Александр Иванин - Живые в эпоху мёртвых. Дилогия
Глава 19. Исповедь
Куртка и высокий комбинезон на широких лямках были расстегнуты открывая два красно-бордовых пятна с точками лопнувших капилляров и выступившей сквозь кожу кровью, украшали грудь и живот мужчины. – Это кто? – спросил Смуглянка, тыча стволом в лицо мужика. – Он вообще живой? На второй вопрос ответ последовал практически сразу – мужчина на асфальте застонал. – Не знаю. Я его не видела, но явно кто-то из наших. Скорее всего – подопытный материал. У него катетер для инъекции под ключицей стоит. Мы такие на подопытных ставим. Одна группа испытуемых у свинопасов была. Я оттуда никого не знаю. – Что за свинопасы? – Институт ветеринарии, генетики и селекции племенных животных. Там директор – друг и коллега Павла Игнатьевича. Мы его сотрудников свинопасам называем. Это как раз тот институт и горит, – Людмила показала рукой на полыхающий за деревьями пожар. – Я тебе сейчас второго пациента принесу, – порадовал её Смуглянка. Не вдаваясь в подробности, он поманил с собой святошу. Тот удивленно вскинул брови, но не стал перечить. Вместе они перетащили стонущего вампира Серёжу и положили рядом с мужиком на асфальте. Надзирательница сразу же занялась своим бывшим подопечным. – Дело плохо. Пуля вошла в бедро сзади. Бедренная кость раздроблена. Развился отек и кровотечение. Единственный плюс, что крупные сосуды не задеты. Но ему в больницу обязательно нужно. Сложная операция и не одна, а потом длительный период реабилитации. Можно конечно ногу отрезать, но в полевых условиях шансы на выздоровление все равно не большие. Антибиотики нужны и много всего теще. – Не нужно ногу резать. Может, заживет? – страдальчески выдавил из себя вампир. Он был страшно бледен. На лбу крупным бисером выступил холодный пот. – Может и заживет, – задумчиво согласилась женщина. – Есть шанс, только крови ему человеческой или других тканей от человека нужно употребить. У изменившихся метаболизм и биохимия совсем другие. Даже не знаю какими препаратами их лечить. Все не сговариваясь посмотрели на стонущего мужчину в комбинезоне. Тот начал приходить в себя и пытаться двигаться. – Что у него? – Он получил два очень сильных удара тупым предметом в грудь и живот. Ушиб органов брюшной полости и грудной клетки. Ребра поломаны. Кровотечения внутреннего нет. Должен в себя прийти, а там посмотрим. Из кювета донесся ещё один стон. На обочину на четвереньках выбрался ещё один мужик. Один глаз у него заплыл кровавой сеткой, а левая сторона лица и ухо были красными и заметно опухли. Даже не смотря на то, что он полз на четвереньках, нового гостя мотало из стороны в сторону как очень сильно пьяного. – А этого знаешь? – Это шофёр у свинопасов. Карим его зовут. Сволочь редкостная. – Сволочь говоришь? – повторил Смуглянка и направился к мужчине. Тот протянул к Николаю руку и не удержавшись упал. Смуглянка пнул ему точно в челюсть. Мужчина завалился на асфальт. Смуглянка подхватил страдальца за шиворот и потащил к лежащему вампиру. – Вы что делать собрались?- дрожащим голосом проблеял святоша. – Грех же это. Ещё какой грех! Нельзя так. – Ваше преосвященство, – обратился к нему Смуглянка. – Один из этих двоих обязательно сдохнет. Так что вы определилась, пожалуйста: кто это будет. Выбирайте не стесняйтесь – кто вам ближе. Вампир Сережа каннибал и кровопийца в буквальном смысле слова или неизвестный нам Карим, которого наша надзирательница считает сволочь. Ну, кто там этих баб разберёт. Ну?! Давид-Арсений сначала с нее пониманием, а потом с беспомощным отчаянием смотрел на Николая больше минуты. Николай стоял спокойно, проигрывая в руках ножом, который обнаружил в кабине броневика. Святоша понимал всю остроту момента и понимал, что Смуглянка не шутит. – А может есть другой вариант? – Конечно есть. Остаться здесь на месте и подохнуть всем вместе. Николай не собирался щадить чувства этого борца за духовную чистоту и богобоязненность. Людмила подняла девочку за плечи и увела с собой за машину. Лицо женщины выглядело такой же искусственной маской как и сутки назад. – Кого выберешь. Что тебе совесть говорит? С этим каннибалом мы вместе в подвале сидели и когда настала полная жопа, он нас спасать полез. А этот пассажир тут случайно оказался, и вообще непонятно кто он такой и откуда. На сколько ты должен понимать – он один из тех, кто за нами присматривал. Давид молитвенно сложил руки и плотно сжал веки. Его губы беззвучно двигались. – Ваш преосвященство, хватит булками ерзать. Я от тебя решения жду. Кто из них должен умереть? Ты ведь у нас весь такой