. – Ты что, не веришь мне?
Я обнимаю её за шею, глажу её по затылку.
– Я верю тебе, Алюня.
Тихий долгий вечер плавно переходит в ночь. Меня одолевает зевота: хоть я и вздремнула немного сегодня, а голова всё равно тяжёлая: видно, таблетки ещё не выветрились. Уткнувшись в плечо Альбины, как в подушку, я закрываю глаза. Её тёплая ладонь касается моей щеки.
– Пойдём спать, зая?
– Пойдём, – зеваю я.
Не размыкая объятий, мы идём наверх. Одежда падает с нас, как осенняя листва.
– В душ? – предлагает Альбина.
Меня совсем сморило, мне не до душа, во всём теле – тяжесть, одна голова весит целую тонну. Я падаю на кровать:
– Нет, Аля, у меня уже нет сил… К тому же, я сегодня мылась.
– Ну, ты – как хочешь, а я всё-таки ополоснусь. – Альбина целует меня. – Не засыпай, дождись меня. Я ещё не всё тебе сказала.
Наверно, она хочет кое-чем заняться, думаю я, лёжа на кровати. Да, определённо хочет, это чувствовалось в её голосе и в поцелуе, в прикосновении руки. И под тем, что я остаюсь на ночь, что-то предполагается, не правда ли? Странно лежать в одной постели и ничего не делать, хотя иногда у людей так тоже бывает. Болит голова – самая частая «отмазка». Но что делать, если я смертельно устала и моё самочувствие действительно оставляет желать лучшего?
Рядом со мной на подушке – аккуратно свёрнутая пижама Альбины. Я глажу её ладонью, потом прижимаю к щеке. Ванна с водой, нож, записка – всё это далеко, как страшный сон.
У мамы были трудные роды, я едва не задохнулась: пуповина обвилась вокруг моей шеи. Потом я вдобавок подхватила внутрибольничную инфекцию – вся покрылась струпьями… Всё время кричала, как мне рассказывали, и совсем не спала. Соседка мамы по палате увидела меня и сказала, что я не жилец. Да, так прямо и сказала маме: «Умрёт она у вас». Но я не умерла, значит – Бог хотел, чтобы я пришла на эту Землю. А я? Хотела убить себя. Какое я имела право, если Бог хочет иначе? По моим щекам катятся тёплые слёзы, падая на Альбинину пижаму.
Матрас прогибается под тяжестью тела, мои губы попадают в тёплый и щекотный плен поцелуя с лёгким ароматом зубной пасты: сбросив махровый халат, Альбина голышом забралась под одеяло. Её чистая кожа пахнет гелем для душа, длинные ноги переплетаются с моими. Поцелуй приобретает глубину и страсть, её грудь прижата к моей, я чувствую её соски. Слёзы всё текут, и Альбина, коснувшись моей мокрой щеки, настороженно замирает.
– Утёночек! Что такое, маленький? – спрашивает она с нежным беспокойством, гладя меня по щеке, по волосам, вытирая мне слёзы. – Ты что, зайчишка? Ну?
Мою грудь сотрясает длинный судорожный всхлип.
– Аля… До меня только сейчас дошёл весь ужас… Весь ужас того, что я чуть не сделала! И ты… И твой звонок… Ты понимаешь, что это значит? Это тебя Бог сподобил… Позвони ты чуть позже…
– Ш-ш… Не надо, успокойся.
Она крепко прижимает меня к себе, щекочет губами мои мокрые ресницы, и её дыхание осушает их.
– Девочка моя.
Всё ещё вздрагивая, я льну к ней.
– Я твоя, Аля… Возьми меня, делай, что хочешь… Я вся твоя.
Она впивается в мои губы. Не отрываясь от них, она стягивает с меня трусики.
Да, и у нас всё происходит.
А потом настаёт тишина и покой. Сон уже неодолимо затягивает меня, опутывая своими клейкими сетями, а Альбина ещё не спит: облокотившись на подушку и подпирая голову рукой, она слушает тишину и звук моего дыхания в ней. Липкая дрёма склеивает мне веки, но я временами, как бы вспышками, вижу тёмные очертания её круглой головы надо мной.
– Заинька, – шепчет она.
– М-м? – отзываюсь я из глубин дремотной пропасти.
Её тёплый шёпот щекочет мне ухо:
– Я люблю тебя.
Еле шевеля слабыми от дрёмы губами, я отвечаю:
– И я тебя… Спокойной ночи, Аля…
– Спокойной ночи, принцесса.
Я чувствую губы и дыхание Альбины у себя на лбу, а потом проваливаюсь в тёплую чёрную невесомость.
