Ноам Хомский - Как устроен мир
Наконец, обратимся к термину «консервативный», который теперь относится к сторонникам мощного государства, вмешивающегося в экономику и в общественную жизнь. Они выступают за высокие государственные расходы и славят послевоенный пик протекционистских мер и гарантий от рыночных рисков, сужение индивидуальных свобод при помощи законодательных и судебных мер, защиту «Святого государства» от произвольных гражданских инспекций. Короче говоря, все эти программы представляют собой прямую противоположность традиционному консерватизму. Они провозглашают лояльность «народу — хозяину страны», который «должен ею править», говоря словами одного из отцов-основателей США Джона Джея.
Ничего сложного здесь нет, главное — усвоить правила.
Чтобы вникнуть в смысл политических разглагольствований, необходимо перевести сказанное на английский язык и расшифровать демагогию прессы, академических ученых-социологов и секулярного духовенства. Задача ясна: добиться невозможности подыскать слова для связного рассуждения на темы, представляющие важность для нормальных людей. В таком случае можно не сомневаться, что устройство общества и события в мире останутся непонятными, и это будет крупным вкладом в «демократию» в политкорректном значении этого слова.
Социализм реальный и мнимый
Можно спорить о значении термина «социализм», но если у него вообще есть смысл, то это — контроль над производством со стороны самих работников, а не хозяев и менеджеров, управляющих ими и принимающих все решения, что на капиталистическом предприятии, что в абсолютистском государстве.
Присвоение Советскому Союзу определения «социалистический» — интересный случай доктринальной демагогии. Большевистский переворот октября 1917 года отдал государственную власть в руки Ленина и Троцкого, а те поспешно разгромили социалистические институты, зарождавшиеся в ходе народной революции предшествовавших месяцев: фабричные комитеты, выборные Советы и вообще все органы народного управления; рабочая сила была превращена в так называемую «трудовую армию», подчинявшуюся командам вождя. Если держаться осмысленного значения термина «социализм», то большевики сразу принялись уничтожать его слагаемые. С тех пор никаких социалистических отклонений не допускалось.
Эти события не стали неожиданностью для ведущих марксистских интеллектуалов, годами критиковавших взгляды Ленина, например, для Троцкого, так как эти взгляды сводились к сосредоточению власти в руках авангардной партии и ее лидеров. Собственно, еще за несколько десятилетий до этого анархистский мыслитель Бакунин предсказывал, что нарождающийся класс интеллектуалов выберет одно из двух: либо попытается воспользоваться борьбой народа, чтобы присвоить себе власть в государстве, и станет жестокой и репрессивной красной бюрократией; либо в случае неудачи народной революции превратится в управленцев и идеологов общества государственного капитализма. Оба прозрения Бакунина сбылись.
У двух главных пропагандистских систем мира было много разногласий, но обе использовали термин «социализм», говоря о немедленном разрушении большевиками всех элементов социализма. Это неудивительно. Большевики называли свою систему социалистической, эксплуатируя моральный престиж социализма. Запад использовал тот же термин, решая противоположную задачу: опорочить страшившие его либертарианские идеалы, ассоциируя их с большевистскими застенками, подорвать веру народа в возможность достижения социальной справедливости при демократическом контроле за базовыми институтами общества, удовлетворении людских потребностей и соблюдении гражданских прав.
Если социализм — это тирания Ленина и Сталина, то здравомыслящие люди говорят: такое не для меня. А если это единственная альтернатива корпоративному государственному капитализму, то многие подчинятся его авторитарным структурам как единственному разумному выбору.
С крушением советской системы появляется возможность возрождения живой и сильной либертарианской социалистической мысли, которая не могла выдержать доктринальных и репрессивных атак главных властвующих систем. Насколько велика надежда на это, мы не знаем. Но по крайней мере одно препятствие на пути устранено. В этом смысле исчезновение Советского Союза — это скромная победа дела социализма, сходная с разгромом фашистских держав.