правильный жизни всех учишь. Ты знаешь как жить всем. Вот от тебя я и хочу узнать как от самого умного, кому жить, а кому умереть. Святошу трясло, он то бледнел, то краснел. Из носа стала выползать мутная сопля. Николаю стало противно. Он схватил лежащего на асфальте человека и потащил его в сторону вампира. Николай задрал голову приходящего в себя человека и вскрыл ему сонную артерию. Вампир жадно припал к брызнувшей кровью ране. Жертва задергалась и попыталась сопротивляться, но против носферату это было бесполезно. Тот впился своими загнутыми когтями в затылок умирающего человека, высасывая из него жизнь. Когда Карим начал биться в предсмертной агонии, Смуглянка поднял его за ноги и повесил его вниз головой, зацепив берцами ботинок за крюки наваренные на броню фургона. Пошарившись в объёмом ящике под сидением, Николай вытащил топор. Без какого либо смущения он отсек голову от тела шофера. Вампир уже не сосал кровь, а набирал стекающую с трупа кровь в обычную армейскую каску, которая была снята с головы Карима. Уже обескровленный труп Смуглянка снял с борта фургона и выбросил в кювет вслед за головой. Они не знал, почему так сделал. К человеческой жизни он уже относился как к чему-то тривиальному совершенно без пиетета. Лишать жизни стало его профессией. Сегодня Карим, завтра святоша, послезавтра носферату. Все мы умрем когда-нибудь. Человек с громадными гематомами пришёл в себя, перекатился на бок и сел со стоном. Он недоуменно хлопал глазами. Смуглянка внимательно посмотрел на страдальца. Лицо у него было какое-то детское круглое, розовое, с пухлыми губами и выгоревшими белесыми бровями. Но глаза! Они на этом лице выглядели чем-то совсем чужим. Эти стальные глаза резали и проникали в душу. Смуглянка даже остолбенел, когда незнакомец вперил в него свой пронзающий взгляд. Он впервые встретил человека с таким взглядом. Смуглянка даже онемел от неожиданности. Николай собрался после неожиданного ступора и спросил: – Ты кто болезный? Человек представился неожиданно чётко: – Владимир Иваницкий, можно просто Володя. – А ты откуда Володя, будешь то? – Я в накопительном пункте служу. Внутренняя безопасность. – А здесь как оказался? – Ну что это за допрос? – спросила Людмила. – Он явно из пленных. Вы как себя чувствует? – Плохо. Все болит очень и вдыхать больно. – Это потому, что у вас ребра сломаны. – Линять отсюда надо, – прервал разговор Смуглянка. Женщина снова опустилась к раненому Володе, а Смуглянка принялся обследовать доставшееся им транспортное средство. Не могло быть и речи, чтобы ехать дальше на бронированном фургоне. Японский джип был в отличном состоянии за исключением того, что лобовое стекло было выбито, а салон был засыпан осколками и заляпан кровью. Заднее стекло было пробить пулями, но оно не высыпалось. К поездке готовились ещё минут тридцать. Для повеселевшего вампира из стволов молоденьких березок сделали лубки. Заднее сидение опустили и устроили там лёжанку раненного носферату и нового знакомого Володя со взглядом одержимого. Людмилу с девочкой Смуглянка посадил на переднее сиденье, а святошу запихал к раненным на свободное место. В машине нашли автомат Калашникова и два пустых рожка, а также итальянский полуавтоматический дробовик и большую базарную сумку набитую коробками с патронами. У володи отобрали пистолет Макарова и одну пустую обойму. Больше всего Смуглянку порадовал дробовик – хорошая качественная машинка под самый распространенный двенадцатый калибр и большое количество боеприпасов. Пара дробовиков давали большое преимущество в ближнем бою. В машине еще была сумка с кучей документов, дисков от компьютера и флешек. Смуглянка не привык разбрасываться неожиданными подарками и пристроил сумку в самом дальнем углу багажника. Смуглянка для себя сделал неожиданое открытие. Оказывается все это время, девочка Людмилы рисовала в своем альбоме обычной шариковой ручкой. Когда они уже уселись в машину. Она положила перед ним на торпеду удивительно хороший рисунок на котором он стоял с автомата возле бронированного «пятьдесят терьего». Удивительно точно были переданы черты лица и эмоции. Рисунок претендовал на фотографическую точность. Не зная как отреагировать на подарок, Смуглянка искренне похвалил ребёнка и поблагодарил за великолепный подарок. Девочка почему-то вообще никак не отреагировала. Не затягивая с отправлением, Смуглянка погнал машину прочь от места боя и от страшного пожара, который не только не затих, а даже стал еще больше. Интуиция не просто предупреждала об опасности, она уже билась в истерике, требуя, чтобы Николай исчез