Руслан Мельников - Тевтонский крест
– Гм, странно тогда, что вы, детишки, вообще уцелели. Раз уж пошла такая пьянка, заговорщики запросто могли бы вырезать весь род Лешко Белого и посадить в Кракове своего ставленника.
– Не все так просто, Вацлав. Открытые убийства и захват власти силой годятся не всегда. Соседние полькие княжества не признали бы прав нового властителя. Малопольские паны и народ тоже вряд ли присягнули бы на верность мазовецкому наместнику. К тому же у Конрада появился бы сильный противник в лице венгров. Ведь моя сестра Саломея состоит в браке с венгерским королевичем Кальманом Галическим.
– Как же тогда смог ваш воевода переговорить с твоей сестренкой? Отправился в Венгрию, что ли?
– А никак не смог. Саломея до сих пор ничего не знает. Мой брат Болеслав тоже. Ему было девять лет, когда погиб отец, так что брата сразу окружили люди, верные Грымыславе и Конраду. Сам же Конрад стал его законным опекуном. Быть опекуном малолетнего князя очень выгодно, Вацлав. Поскольку после смерти Лешко Белого Краковский стол унаследовал Болеслав, Конрад Мазовецкий получил возможность управлять через него всей Малой Польшей. Мой дядя теперь всячески оберегает брата от любого влияния извне. В общем, пробиться к Болеславу у Владислава Клеменса не было никакой возможности. Без особого пригляда оставалась только я. И воевода упросил мать отдать меня ему на воспитание. Мать не возражала – отдала. Как она сама сказала, «до поры до времени».
– То есть как это понимать – мать отдала. Какая ж мать отдаст свое дите?
Аделаида залилась краской. Да, нелегко даются эти признания княжне.
– А я ей была не нужна. Грымыслава вообще болезненно относилось ко всему, что напоминало ей об отце. Любила‑то она всю жизнь Конрада, а ложе делила с Лешко. Такова уж обязанность у княгинь: производить на свет наследников и девиц княжеского рода для выгодных династических браков. А я уродилась в отца. Похожа на него, как две капли. Вот и возненавидела меня мать люто с самого детства. Болеслав и Саломея – те больше на Конрада смахивают. Может, они его дети и есть – кто ж знает. А мне вот не повезло. Да еще и имя мое…
– А что с именем?
Аделаида вздохнула:
– Отец ведь тоже любил не свою законную жену, а княжну Агделайду – сестру покойного нынче князя Силезии Генриха Бородатого. И она любила Лешко. Даже, по слухам, встречалась с ним тайком пару раз. Да только отец ее Болеслав Высокий не пожелал выдать свою единственную дочь за молодого краковского князя: враждовал он тогда с Малой Польшей, в память о той любви Лешко Белый и назвал меня Агделайдой. Конечно, мамочке это не понравилось.
Бурцев встряхнул головой. Он вконец запутался в плетениях родословных и адюльтерах. Аделаида не умолкала:
– Мою участь Конрад и Грымыслава предрешили года назад. Уже тогда меня пророчили в жены сына Конрада – моему кузену Казимиру, князю Куявии. К счастью, сам Казимир тогда не горел желанием связывать свою жизнь со мной. Он в то время слишком увлекся дочерью Генриха Благочестивого Констанцией Силезской. Причем настолько, что пошел даже против воли отца, заявившись свататься к ней. Конрада взбесил тот поступок Казимира. В ярости повесил Яна Чаплю – наставника своего своенравного сына, который выполнял функции посредника между Казимиром и Констанцией. Свой гнев Конрад впоследствии объяснял нежеланием потворствовать кровемесительному браку, поскольку Казимир состоял с Констанцией в четвертой степени родства. Однако основнная причина заключалась в другом: по замыслу родителя, Казимир должен был жениться только на мне. Причем я, между прочим, прихожусь ему двоюродной сестрой. Но это обстоятельство ничуть не смущает Конрада. И я догадываюсь, почему. Если у меня и Казимира родится наследник, Конраду Мазовецкому не потребуется опекунство над Болеславом, которое рано или поздно должно закончиться. Брат может, к примеру, умереть от внезапной «хвори», внук Конрада унаследует Малую Польшу.
– Слушай, а почему бы Конраду просто не взять в жены твою мать и самому не родить наследника?
– Я же говорила – Конрад уже женат. На Агафи черниговской. И портить отношения с ее родствениками он не желает. К тому же мазовецкий князь и Грымыслава уже слишком стары, чтобы заводить наследников. Потому и мечтают повязать брачными узами меня и Казимира.
Глава 20
– Погоди‑ка, княжна, – перебил Бурцев. – Ты ведь и сейчас на невесту не больно‑то тянешь: возрастом не вышла, а раньше вообще ребенком была. О каком браке может идти речь? Этак и под статью попасть можно за совращение малолетних. Или у вас здесь совсем дикие законы?