СМИ
Как бы они ни назывались — «либеральными», «консервативными», — главные средства массовой информации представляют собой крупные корпорации под властью еще более крупных и переплетенных между собой конгломератов. Подобно другим корпорациям, они сбывают на рынке свой продукт. Рынок образуют рекламодатели — другие бизнесмены. Продукт — это потребитель информации. Для элитарных СМИ, формирующих повестку дня для всех остальных, продуктом служит их относительно привилегированная аудитория.
Итак, крупные корпорации продают состоятельную привилегированную аудиторию другим бизнесам. Неудивительно, что предлагаемая ими картина мира отражает узкие и предвзятые интересы и ценности продавцов, покупателей и продукта.
Это искажение усиливается другими факторами. Менеджеры от культуры (редакторы, ведущие обозреватели и др.) разделяют классовые интересы государственных и бизнес-менеджеров, других привилегированных слоев. Между корпорациями, правительством и прессой регулярно происходит переток сотрудников высокого уровня. Доступ к государственной власти крайне важен для поддержания надлежащего положения на конкурентном рынке; например, «утечки» часто являются обманом со стороны властей и сотрудничающей с ними прессы, делающих вид, что они ни при чем.
Государственные власти в обмен тоже требуют сотрудничества и послушания. У других центров власти есть свои способы наказания за отступление от ортодоксии — от фондового рынка до развитого аппарата поношения и клеветы.
Результат, естественно, бывает разным. Чтобы служить интересам сильных мира сего, пресса должна предлагать более-менее реалистичную картину мира. Иногда играют роль профессиональная честь и честность. Для лучших журналистов типично знание факторов, формирующих продукт СМИ, и они стараются использовать все появляющиеся возможности. В итоге критичное, скептическое чтение материалов прессы позволяет многое узнать.
Пресса представляет собой только часть обширной доктринальной системы; другими ее частями служат специализированные журналы, школы и университеты, академическая наука и др. Но пресса сопровождает нас повсюду, особенно престижная, потому что на ней сосредоточены те, кто критически анализирует идеологию. Расширенная система изучена меньше, так как
хуже поддается систематическому анализу. Но есть основания считать, что она представляет те же интересы, что и пресса. Иное трудно себе представить.
Доктринальная система, продуцирующая при обсуждении врагов так называемую пропаганду, имеет две четкие мишени. Одной является так называемый политический класс — примерно 20 процентов населения с кое-каким образованием, способные к сознательному формулированию своих взглядов и играющие кое-какую роль в принятии решений. Их согласие с доктриной имеет ключевое значение, так как им под силу разрабатывать и осуществлять политику.
Остальные 80 процентов населения — это, по Липпману, «наблюдатели», или «сбитое с толку стадо». Им положено слушаться приказов и не стоять на пути у важных людей. Они и есть мишень воистину МАССОВЫХ средств информации — таблоидов, ситкомов, суперкубков и пр.
Эти секторы доктринальной системы служат для отвлечения непромытых масс и для усиления базовых социальных ценностей: пассивности, покорности властям, всепроникающей алчности и личного преуспеяния, отсутствия переживания за других, страха перед реальными или воображаемыми врагами и т. д. Цель состоит в том, чтобы и дальше сбивать с толку пребывающее в замешательстве стадо. Ему необязательно беспокоиться о событиях в мире. Вообще-то это даже нежелательно: если они увидят слишком много реальности, то могут, чего доброго, вздумать ее изменить!
Это не значит, что пресса не испытывает влияния основной массы населения. Доминирующие институты — политические, экономические и доктринальные — не застрахованы от давления общества. Важную роль может играть независимая (альтернативная) пресса. Не имея (практически, по определению) средств, она наращивает влияние по тому же принципу, что и общественные организации: объединяя людей с ограниченными ресурсами и тем самым повышая эффективность их деятельности, а также их самосознание путем развития взаимодействия. Это и есть та самая демократическая угроза, которой так страшатся властвующие элиты
Будущее
Многое изменилось