оттуда, как можно быстрее и дальше. Дорога петляла по лесам и полям, они проезжали мимо деревень и небольших городков. Везде было запустение и следы кошмарной катастрофы. Изредка встречались живые люди, они провожали их напряженными недоверчивыми взглядами, а кто-то ещё со страхом или с открытой враждебностью. Что должна была сделать катастрофа с человечеством, чтобы превратить большинство людей в агрессивных или затравленных животных? Попадались, конечно, и мёртвые. Их было действительно много. Страшные образины с неподвижными буркалами, от взгляда на которые в жилах стыла кровь. Нападать на них никто не пытался, хотя по дороге иногда проезжали вооруженные люди на машинах, военная техника или целые колоны, а также им встречались укреплённые сооружения и настоящие блок-посты. Люые возможные препятствия они объезжали. Примерно через час они удидели впереди мост через реку. Объехать его было нельзя, а соваться туда не хотелось. Смуглянка заложил руль съехал на почти заброшенную дорогу. Вела она к метеостанции. На большом открытом поле одиноко стояла огороженная площадка с непонятными сооружениями, выкрашенными в белый цвет, возле которой находился небольшой щитовой домик. Николай долго вглядывался в саму метеостанцию и окружающее ее поле, но ничего подозрительного он не заметил. Домик выглядел заброшенным и поломанным, судя по выбитым окнам и двери. Он усадил за руль Людмилу, а сам, вооружившись автоматом и итальянским дробовиком сел на пассажирское сидение. Беспокойство было напрасным. Здесь не было людей или восставших покойников. Судя по обстановке здесь уже побывали мародёры и не один раз. Половина электронных приборов была увезена, а вторая половина сломана. Стреляные гильзы, дыры от пуль и выбитые окна говорили о том, что здесь был, по крайней, мере один бой. – Может не надо здесь останавливаться? – опасливо спросил святоша, оглядываясь на кишащий червями труп у калитки. – Почему? Здесь безопаснее. Те кто знал про это место, уже успели сюда наведаться и забрали что им нужно. Теперь издалека видно, что здесь ловить нечего. Поле открытое вокруг. Видимость хорошая, сложно подобраться незамеченным. Если кто-то появиться , то быстро сами сможем уехать. На джипе мы здесь везде пролезем. Вокруг луг обычный и трава пока не высокая, – Смуглянка знал, что говорит. Самоё главное, что к ним незаметно подобраться не возможно. А на счет опасности – так сейчас везде опасно. Он загнал машину практически на крыльцо домика, поставив ее в кусты, таким образом, чтобы с дороги машину не заметили. Смуглянка быстро осмотрел сам домик и прилегающую территорию. Здесь действительно был жаркий бой примерно недели две назад. Столкнулись две группировки. Мародеры воевали за большой дизель-генератор. Судя по разбросанным инструментам. Одна компания сняла и приготовила для транспортировки дизель-генератор и большую здоровенную емкость для солярки, а в это время нагрянули другие бойцы. Конфликт закончился полным уничтожением одной из сторон. С трупами не стали заморачиваться, а просто прострелили им головы. Опрокинутая бочка валялась за домиком посреди большого темного пятна из вылившейся солярки. В попытке убежать вместе с бочкой, водитель не справился с управлением и перевернулся на машине, перевернув и прицеп с бочкой. Еще Николай обнаружил выломанные гнезда для антенн. Мародеры утащили с собой и радиооборудование. Вампир себя чувствовал действительно хорошо. Рана уже затянулась, и он сам снял с себя жгут. Володя перенёс поезду стоически, но чувствовал себя очень плохо. Растрясло его. Обоих раненных уложили на пол в большой комнате. Люда сразу увела девочку с собой в дом и заняла небольшую комнату с окошком, завесив проломленную дверь занавеской из старого одеяла. Дверь в душевную и туалет тоже были сломана. Позже дверное полотно все же смогли навесить. Николай вместе с морщащимся святошей перетаскали все трупы в большую яму за домом и накидали туда веток, деревяшек, вымоченных в остатках солярки тряпок, а позже подожгли, чтобы убрать запах мертвечины. Когда они вернулись, их ждали горячий чай и распакованные армейские сухпайки. Людмила нашла их в машине. Они поели практически молча. Вообще с момента отъезда они разговаривали только вынужденно по необходимости. Наконец Николай задал мучавший его вопрос. Он не любил того, что он не понимает, а также не любил странные вещи и поступки. – Людмила, а ты зачем нас спасла? – Ты чем-то не доволен? – вопросом на вопрос ответила женщина. – Нет. Спасибо конечно, но ведь там ещё люди были. Наша камера была не одна в подвале. – Все