Княжна гордо вскинула голову:
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, русич. Для династических браков – возраст не помеха. Моя сестра Саломея была повенчана с восьмилетним королевичем Кальманом, когда ей исполнилось только три года…
Бурцев присвистнул.
– А брат мой Болеслав женился четыре года назад. Ему было тринадцать, невесте же – Кунигунде, или, как ее называют в народе, Кинге Венгерской, – всего пять лет.
– Свадьбу твоего брата тоже устроил Конрад?
– Нет, здесь мазовецкий князь оплошал. Если бы у Конрада была дочь, он непременно выдал бы ее за Болеслава. Но Бог не дал ему дочерей. Этот брак организовали венгры, уже породненные с родом Лешко Белого через Соломею и тоже рассчитывающие усилить влияние на краковский стол. Венгерские послы принудили Конрада отпустить Болеслава на встречу с соскучившейся сестрой. Брата, правда, сопровождал сильный отряд мазовецких рыцарей, однако разговор Болеслава и Саломеи проходил наедине. Уж не знаю, что они там обсуждали, но, к великому неудовольствию Конрада, Болеслав заявил о намерении жениться на Кунигунде – дочери венгерского короля Беллы. Дипломатия венгров, подкрепленная появлением их несокрушимой конницы на границе с Малопольским кяжеством, вынудила Конрада дать согласие на брак.
– Бедняга твой брат, – посочувствовал Бурцев. – Еще один марьяж без любви…
– А вот тут ты ошибаешься, Вацлав, – с доброй улыбкой покачала головой Аделаида. – Болеслав и Куникунда как нельзя лучше подошли друг другу, к детская дружба уже переросла в нечто большее, так что я искренне рада за брата – ему досталась достойная супруга. Уже сейчас о Кинге Венгерской расказывают легенды. Говорят, что, едва появившись свет, она сразу же восславила Богоматерь. Да‑да, смейся, Вацлав, родившаяся Кунигунда так и сказа: «Да здравствует Царица Небес!». А потом, как положено новорожденным, не произносила ни слова, пока не научилась говорить. Еще рассказывают, чтто перед свадьбой с Болеславом Кинга опустила свое обручальное кольцо в венгерскую соляную шахту Марамуреша и пожелала, чтобы такая же чистая соль появилась на ее новой родине в Польше, позднее соляные залежи действительно переместились под землей из Венгрии чуть ли не к самому Кракову – в Величку. Кинга показала слугам, где нужно рыть шурфы, и через некоторое время там обнарунли соль. Причем в первой же отколотой соляной глыбе нашлось и кольцо Кинги. Подобные чудеса, Врацлав, Господь не творит зря. Это добрый знак: браку Болеслава и Кунигунды благоволят Небеса.
– Честно говоря, верится с трудом. Но как бы то и было, Конрад теперь может грызть себе локти, рдь истинным наследником краковского престола станет сын твоего брата и этой венгерки Кунигунды, не так ли?
Аделаида помрачнела.
– Боюсь, что наследника не будет.
– Ну, не сразу, конечно. Сейчас‑то ваша Кинга Венгерская еще ребенок, заводить детей рановато. Но со временем…
– Ты не понял меня, Вацлав. Наследника не будет вообще.
– Бесплодие? – Бурцев уже пожалел, что затронул столь деликатную тему.
– Нет. Дело в другом. Болеслав и Кинга хоть и юны еще, но набожнее многих старцев. Они мало интересуются земными делами и бренной жизнью, проводя почти все свое время в постах и молитвах. По сравнению ними я – величайшая грешница.
– И что? – не понял Бурцев.
– Их стремлением к праведной жизни воспользовался Конрад. Да, он не препятствовал этому брак, но вернув Болеслава и Кингу в Краков, подослал к ним красноязычных немецких духовников. Долгими беседами и посулами вечной жизни они заставили брата и его жену дать клятву перед святым крестом.
– Клятву?
– Брат и его жена поклялись блюсти обет целомудрия. Отныне их помыслы чисты. Оба думают лишь об обретении Царствия Небесного. И… – По лицу Аделаиды разлилась краска стыда. – Семя Болеслава ни когда не попадет в лоно Кинги.
– Чушь! Сейчас они неразумные дети, готовы по клясться чем угодно и в чем угодно. Но позже, когда заиграют гормоны…
– В их чистых душах и светлых головах будут вечно играть лишь церковные гимны, – не то с жалостью, не то с завистью проговорила Аделаида. – Такие клятвы преступать нельзя. Болеслава уже сейчас люди называют Стыдливым. А Кингу – Благочестивой. И это на всю жизнь[5].