Однако вскоре она перестаёт быть чёрной. Вверху сверкает синевой небо, но его заволакивает белая дымка облаков, а подо мной – скала. Я высоко в горах, так высоко, что от разреженного воздуха закладывает уши. На мне альпинистское снаряжение, а внизу на тросе кто-то висит. Я не вижу лица, но знаю, что это мама. Я очень боюсь за неё: под ней разверзлась бездонная пропасть, а она не может ни за что ухватиться и подняться вверх по тросу тоже не может. Мне не подтянуть её, но я изо всех сил отчаянно пытаюсь это сделать. Конечно, мне не достаёт сил, мне не вытащить её из пропасти, но я не оставляю попыток. Она говорит мне, чтобы я бросила её и лезла наверх сама, иначе я тоже могу сорваться. «Нет, мама, я тебя вытащу», – плачу я. Я не хочу её терять, и я выбиваюсь из сил, тяну за трос, он больно врезается мне в ладони, но я не могу, не могу! Что-то вдруг ломается в снаряжении, верёвка скользит, и по какой-то необъяснимой причине мама вдруг отцепляется и падает вниз. Застывшее в ледышку от ужаса и горя сердце выскальзывает у меня из груди следом за ней, я кричу и зову её: «Мама! Мамочка!» – но мне отзывается только эхо. И, не видя смысла дальше жить, я бросаюсь вниз головой в бездну с криком: «Мама!» И тёплый, живой, но не мамин голос раздаётся откуда-то с неба:
– Я с тобой, детка!
Меня обнимают тёплые сильные руки, и я тоже изо всех сил обнимаю того, кто меня обнимает. Под моей ладонью – гладкий затылок, моё лицо мокрое от слёз, а вокруг – ночная темнота.
– Всё хорошо, моя маленькая, я с тобой. Не бойся, это только сон.
Настоящий, живой голос Альбины и её крепкие объятия возвращают меня к яви, но душа ещё полна отголосков скорбного ужаса и отчаяния, пережитого мной во сне, и из глаз текут слёзы. Я вздрагиваю от всхлипов, а Альбина покрывает меня всю поцелуями.
– Аля, мне такой ужасный сон приснился…
Я всхлипываю и рассказываю, а она нежно меня целует и гладит. Я льну к её руке, а она укладывает мою голову к себе на плечо.
– Я с тобой, моя маленькая девочка.
Я роняю слёзы, уткнувшись в её плечо.
– Аля, если бы ты знала, как я по ней скучаю…
Она вздыхает, тихонько поцеловав меня в макушку.
– Конечно, я не могу заменить тебе её… Но ты можешь во всём на меня полагаться. Я всё для тебя сделаю… Жизнь отдам за тебя. Я и живу, и дышу только тобой, только для тебя.
Прижавшись к ней всем телом и обняв её под одеялом, я шепчу:
– Аля, я очень, очень тебя люблю. Ты чудо.
Она целует меня в нос.
– Это ты моё чудо.
Я не сразу могу заснуть опять. Лёжа в объятиях Альбины, я плаваю на поверхности сна, не погружаясь в него с головой, время от времени просыпаясь и осознавая реальность. Где-то далеко, на горизонте моего сознания, в дымке полусна, маячит утреннее безумие, щекоча своим острием мои вены, но тёплая рука Альбины отводит от меня лезвие смерти. И вот, я всё ещё дышу, моё сердце всё ещё бьётся рядом с её сердцем.
Не всегда сомкнутые глаза означают сон, а открытые – бодрствование. На мою грудь что-то давит, и одновременно я чувствую на своём лице горячее, иссушающее дыхание какой-то адской сущности. Она играет со мной в странную игру: то набрасывает на меня сеть забытья, затягивая меня ею в жуткую пропасть с холодным дном, то вдруг позволяет выкарабкаться на край яви и даёт вздохнуть. А потом опять давит, шепчет и шуршит, шелестит в ушах, расстилает перед глазами колеблющееся марево искажённой реальности, и я проваливаюсь в страшную бесчувственность, повисаю между сном и явью, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Титаническим усилием я всё-таки стряхиваю с себя кошмар и поворачиваюсь лицом к Альбине: звук её сонного дыхания успокаивает меня.
Но через пару минут наваждение возвращается. Я изо всех сил всматривалась в лицо Альбины, которое для меня как спасательный круг. Я верю: уж оно-то прогонит всю эту ерунду. Я боюсь закрыть глаза, чтобы не сорваться в кошмар, но на какую-то долю секунды мои веки всё-таки смыкаются. Когда я их снова открываю, вместо Альбины на постели возле меня сидит чёрное существо с горящими, как два тлеющих уголька, глазами.