так. Но спасла я именно вас. – Почему? – Мне одной невозможно было выбраться. Когда нападение началось, то я сразу поняла, что всему конец, а мне дочку спасти нужно было. А вы самые боевые были за исключением Давида. И ... Женщина замолчала. – Что “и”? – Полюбила я тебя. В сердце ты мне запал. В тот раз, когда за руку меня взял и так в глаза мне посмотрел. ” Во бред! Совсем психованная. Любовь с правого взгляда мне тут устроила!” – подумал Смуглянка. Женщинам Николай нравился. Он это знал, но в этой обстановке сказанное выглядело как свадебный тост на похоронах. Тут едва от смерти спаслись, а она о любви своей какую-то пургу несёт. – Не бери в голову. Это мои проблемы. Мы помогли друг другу. А теперь разбежимся кто куда. – Люда, не прими меня за тварь неблагодарную. Я видел, что происходит. Мы бы точно оттуда не выбрались без тебя. Должник я твой. Прости, что думал о тебе плохо. – Правильно ты думал обо мне. Плохо ты меня знаешь. – Вот что! Меня ты не знаешь. Хуже меня человека быть не может, а ты меня любить надумала. – Напрасно ты так думаешь. Знаю я о тебе все, что в деле твоем написано. Доктор смерть с собой дела на всех ваших привёз. Только сердце женское глупое. Оно любит, не смотря ни на что. Смуглянка хмыкнул. – Так у нас собой односторонне знакомство получается. Ты обо мне все а я о тебе ничего. – Я о себе ничего скрывать не собираюсь. Я есть такая, какая есть. И ни добавить, ни убрать. Много всего плохого за мной по жизни осталось, вот и тяну свою лямку. Мучаюсь. – Нет такого греха который вымолить у господа нельзя. Он человеколюбив, милосерден и всепрощающ. – Да брось ты Арсений. Богу люди безразличны. Выкинул тебя на землю и смотрит сверху как ты в говне этом барахтаешся. – Грешно тау говорить. Ведь все дарованное в это жизни тебе оно от Бога. – Ох как же боженька меня любит что жизнь мне такую послал. – Неужели такая плохая жизнь у тебя? И тут Людмилу прорвало, оно говорила громко и яростно. Так в преступлениях признаются и перед смертью врагам в лицо обвинения кидают, а она о своей жизни так рассказывала. Смуглянка слушал ее и понимал, что накрыло человека. Излить душу ей нужно. Он сам становился свидетелем таких исповедей когда он сам и люди рядом с ним на краю гибели находились. Вот тогда всю свою душу люд на изнаку выворачивали. – Я сама из Новосибирской области. В деревне родилась. Детство счастливое было: семья, дом, любили меня. Дружно жили и весело. Я младшая была. В один год вся жизнь у нас перевернулась. Год хорошо начинался. Старшая сестра замуж сразу после нового года вышла и во Владивосток уехала, муж у неё моряк был. А через два месяца старший брат в армии погиб. Написали, что самоубийство, но мы никто не верил. Летом отца убили. Глупо погиб. Он на покосе с тюремщиком бывшим поссорился из-за тракторной тележки. Уголовник тот в деревне у нас весной появился. В тюрьме по переписке с одной из бабаенок деревенских познакомился, а когда вышел, то сразу к нам приехал. Вроде прижился у нас в деревне, а вот как вышло. Отца топором зарубил и убежал. Даже не знаю: нашли его или нет. Мама у меня в леспромхозе бухгалтером работала. Деньги небольшие, но зато работа стабильная. После смерти отца запила она. До этого отца все время за пьянку гоняла, а как он погиб так мама сама к бутылке прилипла, не оторвешь. Почти до конца года её на работе терпели, а потом все рано уволили. Мне тогда четырнадцать лет было. Ещё зиму и весну кое-как продержались, а потом вообще тяжело стало. Только на пенсию бабушкину жили. Она её от матери прятала, только та все равно или у неё или у меня деньги отбирала. Била и меня, и бабушку. Он мужика себе нашла. Мы было обрадовались, но он тоже алкашом оказался в соседнюю деревню её увез. Я тогда на трассу вышла. У нас в десяти километрах трасса на Новосибирск проходила. Так у нас большая часть деревни подрабатывать на трассу ходили. Грибы, ягоды, варенья, соленья продавали проезжающим. Сначала я тоже дары природы таскала, а потом само собой получилось, что к сосулькам нашим пробилась. Тоже из нашей деревни бабенко молодые, да девки. Проезжающих обслуживали. А как ещё в деревне заработаешь? Про ремесло их все знали, только не от хорошей жизни это. Работы нет. Колхоз развалился. В леспромхоза зарплаты копеечные, только и туда попасть по великому блату можно было. А семью кормить надо. Уходят девки утром и так до самой ночи или наоборот до утра на трассе стоят, а дома их мужья пьяные да детишки голодные дожидаются. Что сумела заработать все в семью. От безысходности все это. Забеременела я, сама не знаю от кого, а в шестнадцать лет девочку родила. Вот так мы и жили. Бабушка моя с доченькой водится, а я на трассе шалавой тружусь. Всякое было, и били меня и насиловали и деньги отбирали. Даже вспоминать не хочется. Только помимо заработка там каждая из нас счастья искала. Боже мой! Каре дуры! Сказочки друг другу рассказывали о том, как остановиться крутая тачка, сжалится клиент богатый да ласковый, заберет с собой, а потом влюбится, потому что из проституток получаются самые лучшие жены. Так и стоишь на трассе, счастья своего ждешь. И дождалась я счастья своего. Сманил меня с собой дальнобойщик один. Ничего, солидный такой, представительный, обращался со мной уважительно. Ехал он без напарника, скучно ему было. Вот и взял меня с собой в Москву. Я его всю дорогу ублажала. Понравиться старалась. Только оказалась я ему без надобности в Столице. Высадил и дальше поехал. Гад он конечно, но я в Москве этой проклятущей оказалась. Но ни документов, ни денег, ни одежды. Прибилась я к таксистам. На отстойнике у них пристроилась. Жилье себе нашла там же на мойке для машин. Там на втором этаже комнаты для отдыха, кухню и спальню устроили. Пользовались меня там по мере надобности, да на побегушках у них была. Подрабатывать получалось, я каждую ночь с кем-нибудь каталась. И водителю не скучно и деньги сшибить можно. Меня клиентам предлагали. Иногда очень хорошо заработать получалось. Меня машину водить научили. Права для меня нашли. Девушка какая-то потеряла. Я с ней и похожа-то отдаленно, но все равно прокатывало. Пьяных водителей домой развозила, да если ночью водитель уставал, то меня за руль пускали. Во так почти год и прожила. Вот, веришь или нет, о родных я и не вспоминала. Весело было. Если на отдельные моменты глаза закрыть, то даже жила неплохо. Все лучше, чем в пород или дождь на трассе стоять. Клиент у меня один постоянный появился. Бывший военный из спецназа. Он прошел обе войны чеченских и все локальные конфликты, а мирная жизнь его сломала. Пил он страшно. Его один из наших подвозил и меня ему подсунул. Тот не в машине со мной решил, а в квартиру к себе потащил. Только меня он так и не драл, а всю ночь со мной разговаривал. Больше он конечно говорил, а я только слушала и поддакивала. Страшно с ним было, очень страшно. Он когда забывается, то кричать начинает, а глаза такие, что хочется убежать. Он мне под утро столько денег отвалил, что мен и за неделю не заработать. Обнимал меня и плакал. Он меня почти каждую неделю к себе приглашал, да ночевала я у него иногда. Он со мной редко делал чего-нибудь, больше душу мне изливал. Я его успокаивать научилась. Сама не знаю, как получалось. Начинаю с ним разговаривать – так он и успокаивается. А сначала вообще невменяемым был. Я тогда очень боялась, что убьет он меня, но все равно к нему шла, когда звал. А в гараже надо мной посмеивались. Говорили, что любовь свою нашла. Окрутила мужика и шанс в жизни получила. Людмила замолчала, вытащила из кармана халата пачку сигарет и закурила. – Шанс мне всё-таки выпал. Я в ту ночь с водителем Грошей каталась. Под утро пьяного мы подобрали. Едем, а у него пена белая ртом пошла, и задыхаться он начал, трясется весь как больной. Гриша первый смекнул в чем дело, передоз у клиента оказался. Очень прилично клиент выглядел: молодой, красивый, одет хорошо. У него с собой сумочка такая небольшая была. Гриша его на пустырь завез и из машины выкинул. В сумке караты били игральные и денег много. Цацки ещё всякие: телефон дорогой, часы в золоте, пистолет газовый и документы. Приказал Гриша мне его обыскать. Только в карманах мелочевка всякая была: ключи, пачка сигарет смятая, бумажки какие-то. Больше ничего. Гришка мне разу грозить стал, чтобы молчала и все такое. А мне страшно до одури, я же понимаю, что ему выгоднее меня убить. Будет ещё одним неизвестным трупом больше. Но тут сирена где-то рядом завыла, он и перепугался. Прыгнул в машину и был таков. А я бегом в другую сторону побежала. Спряталась за гаражами и стою ни живая ни мертвая, вся окаменел просто. Сердце из груди выскакивает, а выйти страшно. Только мысли совсем странные в голове. Не о своём спасении, а об этом парне молодом. Так мне жалко стало, что он такой молодой и красивый, хоть и наркоман. Ему женщину себе найти, да детей растить, он сейчас помирает там. Плюнула я на все и побежала к нему. А красавчик этот весь посинел уже, рот как рыба разевает. Я пиджак и рубашку на нем расстегнула, а он живот ещё раздувает, аж ремень впивается. Тогда я ему и штаны расстегнула, а там деньги пачками. Он пачки стодолларовых купюр в плавки запихал. Я как увидела, то сама не своя стала. Я же денег таких в жизни не то, что подержать, я их даже увидеть не смогу. О зарплатах да нищете деревенской вспомнила. Руки сами к нему в трусы полезли. Мне как говориться не впервой. Его вертела и крутила пока все до последней бумажки не вытащила. Сумка у меня с собой было женская, вещмешок на все случаи жизни. Все туда поспихала и побежала куда глаза глядят. До сих пор не знаю, живой он остался или нет. Людмила замолчала и задумчиво зажгла вторую сигарету. – А куда мне бежать? Что дальше делать? К таксистам нельзя, там Гришка замочит. Деньгами где засвечу, то там же и отберут. Кто я такая? Шалава, подстилка многостаночная. Поехала я на вокзал и на первой электричке уехала в Александров. Оттуда тоже на электричке во Владимир, а там к дальнобоям пробилась. Одного уговорила меня до Новосибирска довести. Наврала, что студентка и обворовали меня. Не знаю поверил или нет, но отвез, три дня ехали. Брал он меня, как ему заблагорассудится. Возле аэропорта он меня высадил в Толмачёво. Оттуда уже на автобусе до Новосибирска добралась. Как город увидела так истерика на меня напала, реву как дура, слёзы градом катятся, а я остановиться не могу. Меня пассажиры хотели в больницу или милицию отправить, да только я наврала, что мать у меня умерла. Что на похороны еду. Про деревню свою сказала. Мир не без добрых людей. Меня старушка одна к себе домой взяла. Отмылась я у неё, успокоилась и в себя пришла. Поблагодарил я её, в ножки поклонилась и в торговый центр побежала. Накупила там себе шмоток и чемодан дорогой. В салон красоты сходила, в порядок там меня привели. А потом на такси к себе в деревню поехала. Вот в деревне переполох был когда я за явилась. Все меня мёртвой уже считали. Ведь год без малого пропадала. У всех распроосы: «как?», «откуда?» и все такое. Я первым делом к дому своему. А бабушка моя ко мне по улице уже бежит и ребеночка моего с собой тащит. Я в слезы. Моя то пигалица когда я пропала только ходить научилась, годик с небольшим ей было. А тут доченька моя сидит у бабушки на руках и от меня отвернулась, стесняется вся. Крохотная такая, худенькая, потерянная какая-то. Тут у меня все внутри перевернулась. Не была я до этого матерью. Ребёнок обузой больше был. Ну, нагуляла и нагуляла. А тут как ножиком по сердцу. Я тогда чуть не умерла. Схватила кроху свою и поняла, что важнее и ближе у меня никого нет. Только ради неё жить теперь буду. Она ручками от меня отталкивается и к бабушке моей просится. Решила я тогда, что дочкину любовь завоюю, чего бы это мен не стоило. Дрянь я последняя: такую кроху предала. Домой только зашла, а деревенские сразу все в гости ко мне повалили. Я тогда половину магазина скупила. Всей деревне стол поставила. Три дня пили. Сволочь я конечная. Перья тогда распустила и давай врать напропалую, что дальнобойщики меня в Москву увез и помощницей своей сделал, врала что диспетчером работала. Заказы на перевозки искала. А я такая вся умная да хваткая и в люди начала выбиваться. Другим дальнобойщикам стала заказы искать и пошло и поехали. А когда бабушка моя спросила, чего я не появлялась, то я сказала, что сначала решила денег заработать, а потом вернуться. Какая же я дура тупая. Перья лапши всем понавешала. Сколько девчонок за лучшей жизнью по дорожке моей кинулись. Мать моя появилась с новым хахалем своим, да ещё беременная и пьяная. А самой уже за сорок. Увидела меня, разревелась и пообещала, что пить бросит. Я тогда себя королевой прямо чувствовала. Думала, что боженька мне за все страдания мои вознаградить решил. Людмила закурила третью сигарету. – На следующий день я паспорт в зубы и в Новосибирск поехала. Машину я себе на барахолке купила, одежды и игрушек для доченьки своей, а деньги все в банк в ячейку положила. Боязно мне за деньги было. А когда вернулась за рулем, вот тогда все и началось. Зависть и злоба кругом. Все в долг просят. Мамкин хахаль начал требовать, чтобы ему машину отдала или новую купила. Только я теперь другая была, не поддалась. Мне чужого не надо, но и своего не отдам. Единственная радость – доченька моя. Вспомнила меня, полюбила. Я ради нее на все готова была, а кругом чернота непроглядная, все косо смотрят, как живьем хотят сожрать. Думать я стала: как жить дальше. А мозгов-то нет. Возраст соплюшачий совсем, мне тогда и двадцати не было. Начал меня олигарх наш местный уговаривать на трассе магазинчик совместный поставить. Как же он мне не нравился. Но идея на душу легла. Заинтересовалась я. Только не суждено мне было коммерцией заняться. Поехала я тогда права себе настоящие покупать. Мне в районном центре обещали помочь. Машину чтобы не нарываться дома оставила, да и уехала то всего-то на сутки. А как приехала, волосы на голове дыбом встали. Дом вверх дном, машины нет, а в доме бабушка и доченька моя окровавленные лежат. Бог с ней с машиной и все остальное пусть прорабом пропадает. Ночью ограбили нас. Бандиты в масках приехали и давай пытать где я деньги прячу. Только откуда они знают. Скорую я вызвала, милицию. Живые и доченька и бабушка оказались. Перепугалась я тогда страшно, но больше всего от людей противно стало. Деревенские желали, а за глаза злорадствовали. Я в другой район поехала и домик маленький купила в десяти километрах от Черепаново. Спрятать своих хотела и самой спрятаться. В деревне все бросила как есть. Чуть-чуть обстановки и вещей купила. Мы зиму там прожили. Бабушка в себя пришла. Помогли ей очень, а с девочкой совсем плохо стало. После этого случая она в себе замкнулась и говорить перестала. Сидит или лежит днями напролет как кукла неживая. Я её по врачам таскать давай. Но бестолку все. В Москву ехать советовали. Я на станции продавцом в киоск устроилась. Денег мало. Больше на покупке всякого у вороваек зарабатывала, но все равно мало. Остатки денег я припрятала и только на лечение доченьки моей только тратила, а сами на мою зарплат и бабушкину пенсию жили. Решила я в Москву ехать, ребёнка лечить. Хоть денег не было, но решила, что все равно своего добьюсь. В ногах являться буду, землю есть, но вылечу её. Как раз на майские праздники и поехала. Все деньги бабушке оставила. Вот и начались мои московские мытарства. Жить к военному своему устроилась. Рассказала, объяснила ему что к чему. А он за год вообще плохим стал. если раньше в центре по подготовке служил, то теперь нигде не ратоал, только пил. Его сослуживцы поддерживали, не бросали, но вояка мой все равно по наклонной катился. Давай я квартиру его в порядок приводить, да самого обхаживать да обстирывать. Вечером смотрб чтобы не пил, да спать ложился, ночью от двери оттаскиваю, чтобы за бухлом не пошел, а с утра я по больницам да институтам всяким бегаю. С собой бумаг куча, но все требуют, чтобы ребёнка привезла или денег. Только куда я доченька свою повезу? К алкашу этому в квартиру – ни за что! Вот так и жила. Утром и днем по профессорам бегаю, а все остальное время с ним маюсь. Денег не хватало, платить нужно было, да еще на лечение ребенка заработать . Так я свое старое ремесло вспомнила. На трассу выходить стала. Страшно мне, а деваться некуда. Только смилостивился боженька, нашла я своего профессора. Научную работу он писал. Я дура уже обрадовалась, думала, что теперь то у нас с доченькой все хорошо будет. В этот вечер сама не знаю почему на трассу вышла. Как будто сатана погнал. Стою значит, а на улице уже холодно – август всё-таки. Останавливается здоровенная машина американская. Сначала все как обычно: чего и по сколько, а потом говорить: «Хочешь две штуки баксов заработать. За ночь четверых нужно обслужить одновременно, типа в бане они отдыхают». А две штуки баксов, это квартиру можно на три месяца снять, чтобы с дочкой там жить пока обследование и лечение. Ну, я обо всем и забыла. Клиент то вроде тоже нормальный. Только я деньги вперёд попросила. А он засмеялся и даёт. Тут у меня вообще страх пропал. Подумала, что потерплю ради такого. А терпеть очень долго пришлось, аж четыре месяца. И такое терпеть, что рассказывать даже страшно. Привезли меня в коттедж загородный. Мужиков там действительно четверо. Садистами кончеными оказались. Логово у них там было. «Дом боли» они его называли. В подвале путанок типа меня держали. По их мнению: проститутка – совсем не человек. Вот и изгонялись над нами как могли. Мучали и калечили страшно. Исправлением нашим занимались. Ходить только на коленях или на четвереньках дозволялось. Кормили как попало, били постоянно, а по вечерам пытки устраивали. Очень больно и страшно было. Одна бродяжка бездомная беременной была, так ребёнка скинула от боли. Нескольких девочек убили изверги. У одной живот прямо при нас вспороли. Бежать она пыталась, да одному из этих козлов голову чуть не проломила. Только он лось здоровый. Такому ничего не сделаешь. Выпустили ей кишки и у нас в подвале бросили. Подходить запретили, а она мучается страшно. Вот тогда я первый раз человека и убила. Ладонью рот ей зажала и ноздри пальцами сдавила. Умертвила я её. Всех нас участь одна была. Кто же нас после такого на волю выпустит. Вот и ждешь каждый день, когда твой черед умирать придёт. Я тогда только благодаря доченька моей спаслась. Постоянно о ней думала. Только этим и держалась. Остальные через пару недель кто через месяц с ума сходить начинали. Страшно было. Я как могла выкручивалась. Когда били или пытали, если плачешь и кричишь, то они в раж входят – еще больше достется, если молчишь, то ещё хуже – звереют и забить насмерть стараются. А я успокаивать их научилась, настроишься и говоришь с ними. Так меня сначала унылым говном называть стали. Вроде не интересная я им, а потом в обслугу превратили – за девочками присматривать и в порядке дом держать, пока их нет. Когда они уезжали, то нас всех на цепь сажали в подвале как собак, а меня без цепи оставлять стали. Я воду таскала. Девчонок перевязывала, раны обрабатывала и лечила как могла, сказки им про скорое освобождение рассказывала. Многие из них совсем плохие были. Только и для этих садистов конец пришел. Один из них телефон свой забыл, так я на свой страх в ФСБ позвонила, да рассказала, что они мусульманские террористы и склад с оружием у них, а нас похитили и смертниц из нас готовят. Поселок коттеджный, где нас держали, я к тому времени уже знала. Только дом не смогла назвать, описала только про обстановку которую из щели в окне видно. В милицию звонить бесполезно, все равно купят, так я фээсбэшникам такого наплела, что у них точно волосы дыбом встали. Военного я своего вспомнила, как он про Чечню рассказывает. И про бой и про чехов своих, и про пленных, и про террористов. Я тогда в трубку давай все что помнила пересказывать, даже молитву мусульманскую прочла, которую он меня выучить заставил. В общем такого наплела, что в эту же ночь за нами пр ехали. Дверь выбили, а наши изверги пьяные в брызг и девчонок тиранят. Наркотики у них нашли и оружие. Серьёзно так за нас взялись. Когда разобрались, что они не террористы, а просто колонки кровавые, то их в прокуратуру следователям передали. Только там уже откупиться не получиться. Мужики из ФСБ пообещали, что так это дело не оставят. Богатенькие эти уроды оказались, только ничего не помогло. Много трупов, дело резонансное получилось, да ещё конкуренты и коллеги по бизнесу ихние подсуетились. Надолго их посадили. Я потом ещё два месяца в Москве находилась, пока следствие шло. Пряталась у своего покровителя. Только погибал человек на глазах, и я ничего сделать ни смогла. У него в квартире пока меня не было оставались документы и деньги, которые заработала. И представляешь. Все сберег ни рубля не потратил на пьянку. Адвокаты меня ихние разыскивали, да так ещё всякие. Достал я права те старые на другое имя. Купила билет, и домой поддалась. А дома тоже горе. Бабушка моя умерла, а малышку мою в дом ребенка отправили. Кинулась её вытаскивать. Почти полгода билась, пока доказала, что ездила в Москву доктора искать. Что похитили меня там. На работу снова на станцию устроилась. После смерти бабушки все из дома вынесли. Хорошо, что сам дом не стали разбирать. Жильё у меня оказалось. Без этого малышку не отдавали. Скарба какого могла в дом налащила, телевизор даже купила. Я ради неё мужика себе нашла плохонького, завалящего, но вроде как отец моей доченьке. А как только девочку мою мне вернули, то я её сразу в Москву повезла. Приезжаюь а в квартире покровителя моего уже другие люди живут, а сам вообще неизвестно где. Девочку я атому профессору пристроили. Он её в больницу детскую положил, где исследования проводились, а я рядом санитаркой в психушку для взрослых устроилась. Тяжёлая работа, но платили хорошо, и жила я там же. Только после того, что пережить мне довелось, я уже ничего не боялась, а потом талант у меня проявился самых буйных успокаивать и вообще способность людей приручать. Заметили это. Тогда чуть что, то стали меня звать. Профессор, который дочку мою лечил, тогда комнатенку для меня выхлопотал в общежитии ихнем. Учиться меня отправил на медсестру. Только аттестата школьного у меня не было. У меня ведь только семь классов образования, но все равно помоги мне. Уж и не знаю, как оформили. С дочкой моей занимались. Лечили её. Отложилась она немного. Ко мне снова привыкла. Долго я за её любовь боролась. Аутизм у неё оказался. Вот так мы и жили. Три года назад меня в этот институт переманили. Ещё до того как я устроилась, эти изверги в больнице нашей опыты над пациентами проводили. Некоторых вообще с собой увозили. Три года назад это массово стали делать, а я с тяжелыми работала, там меня и приметил Павел Игнатьевич. Зарплату мне предложил очень хорошую, да к том уже сказал, что на природе жить буду и девочку мою растить. Я и согласилась. Мужика найти мне все равно не
